История Смотрителя Маяка и одного мира

Это прозвучало так глупо, что Унимо, недовольный собой, нахмурился, но ничего лучше он предложить не мог.

Тео тем не менее, казалось, приободрился:

– Ну так давай попробуем. Там, на площади, есть немало людей, которые очень хотят, чтобы невинно брошенный в тюрьму был освобождён. И это одни из лучших людей Тар-Кахола, если это имеет значение. Я тоже очень хочу, потому что… потому что я верю, что это Защитник. И тогда… и тогда получается, что я был прав. И самое сильное желание – твоё. Если исходить из того, что ты рассказал, то даже его одного должно хватить.

Унимо не был в этом уверен. Казалось, что вся неуверенность, которая жила в нём, решила показать свою силу. Несмотря на тёплый весенний – почти летний – день, он стал дрожать, как от холода.

– Давай попробуем, – кивнул Нимо и с ужасом заметил, что его зубы стучат.

Тео, который шёл рядом, остановился, повернулся к своему спутнику и осторожно – так, что это не отпугнуло бы даже самого истового нелюбителя прикосновений, – взял его за плечи. А потом медленно и вдумчиво, как следовало читать Обряд, произнёс:

– Что бы ни случилось, у тебя всё получится. Уже получилось. А теперь давай пойдём и попробуем сделать то, что кроме тебя никто не сможет сделать. То, что ты задумал сделать. То, что ты хочешь.

Унимо благодарно посмотрел на бывшего слушателя Ледяного Замка, простые слова которого как будто начинали жить сами по себе, утверждая Ум-Тенебри в его собственной вере, и подумал, что всё-таки неслучайно служители Защитника пользуются в Шестистороннем уважением даже тех, кто не верит в возможность падения мира в Темноту.

Тем не менее задача оставалась сложной: раньше Унимо никогда не брал кого-то с собой в реальнейшее. В лучшем случае, он отправлялся туда сам, но чаще всего вообще следовал за Форином, что не требовало особых умений, поскольку сил Смотрителя хватало на то, чтобы просто поменять мир вокруг.

– Дай мне руку, – проговорил Унимо, не зная ещё, что собирается делать.

Тео с готовностью протянул ему руку, легко вверяя себя странному едва знакомому мальчишке. Возможно, именно поэтому Нимо почти не заметил, как оказался в реальнейшем, крепко сжимая руку того, кого хотел взять с собой.

И судя по тому, как удивлённо Тео оглядывался, стоя на той же неприметной аллее старого Тар-Кахола, всё удалось.

10.2Realiora

10.2.1 Advitalitum[60 - Прав. завещательная пожизненная запись (лат.).]

Тео показалось, что он под водой и какая-то сила, как давление огромной морской волны, вот-вот собьёт его с ног. Только отыскав взглядом загадочного собеседника, он почувствовал некоторую опору. Хорошо, что, уходя из Школы, Тео пообещал себе принимать всё, что встретится ему на пути – и теперь можно было не тратить время на размышления о существе происходящего. О том, что не написано в книгах библиотеки Ледяного Замка (и главное – почему?). Надо было понять, как жить здесь и как помочь спасти отца этого странного мальчишки.

– Это реальнейшее, – сказал Унимо, всё ещё не отпуская руку Тео. Он слишком ярко помнил, как первый раз оказался здесь, вытолкнутый письмом отца, помнил своё отчаяние и ощущение того, что мир проглотил тебя, как огромный кит – маленькую креветку, – здесь бывает страшно, но вообще здесь прекрасно. Здесь каждый может только то, что может.

Тео кивнул. От тепла руки Унимо он чувствовал рядом нечто огромное и сильное, и не приходилось сомневаться, что этот мальчишка здесь может многое.

Ум-Тенебри попросил своего спутника вспомнить день ареста и то, как несправедливо обошлись тогда с человеком, который всего лишь называл себя Защитником и говорил вслух то, о чём громче колоколов Собора думали горожане.

Бывший слушатель для верности закрыл глаза и легко открыл страницу того дня. Чувствуя, что волна гнева от несправедливости происходящего становится выше него, он испуганно распахнул глаза, как в детстве, когда снились кошмары про тех, кто больше и сильнее – и в реальности прячутся от тебя, чтобы выгадать время и напасть, когда взрослых не будет рядом…

– Неплохо получается! – услышал он одобрительный комментарий Унимо и стряхнул с себя сонную оторопь.

– Здесь легко завязнуть, – пробормотал Тео, благодарно сжимая спасительную руку.

Так они вернулись к площади, где горожане продолжали делать вид, что пришли прогуляться по старому Тар-Кахолу. Но в реальнейшем не оставалось никакого сомнения: их привело сюда то самое чувство, которое не позволяет делать или не делать что-то только потому, что так поступают другие, только потому, что так происходит. Солнечный зайчик, прыгающий по ступенькам древнего храма – то, что существует, пока есть солнце, солнце сознания и этой жажды быть в том мире, который, так или иначе, пусть даже и сквозь сумрачные времена, но следует к свету.

Унимо попробовал припомнить всё, что делал Форин – конечно, смешно было бы надеяться, что он сможет так же. Да и не могло быть в реальнейшем ничего «такого же». Но с чего-то надо было начать. Сильное, сияющее чувство Тео и неравномерное мерцание от людей на площади – это увидел Унимо, когда захотел увидеть, и из этого наверняка можно было что-то приготовить.

Странно, но, живя в столице, Ум-Тенебри никогда не задумывался, почему власть в Шестистороннем устроена так, а не иначе. Друзья отца иногда затевали длинные споры о политике, которые неизменно скатывались (или, вернее было бы сказать – возносились) к обсуждению поэзии или философии. Эти разговоры о правителях, указах и судах были словно беседы о погоде – непринуждённые и описательные, не стоящие внимания больше, чем на несколько полос ежедневных газет. И сейчас Унимо впервые почувствовал, что за этими скучными и неважными вещами стояли люди – те, кто ходил с ним по одним улицам. Что для того, чтобы он мог не отвлекаться на газетные заголовки, все эти люди – и ещё больше тех, которые уже исчезли, – каждый день ступали на мостовые города, в котором они хотели жить.

Унимо знал, что это всё особенности восприятия в реальнейшем – но решил когда-нибудь об этом подумать. Когда спасёт отца. Когда будет много времени. «То есть никогда», – понимающе усмехнулся злой дух реальнейшего.

Но сейчас нужно было добавить к тому сиянию, которое окружало образ несправедливо схваченного птичниками Астиана Ум-Тенебри, что-то от себя. Что-то очень сильное. И Унимо было страшно. Он не мог просто, как в детстве, верить в то, что отец самый-самый (добрый, умный, сильный, храбрый… с этим детски-наивным синкретизмом), и даже просто в то, что отец любит его. У стремления во что бы то ни стало помочь отцу не было прочных оснований. Кроме надежды. Надежды на разговор.

Унимо показалось, что он нащупал то самое – то, на что можно было опереться. Больше всего, искренне и неотменимо, он хотел именно поговорить с отцом – ибо как раз эта безответность, односторонняя незавершённость не давала ему смириться. Выпущенное на волю опасное желание поднялось огромным огненным смерчем…

– Здравствуй, сын, – послышалось за спиной.

Мир накренился, и Тео, руку которого Унимо тут же выпустил, не смог устоять на ногах и упал в траву.

– Тихо, тихо, – прошептал Астиан Ум-Тенебри, оглядываясь, словно и правда был сбежавшим из тюрьмы узником, – пойдёмте туда, – и указал на тихий тенистый переулок – идеальное место для того, чтобы перевести дух.

Не чувствуя ничего, Унимо всё-таки заставил себя захотеть, чтобы с Тео всё было хорошо, и тот, дрожа всем телом, поднялся на ноги.

– Защитник… теперь… теперь я вижу, – Тео не отрываясь смотрел на того же странного человека, которого совсем недавно хотел спасти от птичников. Точнее, не человека. А может, и человека тоже – но как же тогда…

Голова невозможно кружилась. Астиан в свою очередь заботливо протянул руку и придержал Тео, рискующего снова упасть с высоты своего роста.

– Кстати, пока ещё помню: там в соседней камере был кто-то из ваших, кажется. Потому что тюремщики называли его просветителем, да и вид у него такой… просветлённый, – недавний узник усмехнулся.

Думать в реальнейшем было сложнее, и самые простые мысли приходили с опозданием: какое-то время требовалось для проверки их на прочость.

«Это ведь Инанис! Это Инанис», – думал Тео, понимая, что его сил не хватит на просветителя, которому грозила, видимо, смертельная опасность.

– Пожалуйста, освободите его. Я хочу, чтобы вы освободили просветителя Инаниса, – набравшись наглости, выдохнул Тео.

Его пожелание-просьба звучало не очень убедительно, но Астиан, видимо, и сам хотел освободить соседа по заключению, поэтому покладисто кивнул. И через мгновение Тео увидел в центре аллеи Инаниса, занятого тем, чтобы скрыть своё удивление.

Решив не церемониться с объяснениями, Астиан просто перенёс всех четверых в переулок. В тень раскидистого платана. В крупнозернистое время.

– Надеюсь, вы извините нас, – любезно улыбнулся Астиан Ум-Тенебри, – я должен сыну разговор. Мы скоро вернёмся. А потом отправимся освобождать Ледяной Замок. Вы ведь этого хотите, да?

Не дожидаясь ответа, Астиан перевёл стрелки пространства и времени так, что они с сыном оказались когда-то давно на втором этаже особняка Ум-Тенебри. В комнате маленького Унимо. Даже сшитый матерью совёнок смотрел своими глазами-пуговицами так же, как в детстве. Нимо взял в руки игрушку, словно амулет, который может защитить его от восставшего из мёртвых отца, и забрался с ногами на кровать. Старший Ум-Тенебри принялся расхаживать по комнате.

– Ты научился. И весьма неплохо, – констатировал он, остановившись у окна и пристально разглядывая сына. – Я хотел бы сказать, что не сомневался в тебе, что всегда верил, что у тебя получится. Но не могу.

Унимо улыбнулся без улыбки – так, бывало, Трикс отвечал, если Форин вдруг вздумывал его отчитывать. И если Астиан ждал вопросов, то напрасно. Все вопросы, которые у него были к отцу, Унимо уже задал – в основном неодушевлённым предметам – и получил ответы.

– Хочешь, расскажу тебе сказку? – хрипло спросил Астиан, усаживаясь на пол. Слабый свет дня в окне над ним тут же сменился чистым сиянием звёзд.

Нимо только кивнул, как будто и правда был так мал, что не умел ещё говорить. Он любовался бледным, измождённым видом отца, искусной неуклюжестью его движений в обрамлении арестантского халата.

– Когда-то давным-давно, – начал Астиан, – довольно далеко отсюда… а, впрочем, теперь, когда ты видел реальнейшее, то можно сказать, что это не имеет значения…

Жил человек. И страдал оттого, что мир вокруг него – как огромный резиновый мяч: его можно выбросить, или проколоть и смотреть, как он сдувается, или играть с ним. Но и только. Человек не хотел ничего: всё казалось ему мелким и неважным. Мир, возможно, имел смысл и цель, но было ясно, что эта магистраль проходит по жизни человека, как по дому на снос. Люди пытались договориться с миром, и у многих это получалось – магистраль отодвигали в сторону менее удачливых соседей…

Человек не лишён был воображения. И, возможно, таланта (он даже писал стихи, но не показывал их никому, а затем и вовсе удалил без возврата). И того, что называют «силой духа» – но, не приложенная ни к чему вовне, эта сила немилосердно корёжила своего хозяина. И человек мрачнел с каждым днём. И в одну беспросветную ночь ему показалось, что он стал огромным – таким, что каждое движение причиняло боль от удара о невидимые стены мироздания. А потом ему показалось, что он стал маленьким-маленьким, как таракан, и каждый мог брезгливо раздавить его, и быть оправданным. И даже возвеличенным. Человеку снились сны о том, как награждают тех, кто уничтожает таких, как он – никчёмных, чуждых гармонии мира.

В одну такую ночь и случилось то, что можно назвать чудом. Но лучше так не называть. Потому что чудеса должны быть красивыми, а то, то произошло с человеком, выглядело уродливо. Он был один в пустой холодной комнате, извивался, как червяк, надеясь дотянуть до утра, и вдруг понял, что либо он немедленно придумает свой мир, либо эта ночь никогда не закончится. Это болезненное осознание заморозило человека, не давало ему вздохнуть и вернуться в ряд других таких же просто так. Требовало выкуп. Смеялось на разные голоса – и ни один из них не был сочувствующим…

И тогда он скользнул вниз с огромной ледяной горы и, открыв глаза, увидел Мир. Это напоминало сумасшествие: как будто вы сами дарите себе подарок и при этом искренне радуетесь сюрпризу. Как будто вы читаете свою собственную книгу так, словно не знаете, что произойдёт…