Остров Укенор

Шутовская шляпа Унимо была украшена бубенчиками, как полагается. И он сам смиренно устроился у подножия трона бумажного короля.

– Этот человек, который стоит перед тобой, убил своего брата. И они просят тебя рассудить по справедливости, что с ним сделать, – не смотря на Лирца, тихо произнёс Унимо. – Но это ещё не всё. До этого его уже осудили за убийство того же брата и по законам Королевства приговорили к смерти. Тут всё было просто. Столкнули с обрыва в море. Но он случайно выжил, выплыл, выбрался на берег. А потом выяснилось, что и брат жив: подстроил своё исчезновение и улики против брата, чтобы получить в наследство лавку отца. И вот этот брат возвращается, узнаёт и убивает брата уже по-настоящему. Как тебе?

Лирц зажмурился и помотал головой.

– Надо что-то решить, – заметил Унимо. – Они ждут, Мастер Справедливости.

О да, они ждали: из этой толпы можно было бы сделать картинку для энциклопедии к слову «ожидание».

Лирц почувствовал своё сердце лисой в клетке, когда она снова и снова бросается на решётку рёбер, теряя шерсть и когти.

Мастер Справедливости.

Как это (не)справедливо!

– Я не могу, мне нужно подумать, – прошептал Лирц, чтобы отпугнуть волка времени горящей головёшкой из костра бессмысленных действий.

Унимо пожал плечами, а существа в толпе стали переглядываться и перешёптываться.

– Тот, кто медлит, уже принял решение, – обернулся Мастер Реальнейшего. – Но не беспокойся: любое твоё решение будет справедливым, ты ведь Мастер Справедливости. Довольно простая роль, согласись.

– Я не хочу, – едва слышно произнёс бывший слушатель.

– Не хочешь? – зло прошептал Унимо. – А я не хочу из-за тебя быть теперь в несправедливом реальнейшем. И поверь, пока моё желание стоит больше твоего.

Лирц молчал. Он представлял, как раз за разом перед ним выталкивают странных существ, и тот человек гнусавым голосом читает и читает их прегрешения, а потом все смотрят на него, а потом наступает справедливость и всё повторяется. В Шестистороннем меняются короли, восходят и заходят звёзды, океан пустоты выносит на берег новые миры – а он всё сидит здесь в этой дурацкой шляпе и слушает непонятные гневные речи. Это несправедливо! Скорее сбежать домой, из школы, на каникулы, а из дома – в лес, весенний лес, промочить ноги и греться у костра, а потом, когда надоест в лесу – вернуться домой. Возможность уйти оттуда, где плохо – удача, оттуда, где хорошо – искусство.

Раньше Лирцу всегда везло. В по-настоящему важных вещах.

– Неужели ничего нельзя сделать? – он снял корону и устроился на помосте рядом с Унимо. Под угрожающий ропот толпы, нарастающий, как гул далёкой лавины, Лирц смотрел только на Мастера Реальнейшего, который отводил взгляд.

Кто-то кинул на помост гнилое яблоко. Первое – укатилось за помост, второе – брызнуло переспелым соком в лицо Лирца. Он заметил, что кто-то карабкается к нему. Первым – верзила с рыбьей шеей. Затем все остальные.

Лирц смотрел только на Мастера Реальнейшего. Даже когда холодные скользкие руки схватили его за рукав и дёрнули, повалили, а кто-то замахнулся для удара. Пришлось зажмуриться – и только тогда он оказался снова в первой комнате с мёртвым Тьером. Уютной маленькой комнате.

– Есть один способ, – сообщил Унимо, аккуратно снимая шляпу шута. – Но он тебе не понравится. Я могу сделать так, что всё, что здесь произошло, станет сном. Конечно, Мастер Сна будет недоволен. Но я могу. Если ты готов будешь поверить в это. Чем плох этот способ? Для тебя реальнейшее навсегда останется сном. Но можно сделать так, что ты об этом не вспомнишь, не придётся жалеть, будешь радоваться тому, какие странные сны тебе снятся…

– Нет! – Лирц стоял, прислонившись к стене – противоположной той, на которой подсыхала настоящая кровь.

– Не хочешь? – понимающе кивнул Унимо.

– Не хочу забывать. Хочу помнить, как это всё превратится в сон.

Мастер Реальнейшего улыбнулся. Всё-таки Тео не зря давал слушателю свои книги.

Горы остались позади и напоминали о себе только редкими горными первоцветами на лесных полянах. Настало время искать дорожки в ранних сумерках, оглядываться и собирать ветки для ночлега: путники добрались до Бесконечного леса. Серые стволы буков подходили всё ближе к тропинкам и тянулись всё выше к облакам. Цветные капли ирисов и белые звёзды сердечника весело выглядывали из прошлогодней листвы. Серебро деревьев тонким узором вилось по глазированной глине неба.

Даже сейчас, когда зелёные шатры лежали ещё сложенные в сундуках последних дигетов весны, все стороны леса перемешивались в лиловых сумерках и золотистой дымке дня, без компаса разобраться было сложно. Разве что влезть на вершину самого высокого бука. Мох на деревьях рос, как ему вздумается: не только с северной, но и с восточной, западной и даже южной сторон. Как будто деревьям наскучило стоять на одном месте и они крутились, переговариваясь с соседями.

В лесу всегда идёшь по краю чужого праздника. Ступаешь тише, боишься потеряться, осторожно останавливаешь задетую ветку, сам останавливаешься, заслышав птичий перестук. В лесу всегда превращаешься в самого младшего брата из сказки – и знаешь, что предстоит пройти через заколдованный лес, что назад дороги нет. Замечаешь детали, слушаешь, слышишь… и в какой-то момент лес отвечает тебе старинной весенней песней – в переложении для невидимого оркестра колокольчиков.

После сна о реальнейшем, который не был сном, Лирц почти перестал разговаривать. Он словно стал старше на несколько лет. На привале, если была не его очередь дежурить у костра, сразу ложился спать. И долго лежал с открытыми глазами. Тьер при любой возможности шептал «ненавижу!» Мастеру Реальнейшего, который и ему сохранил воспоминание о произошедшем в белой комнате. Унимо пожимал плечами и шёл искать ветки для костра. Он не мог позволить себе чувство вины – яд в реальнейшем. Поэтому старался дышать глубоко и внимательно смотреть по сторонам. В пути это никогда не было лишним.

О произошедшем они не говорили. Мёртвый Тьер всегда был с ними, и когда они смотрели друг на друга, то видели его. А о чём говорить с мертвецом? Вынести и похоронить его по обычаю уже не получилось: пропущен срок, пропущен день, и луна уже новая, ничего не помнит…

– Что тебе снилось, Лирц? – спросил Унимо, помешивая утренний чай в котелке.

– Мне снилось, как мы с родителями сидим за столом в нашем доме. И начинается шторм, и старый дом скрипит, и мы с отцом выходим вытащить нашу лодку подальше на берег. И среди выброшенных рыбьих скелетов и похожих на разваренный шпинат водорослей находим в песке настоящую бутылку с письмом. Я прыгаю от радости, с трудом выкручиваю пробку, достаю сложенный вчетверо лист бумаги и читаю…

Лирц взял протянутую Унимо чашку с чаем и замолчал.

– И что там было написано? – напомнил Тьер, грея руки у костра после умывания в ледяном ручье.

– Ничего, – спокойно ответил Лирц и впервые посмотрел Бессмертному в глаза. «Вот тебе, и твою белую комнату, и твоё желание, и твою историю. Помни. Запиши, выучи наизусть», – и Тьер отшатнулся, как будто это было реальнейшее.

Унимо сделал глоток чая из пустой чашки, чтобы спрятать улыбку и не слышать очередное «ненавижу».

Деревня, в которой жили Морео и Сола, стояла на границе Бесконечного леса. А их дом, как подсказал встреченный по дороге мальчишка, стоял на краю деревни. Большой деревянный дом, окружённый садом.

Унимо не смог бы точно сказать, для чего он решил отправиться к Морео и Соле. Ведь не предупредить о грозящей всем мастерам опасности – хотя, может, отчасти для этого. И не для того чтобы попросить о помощи, но даже если такая идея у него возникла бы, то исчезла бы тотчас же, едва он увидел этот дом. Кусочек стеклянной мозаики на серой стене. Украшение реального.

Сола уже стояла на крыльце и щурилась на закатное солнце, высматривая Мастера Реальнейшего.

– Здравствуй, Мастер Музыки, – улыбнулся Унимо.

– Здравствуй, Мастер Реальнейшего, – ответила Сола. – Мы с Морео ждали тебя. Проходите, прошу вас! – пригласила она, ободряюще улыбнувшись, Тьера и Лирца, которые не решались подняться на крыльцо.

Унимо познакомил Солу со своими спутниками, и несколько минут спустя они сидели за большим деревянным столом и пили чай с яблочно-зеленичным пирогом.

– Морео укладывает младшего, но скоро присоединится к нам, – сказала Сола, и тут в комнату с хохотом влетели мальчик и девочка, измазанные первой весенней травой. Увидев гостей, они смущённо остановились, но в их смущении всё равно было что-то неуловимо озорное.

Сола умыла детей и напоила их горячей тиреной с оладьями. И когда мальчик стал клевать носом, отправилась рассказывать им сказку на ночь («Вы меня извините, – так же озорно улыбнулась она, – это очень-очень важно», на что гости согласно закивали). К тому времени вернулся Морео и сменил жену на вахте гостеприимства.

Измученный Кошачий Бог исчез навсегда. Впрочем, как и Мастер Любви. Но любовь осталась: в букете первоцветов на столе, в чае долгими зимними вечерами и самом осторожном на свете вальсе по скрипучим половицам, в том, что дети смеялись и плакали, когда им вздумается, что все сбивались с ног, если кому-то одному плохо, и переглядывались, прикладывая палец к губам, если кто-то просто хотел побыть один…

Позже, когда дети уснули, хозяева и гости пили вино и вспоминали прошлое. Форина и Флейтиста, «Люксию» и войну с Синтом, которую остановила Сола. Они смеялись странным вещам под удивлённые взгляды Лирца и Тьера. А потом вдруг все замолкали и смотрели в свои бокалы и глиняные кружки с вином.

– Я больше не играю. Не доставала скрипку с тех пор. Так и лежит на чердаке, – Сола посмотрела прямо на Унимо. На Мастера Реальнейшего. Он отвёл взгляд. Поймал в своём бокале рубиновое отражение восходящей в открытом окне луны.

– И в реальнейшем мы больше не бываем, – тихо сказал Морео, – как-то некогда и… незачем.

Унимо рассказал им, что происходило в Тар-Кахоле, но они все знали, что он не затем приехал, чтобы пересказывать «Королевскую правду» или даже «Стена-ния».

Он мог заставить их вернуться в реальнейшее. Это они тоже знали.

Поэтому Сола вертела в руках медную ложечку для мёда, а Морео поминутно переставлял свой бокал.

– Я приехал только за этим вечером, – мягко улыбнулся Унимо, – не больше.