История Смотрителя Маяка и одного мира

Соседи Тео были на занятиях, и до Вечернего Обряда было ещё долго, когда в комнату постучали. На пороге стоял Плиний Фиделио, который тут же, не глядя на слушателя, бросил:

– Меня отправили сказать, что через час просветители желают видеть тебя в зале Совета для рассмотрения твоего проступка. Если у тебя есть какие-то пожелания, я могу передать.

Тео машинально покачал головой, плотнее закутываясь в покрывало.

Дождавшись реакции, хранитель развернулся, чтобы уйти.

– Плиний! – остановил его Тео. И когда хранитель замер на месте, хотя не стал оборачиваться, шёпотом спросил: – Меня прогонят, да? Так?

– Это будет решать Совет просветителей, как ты и сам знаешь, – всё-таки обернувшись, сказал Плиний, и в его взгляде мелькнуло сочувствие, тут же утонувшее в ледяных водах строгого взгляда.

– Но как ты… думаешь? – снова спросил Тео, в безумной надежде услышать что-то ободряющее.

Плиний не выдержал холодного размеренного тона, которым, как ему казалось, надёжно вооружился по пути к слушателю. Боль и горечь потери и чувства вины, поедавшие его изнутри, не спрашивая, прорывались на поверхность.

– Раньше тебя вроде бы не очень интересовало моё мнение, – сверкнул глазами хранитель и стремительно зашагал прочь, как будто опасаясь, что Тео снова сможет остановить его.

Но слушатель больше не пытался этого сделать. У Тео был всего час времени и ещё вечность его отсутствия в придачу.

Когда Тео, бездарно потратив час на бесполезные размышления по кругу, не прибавившие нисколько к его выдержке, зашёл в зал Совета, все просветители уже собрались. Просветитель Тирем выглядел таким растерянным и печальным, что Тео поспешил отвести взгляд под свои негнущиеся ноги. «Скорей бы уже всё закончилось», – тоскливо и малодушно взмолился он. Плиний тоже был в зале – сидел на каменной скамье у стены. Тео подумал, что хорошо бы его хранитель-наставник не пострадал от падения своего подопечного.

Размеренный, спокойный голос Айл-просветителя Люмара действовал на нервы не хуже иного крика. Тео поспешил кивнуть, как только глава Школы, бесстрастно изложив суть дела, спросил у слушателя, так ли всё было.

Тео кивнул, а затем, опомнившись, добавил: «Да, Айл-просветитель», хотя в устах Люмара история, не искажённая ни на пол-слова, звучала ужасно. Хотелось заткнуть уши и никогда её не слышать.

Стемнело, в зале Совета зажгли высокие хрустальные лампы с чистым приглушённым светом. Тео вспомнил луч солнца в зале для занятий и подумал, что свет преследует его, отступника, заставляя лучше разглядеть собственную душу.

Теперь уже просветитель Инанис зачитывал положения Устава. Да, только изгнание, никаких других вариантов.

Кто-то гневно говорил, что в столь тяжёлые для Школы времена…

Тео вздрогнул. Последнее слово. Его последнее слово. Несколько слов. Просьба или завещание. Всё смолкло. И его голос, хриплый и жалкий, звучал дико в этой тишине.

– Я… я сожалею, что доставил вам неудобства. И понимаю, что мне теперь не место среди верных служителей Защитника. И благодарен вам за всё. Я хотел пойти искать Защитника-человека – и, возможно, в своём самонадеянном неведении я мог бы провести немало лет. Но теперь не могу и этого. И… не знаю, куда мне идти. Впрочем, это, конечно, не имеет значения. Но раз уж у меня есть последняя просьба – то я прошу вас позволить мне остаться в Ледяном Замке. Конечно, не слушателем, но кем угодно, кем я мог бы быть полезен. Я обещаю, что не скажу больше ни слова о Защитнике. Или даже вообще не скажу ни слова. Это… это единственная просьба, которая у меня есть, – Тео замолчал и опустил голову. Он не верил, что ему позволят остаться, но крошечная, как одна лампа во славу Защитника в темноте огромного Зала Обряда, надежда заставила его произнести эти бесполезные слова.

Просветители молчали. Не было слышно даже обычных перешёптываний. И тут заговорил Айл-просветитель Люмар:

– Я могу позволить тебе остаться, если ты действительно этого хочешь, – он чуть повысил голос, когда среди просветителей пронёсся приглушённый гул возмущения, – если ты признаешь перед слушателями, что был не прав, когда отказал нам, просветителям Ледяного Замка, в доверии.

И снова в устах Люмара то, что он считал благодатными сомнениями, звучало как предательство. Тео даже зажмурился, представив, что он действительно мог бы остаться. Но взгляд слушательницы из его сна снова не оставил выбора.

– Этого я сделать не могу, Айл-просветитель, – тихо сказал он. – Когда я должен покинуть Школу?

– Когда хочешь, – пожал плечами Люмар. – Когда соберёшься. Только не вечером. И перед тем как уйдёшь, зайди, пожалуйста, ко мне.

Тео кивнул. Кажется, на глаза наворачивались слёзы, но он смог с ними справиться. И поклониться, не глядя на просветителей.

– Тео, – сказал Люмар, когда просветители уже вставали со своих мест, а слушатель развернулся, чтобы уйти, – если Защитник не человек, то это не значит, что ты не можешь пойти искать его, – произнёс Люмар с непонятной улыбкой.

Тео вздрогнул, а просветители с тревогой посмотрели на главу Школы, и только Тирем согласно кивнул.

Заседание Совета всегда было нелёгким испытанием, но сегодня – особенно. Просветитель Люмар не мог вспомнить, когда они в прошлый раз выгоняли кого-то из Школы. Обычно те слушатели, которые покидали Ледяной Замок, не доучившись, сами понимали, что им нельзя было оставаться, – и, как правило, рады были покинуть холодные неприветливые стены. Но с Тео был совсем другой случай: когда этот мальчишка сказал, что хочет остаться, сердце Люмара болезненно сжалось. Тео мог бы стать идеальным хранителем, а затем и просветителем – все это знали. И его самоубийственная честность вызывала у Люмара одновременно чувства бессильной злости и уважения.

Оставшись, наконец, один, Люмар тяжело опустился в кресло у потухшего камина, – впрочем, день был уже по-весеннему тёплый, вечерний холод только-только пробирался в комнату – и намеревался по-стариковски отдохнуть, задремав от круговерти собственных мыслей, когда в дверь постучали. Негромким, но решительным и тревожным стуком.

На пороге стоял бледный хранитель: судя по тёплому плащу, сегодня он был привратником Школы, – а за ним с наивным любопытством разглядывал всё вокруг юноша в парадной одежде королевских цветов – изрядно, впрочем, забрызганной дорожной грязью.

– Срочное послание от Сэйлори, Айл-просветитель, – быстро проговорил посланник, протягивая Люмару конверт с королевским гербом. И, опомнившись, добавил: – Меня зовут Тибир, Айл-просветитель, и Сэйлори поручил мне передать вам его почтение, письмо и дожидаться вашего ответа.

«За этот дигет мы получили обычную годовую норму писем от Сэйлори», – грустно подумал Люмар, принимая конверт. Перед тем как открыть его, он взглянул на нового королевского слугу: этот, видимо, действительно был только посыльным. Его простое лицо со следами усталости от стремительной горной гонки выражало только желание поскорее разделаться с важным поручением.

– Хорошо, тар Тибир, я дам ответ завтра, а сейчас вам нужно отдохнуть с дороги. Хранитель покажет вам вашу комнату и распорядится насчёт ужина, – любезно проговорил Люмар.

Тибир поклонился, но медлил уходить.

– Ещё у меня письмо для лори Им-Онте, – сказал он наконец.

– Вы можете передать письмо через хранителя или лично, как вам будет удобно. Во втором случае, хранитель покажет вам комнату лори.

– Я, пожалуй, лично… – пробормотал посыльный, краснея. Ему было неловко оттого, что он как будто не доверяет служителям, но он не мог, вероятно, ослушаться распоряжений короля.

Люмар едва заметно усмехнулся, закрывая дверь. Немного помедлив, он задумчиво, не торопясь сломал королевскую печать и открыл письмо – уже зная, что это письмо означало объявление войны, а такие известия надлежало встречать спокойно и с полным присутствием духа.

Сэйлори, после укороченного варианта фальшивых любезностей, с прискорбием сообщал, что он вместе со служителями возмущён поступком Непременного Консула Синтийской Республики. Потом, как бы между прочим, сообщал то, что якобы и так должно было быть известно служителям: Непременный Консул признался, что верит в Защитника, а затем, под давлением жителей Синта и Совета Консулата, публично отрёкся. «Тем самым руководство и народ Синтийской Республики цинично оскорбили сокровенные чувства подданных Шестистороннего Королевства, выразили глубокое неуважение всей нашей культуре, подорвали основы добрососедских отношений, долгие годы связывающие два государства», – изливал красноречие королевский сочинитель писем. А может, и сам Оланзо – к тому, чтобы отомстить синтийцам, он шёл давно и теперь, вероятно, с азартом и страстью взялся за дело. Далее король гарантировал служителям всяческую поддержку, о которой его никто не просил. И только в завершении высказывал своё главное требование: Сэйлори хотел, чтобы служители Защитника сделали официальное заявление о недопустимости таких действий со стороны Синта, и это послание нужно было передать с посыльным, чтобы как можно скорее зачитать в Тар-Кахоле, поддержав дух оскорблённых и растерянных подданных.

Теперь Люмару стало ясно, чего именно хочет Оланзо: ему нужен был повод начать войну, но он сам понимал, что в ситуации молчания Школы просветителей его праведный гнев по поводу религиозного дела выглядит, мягко говоря, странно. Но как только будет получено хотя бы краткое возмущение служителей – у Сэйлори развязаны руки, можно приступать к защите драгоценных религиозных чувств своих подданных.

С тревогой Айл-просветитель подумал, что с короля станется подделать обращение просветителей, если он не получит желаемое. Вряд ли удастся обойтись без жертв. И у него, Люмара, вероятно, заберут самое дорогое. Но иного пути не было. И Люмар вышел из своей комнаты и первого встречного хранителя попросил позвать просветителя Инаниса.

Напоминающий привидение Инанис Сервил появился на пороге главы Школы быстро и, судя по выражению лица, уже готовый к неприятному разговору. Тем не менее Люмар не стал пренебрегать обязанностями гостеприимства и поставил перед просветителем чашку чая из горных трав и тарелку с его любимым, ещё с детства, печеньем с лесными орехами.

Устав за день от разговоров, Люмар просто протянул Инанису письмо короля. А потом, наблюдая за лицом просветителя, убедился, что сделал правильный выбор.

– Значит, война? – тихо спросил Инанис, закончив читать и осторожно положив письмо на стол.

Люмар кивнул.

– Я опасаюсь, что они могут подделать послание от нашего имени. Поэтому я прошу тебя поехать вместе с королевским гонцом и проследить, чтобы имя Защитника не коснулось этой грязи. Я выдам тебе грамоту на полное представление интересов Школы, и все твои заявления будут нашими заявлениями. Предполагаю, что король будет в бешенстве. И его гнев в первую очередь падёт на того, кто будет рядом… – Люмар замолчал, чувствуя, как где-то в груди, кроме привычных боли и беспокойства, поселилось личное чувство бессилия и глупой надежды – на то, что всё обойдётся, что с его Инанисом всё будет хорошо. И ещё более глупая злость на то, что в Конкордате остался запрет главе Школы просветителей появляться в Центральной стороне – со времён мнительного короля Элайя, который опасался, что бывший в то время главой Школы известный на всё Шестистороннее просветитель Ингрем явится в Тар-Кахол и займёт место правителя. Хотя у Ингрема, Люмар знал, никогда не было таких мыслей – единственным, что его интересовало, были рукописи о жизни Защитника, совсем как Тео…

– Я приложу к этому все мои силы, Айл-просветитель, – сказал Инанис, и Люмар в очередной раз восхитился его неизменной выдержкой. Голос звучал всего лишь чуть-чуть более бодро, чем обычно. – И прошу вас, не беспокойтесь за меня. Всё будет хорошо, – добавил Инанис, как в детстве, когда нужно было убедить Люмара, что слушатель, на самом деле, не болеет – просто что-то попало в горло. Или неудачно падает свет. Или он просто только что вернулся с улицы и не успел отогреться…

Люмар в ответ покачал головой – тоже совсем как в детстве Инаниса.

– Я не сомневаюсь в тебе, мой мальчик. Лучше тебя никто не сможет справиться. Именно поэтому мне так страшно – впервые за много лет, – Айл-просветитель опустил голову и стал похожим на старика – настоящего, седого и уставшего от жизни.

Инанис почувствовал, как отчаяние того, кто (конечно, они никогда об этом не говорили и даже думали с осторожностью, но умолчание очевидного, как обычно бывает, служило только к проявлению скрытого) был ему как отец, холодными каплями осеннего дождя, которым всё равно, насколько надёжно ты закутался, пробирается за шиворот.

«Всё будет хорошо», – впервые в жизни Инанису хотелось произнести эту блаженную ложь всех времён. Или обнять Айл-просветителя, как мог бы сделать настоящий сын. Но Инанис не мог позволить себе такого, поэтому просто неловко смотрел в сторону, ожидая, когда вернётся тот Люмар, который был главой Школы просветителей и должен был защитить всех обитателей Ледяного Замка, пока его лучший ученик пытается помешать королю.