История Смотрителя Маяка и одного мира

Кружилась голова. Руки дрожали. Ноги тоже не оставались в стороне: всё угрожали подкоситься. Унимо вздохнул и медленно-медленно выдыхал, словно тонущий, решивший продлить свои мучения. Когда в голове немного прояснилось, посмотрел по сторонам и, заприметив в просвете между домами шпить Университетской башни, направился по нему, как по створному знаку, – потому что в той же стороне, чуть дальше, высился Королевский дворец. И в нём Королевская тюрьма. И Унимо не смог бы точно сказать, зачем ему нужно было идти к этим стенам, к этим равнодушным камням, как будто расстояние имело значение, как будто имело значение – быть ближе. К отцу, который бросил его, действительно, для более важных дел. Может быть, как раз для того, чтобы бороться против короля. Может быть, для чего-то ещё – но это уж точно не имело значения. Унимо чувствовал у себя в груди тот компас, который давно лежал на дне – и никогда не показыва неверное направление.

Уютная площадь перед Университетом, аллеи северной части города, статные дома шейлиров – и вот уже просвет улицы загородили светло-серые камни дворца. Унимо шёл быстро, не в силах замедлиться, чувствуя, что шаги – то немногое, что осталось у него прежним с тех пор, как он покинул Тар-Кахол, одетый в обиду на отца.

Приближаясь ко дворцу, Ум-Тенебри отметил, что довольно много для рабочего утра тар-кахольцев идёт в том же направлении. Улица густела, как взбитая сметана. В прилегающих к небольшой Дворцовой площади переулках собирались уже целые группы – в основном студентов – и стояли, что-то обсуждая. На самой площади у двоцовых ворот Унимо с удивлением обнаружил настоящую толпу, которая притворялась просто прохожими: кто-то сидел на траве аллей, кто-то прогуливался вдоль стен, кто-то пил принесённый с собой кофе и ел пирожки. Но Унимо всё-таки был тар-кахольцем, поэтому его не мог обмануть этот нарочито праздный вид: он прекрасно видел, что все эти люди пришли с какой-то целью. И, скорее всего, не уйдут, пока не добьются своего или пока птичники и королевская стража – показательно тревожные, хмурые, почти оцепившие дворцовую стену, – их не прогонят.

Нимо купил у проходящего мимо торговца стакан кофе и присоединился к представлению: сделал вид, что прогуливается, наслаждаясь изысканным видом королевской резиденции. Люди проходили мимо него, некоторые – бросали понимающие взгляды, и Нимо невольно, подхваченный чувством важного общего дела, отвечал им тем же. Оглядевшись, он нашёл свободное место на скамейке, на которой уже сидели два человека, и осторожно пристроился рядом, хотя обычно предпочитал не тревожить людей своим присутствием так близко, даже если это было единственное место. Но люди на скамейке, которые до этого перешёптывались, неожиданно стали говорить чуть громче – так, чтобы новый сосед тоже слышал.

– Как вы думаете, тар, когда король отпустит его? – спросил один из них – светловолосый золотистоглазый.

Унимо сначала не понял, что обращаются к нему. Потом, смутившись под вежливым выжидающим взглядом, ответил:

– Простите, тар, я только сегодня вернулся из путешествия и не очень ещё в курсе того, что происходит.

Собеседник понимающе улыбнулся и спросил, понизив голос:

– Значит, вы пришли полюбоваться на Королевский дворец? Согласен с вами, что это весьма достойная архитерктура, и это сочетание цветов…

– Нет, я прочитал в газете, что в тюрьму попал Астиан Ум-Тенебри, а я… я знаю его… знал… и знаю, что он не мог сделать ничего плохого для Тар-Кахола… – Унимо вовсе не считал, что отвечать честно – всегда лучший вариант (за исключением реальнейшего, разумеется), но он обычно не успевал ничего придумать, да и где-то в глубине души всё равно по детской привычке считал, что любая ложь вредит миру, как выброшенный на улицу мусор (позже он самонадеянно решил, что ещё в детстве предчувствовал существование реальнейшего).

– Не беспокойтесь, мы все здесь именно поэтому, – сосед по скамейке откинулся на крашеную деревянную спинку. – Вообще, наш король, кажется, сошёл с ума. Не все могут вынести бремя власти, но нужно ведь уметь вовремя остановиться.

На этих словах Унимо невольно оглянулся: не подслушивает ли кто из птичников? Но люди на площади, казалось, и не думали скрывать своих настроений, хотя никаких иных действий, кроме нахождения вместе и созерцания, пока не предпринимали.

– А вы что-нибудь знаете о том… что лори Ум-Тенебри до ареста называл себя Защитником? – Нимо решился задать вопрос, который не давал ему покоя с тех пор, как он прочитал упоминание об этом в газетной заметке. То, что его отец мог сойти с ума, было даже страшнее того, что его лишили свободы. «Защитник, не дай мне рассудок утратить…» – вспомнились Унимо знаменитые строчки Котрила Лийора.

Собеседник посмотрел куда-то в сторону дворцовых ворот, где послышался шум.

– Не знаю, тар, но, мне кажется, это не так уж важно, – спустя время ответил он. – Впрочем, здесь есть человек, который присутствовал при аресте лори Ум-Тенебри, и я полагаю, что он из Ледяного Замка, – думаю, всё, что касается Защитника, он знает куда лучше нас.

С этими словами тар-кахолец указал на одного из «проходящих мимо» – по виду уроженца Морской стороны, с поразительно строгим и серьёзным лицом, выдававшим служителя Защитника. Унимо поблагодарил и направился к этому свидетелю ареста отца, хотя в обычной ситуации младший Ум-Тенебри попытался бы найти любое оправдание, только бы не обращаться к незнакомому человеку. Но когда перед ним была настоящая цель и понимание, что иначе никак, он преисполнялся решимостью, которая для людей вроде него была сродни отчаянной храбрости иных.

– Простите, тар, – начал Нимо, традиционно-неуклюже обращаясь к стоящему в некотором отдалении от остальных незнакомцу, – мне сказали, что вы присутствовали при аресте Астиана Ум-Тенебри.

На этом уверенность Унимо закончилась, и он мучительно растерялся под внимательным взглядом того, с кем решился заговорить.

На него сверху вниз смотрел молодой человек (всего года на три старше самого Унимо), уставший, бледный, но с той знаменитой печатью всех, кто прошёл школу Ледяного Замка – ежеминутной внутренней сосредоточенности и оправданной серьёзности, которая словно возносила служителей над остальными, не имея в себе, впрочем, ничего мистического.

Наконец, вдоволь изучив незнакомого мальчишку, который вздумал с ним заговорить, служитель чуть улыбнулся (и эта улыбка напоминала тонкую трещину на идеально сделанной глиняной чаше, не нарушающую, а утверждающую общее совершенство линий) и сказал довольно приветливо:

– Да, это так. Меня зовут Тео Гранций, если я могу быть чем-то полезен – я к вашим услугам.

Унимо ещё больше смутился, осознав, что не представился, и понимая, что представиться полным именем невозможно, а придумать что-либо правдоподобное для себя самого он уже не успеет и не сможет под этим ясным и умным взглядом.

– Унимо… меня зовут Унимо. Я… я был бы признателен, если бы вы… я хотел бы знать, как арестовали Астиана Ум-Тенебри и… и правда ли, что он называл себя Защитником.

Тео Гранций деловито оглянулся и, чуть наклонив голову, предложил своему юному собеседнику пройтись вдоль аллеи – туда, где было меньше людей.

– Я мог бы рассказать вам о том, чему был свидетелем – хотя я вовсе не уверен в том, что моё восприятие в полной мере отвечает реальности, – но мне хотелось бы знать причину вашего… интереса. Надеюсь, вы понимаете, – произнёс Тео, когда они отошли уже так, что напоминали действительно случайных прохожих.

Конечно, Ум-Тенебри смутился. И отругал себя за то, что не придумал заранее пристойную и правдоподобную версию. Но этот человек почему-то сразу вызвал у него необъяснимое доверие.

– Я… я не могу вам сказать, но это действительно важно для меня. И… и у меня нет никакого сомнительного умысла… как у вас, конечно – причин доверять мне, – перебил Унимо сам себя, – но я прошу вас мне поверить.

Серьёзный собеседник неожиданно усмехнулся.

– Хорошо, думаю, я вполне могу вам поверить. И давайте уж в этом случае перейдём на «ты».

Унимо благодарно закивал головой, а Тео принялся рассказывать историю своего краткого знакомства с Астианом Ум-Тенебри. Он всё рассказывал, пока они неспешно проходили мимо длинного ряда каштанов и тополей, окружённые ароматом их клейкой весенней жизни.

Когда служитель замолчал, в голове Унимо кружили десятки вопросов, как во времена начала освоения в реальнейшем, но сначала он почему-то спросил то, что относилось меньше всего к нему самому и к судьбе отца:

– Так тебя что, исключили из Школы просветителей?

И тут же понял, как бестактно это звучит.

Но Тео только грустно улыбнулся.

– Да, и правильно сделали. Хотя нигде я не хотел бы оказаться так сильно, как в Ледяном Замке. Это сложно объяснить, но, думаю, у тех, кому там понравилось, уже нет шансов вернуться к другой жизни. Но иногда приходится.

Унимо сочувственно молчал.

– Но ты ведь хотел узнать про Астиана Ум-Тенебри, узнать, действительно ли он… немного не в себе, так? Тут меня уже много раз спрашивали: эти добрые люди уверены, что если человек не в себе и говорит всем, что он Защитник, то его нельзя бросать в тюрьму, а нужно заботиться о нём и лечить. И они, в общем, правы.

Проговорив это, Тео встретил полный страдания взгляд мальчишки и удивлённо присмотрелся к нему.

– Но я думаю…

Унимо замер и едва не звенел, как натянутая струна.

– Но я думаю, что я тоже не в себе, потому что я подумал… подумал, что, возможно, это действительно Защитник, – неловко закончил Тео.

Ум-Тенебри ошеломлённо смотрел на этого странного служителя-изгоя. Так легко было поверить в то, что он сумасшедший, как и отец, и бежать, бежать от него подальше. Но вместо этого Унимо, сам не ожидая от себя такого, прошептал:

– Для меня это не так уж важно. Это мой отец. И я хотел бы освободить его.

Теперь пришла очередь Тео застывать в изумлении. Он долго и вдумчиво кивнул.

Шум площади уже отдалился, и теперь, за пределами невидимого полога аллеи, вокруг паслись мирные звуки дневного города. Не сговариваясь, они оба повернули обратно.

– Есть идеи? – уточнил Тео.

У младшего Ум-Тенебри была только одна идея. И такого рода, что он вряд ли мог бы описать её. Но та невидимая доверительная нить, протянутая между ним и его случайным знакомым, заставила его кивнуть.

Первый раз Унимо рассказывал кому-то про реальнейшее. И с каждым словом в отчаянии понимал, что ничего не может выразить так, как нужно, хотя всегда считал свои способности обращаться со словами вполне сносными.

Тео слушал серьёзно и кивал. До конца аллеи всё становилось возможным.

– Я точно не знаю, какой там принцип… мой учитель предпочитал… наглядную демонстрацию, так что не всегда было понятно. Точнее, чаще всего ничего не понятно, – вздохнул Унимо, – но вроде бы нужно очень сильно, по-настоящему захотеть.