– Он подходит твоему скандинавскому стилю. Знаешь, когда я увидела его, то сразу вспомнила о тебе.
«Как мило. Черт, как мило! Вспомнила обо мне! И то только тогда, когда увидела этот дрянной галстук! А я ни на секунду не мог выбросить ее из головы!» – Пронеслось в моем разуме.
– Спасибо за подарок. – Я скрутил галстук и положил его в карман полупальто, закрывавшего спину и плечи Миши.
– Скажи что-нибудь по-шведски! – вдруг попросила она.
– Что именно? – удивился я ее просьбе.
– Не знаю. Что-нибудь.
– Зачем?
– Хочу послушать, как звучит шведский язык.
Я усмехнулся: ее непосредственность умиляла меня.
– Ну, что тебе сказать, моя милая истеричка? Я – дурак, влюбленный в тебя без памяти, самый презренный жалкий мешок дерьма. Что еще? Еще я думаю, что галстук, который ты подарила мне, – просто ужасен, и, если бы ты захотела узнать меня поближе, то узнала бы, что я не люблю синий цвет, особенно, когда это цвет галстука. Но я все равно постараюсь носить его, чтобы сделать тебе приятно. Не знаю, что еще ты хочешь услышать, все равно ты ничего не поймешь, мое солнышко. И это к счастью, – сказал я на своем родном языке, чувствуя огромное наслаждение оттого, что смог назвать ее «милой» и «солнышком», а она даже не поняла этого.
Миша с восторженной улыбкой внимательно слушала меня и смотрела на мое лицо.
– Как классно! Никогда не думала, что шведский – такой красивый язык! – воскликнула она, когда я закончил свой монолог. – Я хочу выучить его! А как много языков ты знаешь?
– Никогда не считал, наверно, около тридцати, – ответил я, глубоко польщенный ее словами: я был швед, и все шведское было для меня самым прекрасным и идеальным. Только Миша в моей системе ценностей была полячкой – славянкой и абсолютно неидеальной. Даже странно, что именно ее я полюбил на всю жизнь.
– А я знаю всего два языка и чувствую себя ничтожной по сравнению со всеми вами. – Миша тяжело вздохнула.
– У тебя есть целая вечность для того, чтобы выучить хоть все языки мира, – подбодрил я ее. – Но теперь ответь мне: почему ты, все-таки, позвонила мне? Только честно.
Миша отвернула от меня лицо, словно не желая отвечать на этот вопрос.
– Миша, – настойчиво позвал ее я.
Она посмотрела на меня, и я увидел, что она сильно сконфузилась.
– Ты будешь ругаться, – тихо сказала Миша.
– Не буду, обещаю.
– Я хотела выяснить наши отношения… Но не будем об этом. И еще… Мэри…
***
Фредрик насмешливо улыбнулся: наверно, понял, о чем я.
– Ну вот! Ты уже недоволен! – воскликнула я.
– Ты знаешь, что я думаю по этому поводу: тебе нельзя жить с этой смертной, – серьезно ответил он.
– Мне нравится жить с ней!
– Это грубое нарушение наших правил. Так не должно быть: мы не можем жить со смертными… Но я обещал. Так что Мэри?
– Она дома со своим парнем… И они там… – Я прочистила горло: мне было жутко неловко рассказывать об этом Фредрику.
Он усмехнулся очень неприятной саркастической усмешкой.
– Понятно, и ты постоянно будешь звонить мне в таких случаях? – насмешливо спросил Фредрик.
– Нет, если тебе это так не нравится! – Я обиделась: он говорил так, словно я отравляла его жизнь.
– Ты разрушила все мои планы на сегодня. – Его голос был все так же насмешлив.
– Какие планы? Выкурить очередную пачку сигарет? – резко спросила я. – Можешь идти! Я тебя не задерживаю!
– Куда я теперь пойду? Я здесь, с тобой.
Его тон совершенно мне не нравился: он смеялся надо мной.
– Я тебя к себе цепью не привязывала! – буркнула я.
– Ладно, уймись, пожалуйста.
Я оторопела. Фредрик тоже посерьезнел, наверно, понял, как неприятны мне были его слова.
– Грубовато? Извини, просто не люблю, когда мне хамят, – сказал он.
«Вот уж, извинился! Хам!» – возмущенно подумала я.
– Спокойной ночи! – Я встала со скамьи и пошла прочь, но, вспомнив о том, что на мне все еще было пальто Фредрика, сняла его, вернулась к скамье и бросила его в лицо владельцу.
– Какой же ты еще ребенок! – тихо сказал он.
Ничего не ответив этому хаму, а направилась домой, но не успела пройти и двухсот метров, как передо мной появился Фредрик, и так резко, что я чуть было не врезалась в него.
– Тебе нравится постоянно сбивать меня? – недовольно вскрикнула я.
– Мне интересно, что ты будешь делать ночью одна в городе, – сказал он, не давая мне пройти.
– Я иду домой! Думаю, Эндрю справился за четыре часа? – грубо ответила я.
– Когда люди остаются наедине, да еще и в пустом доме, значит, до утра из него точно никто не выйдет, – спокойно улыбнулся Фредрик.
– А мне плевать! В конце концов, у меня есть все права на этот дом! И мне надоело общаться с грубияном Фредриком!
– Я готов извиниться.
Но по его глазам я поняла, что он издевался надо мной.