История Смотрителя Маяка и одного мира

За спиной послышались лёгкие шаги тени.

– Ты чего так разозлился? – не оборачиваясь, произнёс Смотритель.

Трикс возмущённо передёрнул плечами, устраиваясь на своём любимом окне.

– Люди все врут, это нормально, – задумчиво продолжал Форин, – но, конечно, редко кто из них при этом надеется обмануть меня. Не переживай, он сам ещё поймёт свою ошибку.

Рассвет – самое время засыпать. Но, когда последняя лампа с тихим шипением погасла, Форин по-прежнему сидел и смотрел на остывающее сердце маяка, пока за окнами галереи звучала многообещающая увертюра весеннего дня. «Слишком много гостей», – бормотал Смотритель, как будто оправдываясь.

Проснулся Унимо оттого, что солнце светило ему прямо в глаза: отражённое серебряными зеркалами моря, оно искрилось и переливалось в воздухе. Он вспомнил, как долго не мог заснуть, натянув на себя серое шерстяное одеяло, но потом ужасная усталость окатила его, как огромная волна, и он захлебнулся сном.

Приподнявшись, он почувствовал боль в голове, а прикоснувшись к носу, понял, что Трикс вчера действительно ударил его. Мысли ворочались, как мухи в патоке, легко разбрасываясь нитяными лапками реальности, но ничего из того, что он помнил о вчерашнем дне, не казалось ему невероятным.

Унимо без труда нашёл умывальник и туалет, которые приметил ещё вчера, умылся холодной, чуть солоноватой водой и вышел в круглую комнату, которую он для себя назвал «гостиной». В огромном потёртом кресле полулежал Трикс – его тёмная фигура и голубовато-бледная кожа смотрелись трагично на фоне выцветшего алого бархата. Унимо решил делать вид, что не замечает этого коварного безумца, хотя находиться рядом с ним было неприятно и страшно. Он заставил себя выйти в гостиную, а не сидеть в комнате, и устроился на табурете у окна – ждать, когда проснётся Смотритель. Трикс без стеснения изучал юного Ум-Тенебри, бесцеремонно ловил его взгляд. Нимо сидел как на иголках: у него никак не получалось вести себя так, будто в комнате никого нет. Отец обычно так наказывал его за серьёзные проступки: вёл себя, как будто Унимо не существует, как будто он – пустое место. У Астиана Ум-Тенебри это получалось так убедительно, что к вечеру такого дня Нимо обычно и сам начинал сомневаться: не превратился ли он в невидимку? Одного дня, как правило, было более чем достаточно, чтобы он сполна осознал любой свой проступок.

Одиночество и горечь захлестнули Унимо, когда он вспомнил об отце. Ещё совсем недавно у него был человек, который обязан был любить его и принимать таким, какой он есть. И учить – тому, что знает сам. Теперь же Унимо вступил в мир, где он уже никому не нужен просто так, только из-за того, что он есть на свете. И лучшее, что он смог придумать – навязаться Смотрителю маяка, который не прогнал его только из жалости и наверняка избавится от надоедливого мальчишки при первой же возможности. И совсем не собирается учить магии. И не обязан.

Свежий морской ветер из окна коснулся затылка Унимо. Такой ветер весной приносит с моря огромные облака, которые поднимаются от самого горизонта и плывут по небу, пробуждая дремавшее зимой древнее желание бродить по свету, от которого по всему телу – от макушки до пяток – неудержимо разбегаются мурашки предвкушения. Даже если ваше путешествие ограничивается дорогой от ратуши до Кахольского озера – всё равно этот весенний кочевой синдром не заставит себя ждать.

В эту весну Унимо успел уже устать от путешествий: слишком уж они были напряжённые, исполненные недостойной настоящего путешественника суетой. Но знакомый с детства весенний ветер с лёгкостью так некстати напомнил о счастливом прошлом, что Нимо судорожно вздохнул.

Увлечённый своими невесёлыми мыслями, Унимо не заметил, как появился Форин. Он стоял на пороге лестницы с верхней галереи и равнодушно взирал на собрание в гостиной. Нимо пробормотал что-то вроде утреннего приветствия, а Трикс сотворил какой-то совершенно неповторимый жест руками. Форин кивнул обоим, вошёл в гостиную и встал около окна. Поймав взгляд Смотрителя, Трикс сделал несколько изящных движений пальцами и остановился в странном жесте, похожем на то, как если бы кто-то со связанными руками попытался поймать бабочку.

– Трикс говорит, что сожалеет о том, что сделал вчера, – перевёл Форин.

Нимо удивлённо уставился на насмешливого немого, который теперь выглядел серьёзным и немного смущённым. Ничего не понимая, Нимо взглянул на Смотрителя.

– Он думал, что ты в ответ тоже ударишь его, и тогда вы были бы квиты, – невозмутимо пояснил Форин.

– Я не привык бить людей. Меня этому не учили, – нахмурившись, произнёс Унимо, с обидой вспоминая выходку Трикса.

– А может, ты просто испугался? – серьёзно спросил Форин.

– Может, и испугался. Откуда я знаю, какие у вас тут порядки, – ответил Ум-Тенебри, взглянув прямо в глаза Смотрителю.

Ощущение несправедливости всегда придавало ему смелости.

Трикс фыркнул, а затем мгновенно вернул своему лицу серьёзность и повторил то же движение, только ещё сильнее прижимая руки запястьями друг к другу.

– Трикс говорит, что он очень сожалеет, – прокомментировал Форин.

– Да ничего, всё в порядке, – смущённо пробормотал Унимо.

Он терпеть не мог, когда перед ним извинялись, чувствовал себя при этом очень неловко. И никогда не мог злиться на человека, который попросил прощения, что бы тот ни сделал, даже уверенный, что в следующий раз этот человек поступит точно так же, на что его друг Майти говорил, что он ведёт себя «как девчонка». Но Унимо также никогда не мог понять, что в этом плохого – как раз наоборот, девочки обычно вели себя куда лучше мальчишек.

Трикс изобразил радость, которая была понятна и без перевода.

– Айл-Форин, а можно выучить… этот язык? – спросил Унимо.

Оба они – и Смотритель и его странный друг – уставились на него удивлённо.

– Думаю, для тебя я ещё ничем не заслужил быть «Айл», поэтому лучше просто «Форин», – заметил Смотритель, – а язык Трикса можно выучить, конечно, но ещё не было человека, который бы захотел это сделать.

Трикс изобразил подтверждающий преувеличенно глубокий вздох сожаления.

– Но почему? – спросил Нимо.

– Во-первых, зачем учить язык, на котором говорит только один человек – это неразумная трата сил, так они считают, во-вторых, у людей обычно и так получается договориться с Триксом о том, что им нужно, – начал объяснять Форин.

Трикс откинулся на спинку кресла со скучающим видом, как будто и не о нём шла речь.

– Ну и в-третьих, Трикс прекрасно слышит, поэтому люди могут говорить ему всё, что хотят, и от этого не чувствуют неудобства – поскольку обычно людям гораздо важнее то, что говорят они сами, чем то, что говорят другие.

Трикс изобразил общепонятный жест согласия, а затем на его лице расплескалась странная смесь презрения и отчаяния.

– Но если ты хочешь, то Трикс тебя с радостью научит своим замысловатым знакам. Мне иногда даже кажется, что не для всех его жестов можно найти слова.

Трикс самодовольно улыбнулся.

– Да, я бы хотел, – пробормотал Унимо под удивлённым взглядом Трикса.

Некоторое время все молчали. Нимо чувствовал запах ветра, впитавшего солёные брызги волн, разбивающихся о скалы в подножии маяка. Морские птицы с пронзительными криками проносились за окном, но их голоса уже не казались такими жалобными, как ночью.

– Вы не завтракали ещё, пойдёмте, – сказал Форин и, не дожидаясь ответа, направился в одну из дверей круглой гостиной.

Дверь вела в небольшую комнату со столом около окна, очагом и широкими каменными полками, на которых стояли железные коробки и банки: все разных цветов, подписанные аккуратным почерком.

Смотритель зажёг огонь и повесил над ним ржавый чайник, достал из стеклянной банки и бросил в воду щепотку трав, которые здесь заменяли чай. Трикс сразу устроился на табурете в углу – видимо, это было его место. А Унимо остался стоять в нерешительности, соображая, что лучше – предложить помощь из вежливости или не мешать. Тем временем Форин достал и порезал золотистый хлеб и белый козий сыр. Налил в деревянную плошку зеленичное варенье, в другую насыпал орехов и сушёных лесных ягод. Достал с полки три массивные глиняные чашки и расставил их на столе. Унимо отметил, что движения Смотрителя были точные и быстрые, при этом ни одного лишнего. Казалось, что он раз и навсегда запомнил алгоритм действий и выполнял его с машинной неотступностью. И это немного пугало.

Нимо наконец решил, что лучше просто пристроиться к столу и не мешать. Он сел рядом с окном, которое было меньше, чем на галерее, но всё равно создавало ощущение открытого воздуха. Весна ещё не перешла в свою предлетнюю пору, поэтому даже на солнце от утреннего ветра было прохладно. Форин протянул Унимо висевший на стене широкий шерстяной шарф, в который можно было закутаться почти с головой. Ум-Тенебри поблагодарил, смущённый такой заботой. Происходящее казалось нереальным – несмотря на то, что заливавшая всё вокруг глазурь солнца не оставляла ни малейшего шанса представить мир вокруг туманным наваждением. Впрочем, солнечные наваждения обычно самые сильные.

Смотритель разлил ароматный чай и сам устроился на свободном табурете. Унимо чувствовал ужасный голод: вчера на корабле от волнения он едва съел кусок хлеба утром, а потом ему было и совсем не до еды, – так что теперь, увидев угощение, он почувствовал, как от голода слегка кружится голова. Но ему было неловко, что его, незваного гостя, кормят завтраком и поят чаем. С другой стороны, если он решил остаться на маяке, то так или иначе придётся пользоваться гостеприимством Смотрителя.

Трикс, добавляя в чай несколько ложек кисловатого варенья, сделал руками неуловимый жест, на что Форин строго ответил:

– Ты прекрасно знаешь, что кофе закончился. А тот, что продают в рыбацком посёлке, пахнет рыбным бульоном, словно в кофейнике варили уху.

Трикс сморщился и вздохнул по-детски. Унимо наконец решился и взял себе кусок хлеба с сыром. Потом ещё один, а на десерт – хлеб с вареньем и орехи. Всё казалось ужасно вкусным, даже чай, который был почти таким же, как у Тэлли. Подумав об этом, Нимо вспомнил Тэлифо, её заботу и то, как она рассказывала о Форине. Украдкой взглянув на Смотрителя, Унимо подумал, что в этом человеке, и правда, было что-то, что завораживало. Равнодушный взгляд льдисто-каменных серых глаз, резкие черты лица и высокий лоб создавали высокомерный образ, но всё равно что-то в нём напоминало ребёнка – такого серьёзного и грустного, какими иногда бывают дети.

Нимо поблагодарил за завтрак и выжидающе посмотрел на Форина: ему хотелось скорее научиться чему-нибудь, чтобы пребывание на маяке перестало казаться странным и обрело хоть какой-то смысл. Страх того, что Смотритель на самом деле не собирается его ничему учить, холодными руками неприятно касался потеплевшего солнечного сплетения.

– Трикс покажет тебе остров и, если захочешь, рыбацкий посёлок на берегу. Сегодня до него уже можно добраться по песчаной косе, – всё так же равнодушно сказал Форин, – а вечером я покажу тебе, как зажигать огонь на маяке.

– Да, конечно! – радостно отозвался Унимо.

Это было уже что-то. Он не сомневался, что Форин научит его не только зажигать лампы на верхней галерее, но и ещё множеству волшебных вещей.

Спустившись вслед за Триксом по даже теперь полутёмной лестнице, по которой он ночью с трудом поднимался, Унимо вышел из башни маяка – и тут же яркий солнечный свет, помноженный на блики волн, ослепил его, а резкий морской ветер перехватил дыхание. Когда глаза привыкли к буйству света, Нимо залюбовался зрелищем, которое открывалось с каменистого острова: всюду, насколько хватало глаз – море, с одной стороны плавно переходящее по узкой полоске песка в берег, а с другой стороны – вскипающее вокруг высоких скал, похожих на брошенные в море клыки огромного дракона. Глядя на эти скалы, нельзя было усомниться в правильности выбора места для маяка: в темноте они были смертельно опасны для любого корабля.