Рассказы

–Случайная красота?

Мы в восхищении. В нашем родном городе снег идет кляксами, кидается на плечи противно липнет к каждому клочку поверхности. Мы в самом деле не видели снежинок.

Ханна заболела. Ей больно дышать, смотреть и слышать, ей больно жить. Внутри – целый оркестр демонических сил, снаружи – их возбудители. И снаружи, и внутри.

Снаружи.

Случается слышать звуки иного рода. Некоторых людей Ханна считала слишком прочно пришитыми к себе. Совершенно невозможно, чтобы они искали кого-то еще, чтобы им было мало ее полуулыбок, слов, признаний и идей. Ханна чрезмерно расчитывала на эти связи. Сегодня день пахнет гадко. На Ханну смотрят невидящие глаза, ее слушают неслышащие уши, рядом бьются нелюбящие сердца. В голове раскаты грома( Ханне кажется кто-то играет на каком-то инструменте), но это привычное явление для нее.

–Джесси!-Кричит она сквозь головную боль и стену второстепенных шумов. –Мы идем сегодня?

–Прости, сегодня не могу.

«Конечно. Я так и думала.»

–Почему?

–Пообещал друзьям приехать. Сходим завтра?– Весело подмигнув, спрашивает Джесси.

Ханна кивает. «Сходим завтра?» – эхом гудит где-то внутри. «Слово «завтра» отличная альтернатива для слова «никогда», Джесси.»

Дома она достанет потрепанную тетрадь и, агрессивно царапая ручкой мятые листы, выльет раскаты грома:

«Это моя слабость, моя неугомонная слабость! Я верю в свою нужность, незаменимость как ребенок, это никуда не годится. Ха, подумать только, хаотично набивают друзьями карманы, как орешками в супермаркете. Клянусь, они мясу на прилавке уделяют больше внимания, чем выбору людей. Хотя и то, и то, неизбежно попадет внутрь, оставляя свои язвы и питательные вещества. Уму не постижима легкомысленность, вы не друзья, вы – попутчики…»

Продолжив подглядывать, мы прочитаем трагедию, написанную в слезах и обидах и прочих муках, сопровождающих тлеющую душевную болезнь. Порой внешний импульс ничто по сравнению с внутренним результатом.

Внутри.

Люди меня окружают самые разные, но в сущности одни и те же. В чем причина постоянной смены моего к ним отношения, я не знаю и знать не хочу. Это интересно. Иногда я смотрю на Эшли и думаю: « До чего я люблю твою доброту, твой простой нрав, то, как ты лихо играешь на гитаре и даже то, как куришь.» Но минет пара дней и захочу сказать ему: «О боже,Эшли, как ты можешь оставаться таким простым? Как можешь сидеть и трепать струны в такое время? Прекрати улыбаться, всем уже тошно!» Как-то гадко от себя, словно я дочь Януса, двуликого римского божества.

Я жду настроения под человека. Сегодня я хочу тонко чувствующую мир Вио, завтра, кажется, славный день для колкого на язык Джесси, послезавтра я буду любить ту самую улыбку и беспечность Эшли. Они как мелодии, которые подходят к вибрациям дня.

Как же я мечтаю обрести одну мелодию на все дни, влюбиться в ее Ля и Фа. А пока мне даже своя опротивела. Со мной сложно, я предупреждала.

Снаружи.

«В последнее время она стала нелюдимой. Конечно, она всегда была диковатой. Со стороны это было не так очевидно, она умела производить напускное обманчивое впечатление. Так вот, диковатой-то была всегда, но все же мы ее знали, она была нашей, а потом словно пропала. Ходила рядом как приведение, задумывалась о чем-то и очень часто уезжала. В основном на природу. Меня удивляло это, я даже спрашивал ее, откуда в ней это тухлое жизнелюбие. Она тогда впервые посмотрела НА меня и сказала: «Я люблю жизнь больше вас всех вместе взятых. Люди вызывают противоречивые чувства, а природа однозначные. Когда я смотрю на оленей, дожди и ивы, когда я слышу водопады, птиц и ветер, когда я вдыхаю моря и душистость хвои ( хочу отметить, что она не просто «перечисляла», она с блаженством в глазах – вспоминала), тогда я чувствую себя счастливой заблудшей тенью, способной видеть великое. Извини, но когда я вижу вас, то, скорее испытываю обратное. Я уверена, мы – ошибки этого мира. Природа старалась воссоздать гармонию, сложную, но прекрасную, но она ошиблась, это правда.» Я был далек от ее идей, честно говоря. Она бежала от чего-то. Говорила, что от нас. Но, клянусь, было что-то еще. Она выглядела больной, может, и была. Но никогда не говорила о том, что с ней, думала, это сделает ее ниже в наших глазах. Ханна ненавидела осечки человеческой натуры. Ходила с подбитым крылом, как бы расправляя его, чтобы мы ничего не заподозрили. Да, она гордая. Но мы, правда, хотели помочь. Я тогда немного грубо сказал ей, что она обязана поговорить с нами, начал плести что-то про дружбу, значимость друзей,а она даже договорить мне не дала. Закричала, что ненавидит меня, что ничего не знаю о дружбе, что нет у нее никаких друзей. Обвинила меня в недалекости и сказала убираться. Ну, я, конечно, ушел. »

Внутри.

Сегодня я устала от своей головы, от своих мыслей. Я снова заплакала, увидев себя в зеркале. Накричала на Эшли. Я не смогу ему объяснить причины, потому что не знаю. Мне хотелось кричать, я ненавидела его в ту секунду, хотелось прогнать его, сделать больно. С каждым днем все хуже. Спасаюсь убегая. Он хочет знать, зачем мне природа? Ей плевать на меня, она для всех одинакова. Ей не хочется знать, делаю ли я кому-то больно, схожу ли с ума, сколько у меня скелетов в шкафу и как я выгляжу. Это ее козырь, но это же и ее недостаток. Ведь мне всегда было так важно, чтобы меня заметили.

Снаружи.

Ханна верила в Бога, потому что чувствовала себя слабой. Для нее вера – надежный телохранитель или, как уместней сказать, духохранитель.

–Что это? Чудо? Сила? Любовь? Но ведь для всего этого уже придумали наименования! Вчера мы верили в колдунов, домовых и вампиров. Сегодня у нас новое увлечение.

–Значит людям это нужно. – Тихонько прошептала Ханна скорее себе, нежели говорившему.

–Обманываться?

–Верить.

В церкви Ханне сказали, что каждый содержит в себе как божественное, так и демоническое, и отрицание для себя одной стороны не исключает вторую.

Мы часто замечаем плохое, игнорируя хорошее, едва ли это секрет для кого-то. Демоны играют громче Бога. Громче, но не сильнее.

Внутри.

Нелегко было оставаться собой в чужом северном мире. Я не отводила глаз от их проницательности: «Здесь понимают необходимость одиночества в этот непростой момент». Я сидела одна в этом странном религиозном камне: минимализм в нужной атмосфере. Казалось, я сижу в самой себе, вернее в том оставшемся удобоваримом моем уголке. Никаких священников, служб, советов и вопросов. Скамейки, свеча, книга, крест и ты – самое главное здесь. «Поговори с собой.» – сказали мне стены. Я знала, что мы в самом центре чужой столицы, окружены торговыми центрами, туристами, лавиной шума и эмоций. Но я и Бог имели свидание. Орган молчал. Почему-то сейчас тугие бесхозные аккорды перестали разъедать меня. Я будто наконец-то уснула. Иногда люди поодиночке тихо закрадывались и, облаченные в звуконепроницаемые тела, садились, целуя свечу. Я сбежала от своего безумства и надеялась, что оно забудет обо мне. Передо мной край нового мира, а значит, бесы обязаны отступить. Новизна пугает их так же, как меня.

Дома это непередаваемое чувство покинет меня, мне это известно. «Дома.» Где это?

Снаружи.

«Мы были близки, подруги с детства. С ней случалось такое, но не в таких масштабах. Говорила, что ей плохо, слышит шум. Я не очень понимала метафора это или нет, а она ненавидела, когда ее расспрашивают. Ммм, знаете, что-то вроде действующего на нервы скрежета. Когда окончательно достанет, можешь сорваться на кого угодно. Она плакала ночами, жаловалась на головные боли, чувствовала, что меняется. Все воспринимала в штыки, особенно самых близких. Это была ее особенность, в трудные моменты не подпускала тех, кто ее знал и любил, предпочитая далеких знакомых или даже случайных встречных. Ханна удивительный человек. Ее жизненный опыт служил отличным океаном для попутчиков. И, конечно, она умела им делиться. Если вдруг тебе перепадал краешек истории, то ты не смог бы уйти, не дослушав. Она бережно лелеяла их – каждая – фрагмент ее жизни. Чего ей не хватало? Мы не понимали этого и вряд ли поймем. Она в такие моменты шла в самые непредсказуемые места. Могла уехать в лес, лечь там и уснуть. Говорила, что ей нужна энергия. Иногда шла в храм, но не для себя, она не любила молиться. Приезжала счастливая и заплаканная. Кричала: « Они так верят! Они светятся! В жизни ничего подобного не видела!» Раз или два посещала детские дома. Причин не объясняла, только кивала и тихонько шептала «Я им нужна.» Меры у нее были странные, как и она сама, но, вы знаете, это срабатывало. Рано или поздно.»

Дни текли и болезнь отступала. Но след ее был необратим, нестираем. Возможно, были унесены ветром семена новой муки, новой вереницы разъедающих волнений.

На границе.

Заглянуть сюда было ужасной ошибкой. Необходимой и ужасной. Огромный, разивший гнилью, с деревенелыми коростами и червями, копошащимися в пустых глазницах, он сидел в несоответствующей внешнему виду позе. Деловито выставил ноги за устрашающих размеров инструментом. Из груди вырывался хрип, слюна с кровью капали

на пол. Он заиграл. «Чувствуешь меня?»-кричащий шепот царапал голову. «Больно, очень больно!» – Ханна зажала руками голову и уши и кричала. Рев органа и его смех раздирали нутро девушки. «Слышала сказки о бесах? Красивые истории с напускным

пафосом, где мы вселяемся в крохотные головы, дабы сеять зло. Выслушай мою сказку терпеливо!» Инструмент разрывал слуховые мембраны, проникал в самое сердце, раскалывал на части. Вонь наглухо забила ноздри Ханны, повсюду копошились твари, тьма съедала поле зрения, только вой, смех и грохот органа были повсюду и внутри. «Перестань играть! Прекрати это, прекрати!». Тело билось в судорогах, пока Ханна из последних сила кричала ему. Облизывая свои в отвратительной слизи губы, он яростно и неистово долбил по клавишам: «Слушшааай, девочка…Эту мелодию я написал для тебя. Нравится? Мы вместе написали. Там!ТамТАМТАМТАААММММ!!АХАХАХАХХАХАХААХХАХАХАХ!» Смех в унисон с беспомощным криком превысили допустимую частоту. «Сладкая сказочка, не так ли?»

Внутри.

Я смогла укротить их, мне так кажется. На время, конечно же, не навсегда. Такие вещи не проходят бесследно. Я видела сон, до боли напоминающий явь. Проснулась и не могла остановить поток соленых слез, разъедающих кожу. Этот паразит часть меня, жить нам суждено либо вместе, либо вовсе не жить. Я понимаю, как слаба. Чем тоньше чувствуешь мир, тем чаще слышишь орган. Схватка с ним отбирает всякие силы и любовь. Я кое-что поняла. Одиночество – их координатор. Рассаживает весь талантливый оркестр на надлежащие позиции и, ознаменовав взмахом палочки начало триумфа, начнет дирижировать лучше любого известного концертмейстера. Изумительный подход. Заслуживает аплодисменты.

Меня только одно мучает непрестанно. Один главный вопрос. Эти звуки. Их слышу только я?

Прошло немало времени прежде, чем я прикоснулась к правде.

–Элли.

–М?

Мы сидели в протестантской церкви, глаза наши были прикованы к изображению того, кто носил гордое звание, утратившее значимость в современном мире.

–Я должна спросить. Ты когда-нибудь слышишь его?

Элли молчала.

–Он когда-нибудь раздирал твою голову на части?