– Не сомневаюсь.
– Фредрик, тебе пора разгрести ту грязь, что ты навел.
– Я подумаю над этим.
– Мама передает тебе привет.
– И ей. Это все?
– Ждать тебя на Рождество? Или хотя бы в этом году?
«Даже так? – усмехнулся я. – Значит, остыли от праведного гнева и простили грешника-сына?»
– Нет, много дел. Перезвоню, – ответил я.
Отец отключился.
Этот разговор привел меня в замешательство: мои отношения с родителями не были радужными, скорее, сносными. Они жили сами по себе, я – сам по себе, однако после скандала с Марией почти все мои родственники хором заявили о том, что я «недостоин носить имя древнего и славного рода Харальдсонов». Но мне было плевать. По-настоящему. Мнение общества никогда не интересовало и не трогало меня.
Я задумался, ища возможность хоть на денек навестить родителей, но, зная, что меня вновь будут отчитывать, как нашкодившего ребенка, не нашел ни одной лазейки в моих «перегруженных Мишей днях».
Вдруг послышался топот, и в кабинет залетела Миша.
– Представляешь, со мной сегодня такое случилось! – Она сияла от восторга, но, взглянув на меня, нахмурилась. – Ой, ты расстроен? Что произошло?
– Ничего. С чего ты взяла? – спокойно ответил я.
Мне не хотелось омрачать ее радость. Я никогда ничего не рассказывал Мише о своей семье и не собирался делать это и впредь, но не потому, что не желал делиться с ней информацией о моих родителях и холодных взаимоотношениях с ними. Просто это была Миша. Сестра Марии. Думаю, лет через сто она сама все узнает от своих ненаглядных чопорных родственников.
– Не знаю… Я чувствую. От тебя словно исходят странные волны… Ты расстроен? – Миша остановилась у двери кабинета.
– Ладно, раскусила. Но не обращай внимания. Ну, что там у тебя за новость? – поспешил я перевести тему.
– Это подождет. Расскажи, что случилось? Может, я смогу помочь? – опять спросила Миша.
– Не думаю. Это личное, – коротко ответил я. – Садись.
– Расскажи мне.
– Я же сказал, что это личное.
Она хмуро смотрела на меня и продолжала стоять у двери.
– Ты рассердился, а я просто хочу помочь, – тихо сказала она. В ее голосе прозвучала обида.
– Верю. Садись и рассказывай, отчего ты так сияла. – Я вновь кивнул на кресло, с сожалением подумав, что заразил ее своим дурным расположением духа.
– Не расскажу, пока не скажешь, что с тобой случилось, – упрямо ответила Миша, не двигаясь с места.
– Тогда твоя блестящая новость пропадет зря. Уверена, что хочешь этого?
– Шантажист! Это нечестно! – воскликнула она.
– Честно: ты сама хочешь рассказать мне свою новость, а меня мою – вынуждаешь, что не особо мне нравится.
– Это равноценно!
– Ошибаешься.
– Но у тебя такой расстроенный вид! Фредрик, не томи!
– Хочешь утешить меня? – усмехнулся я ее настойчивости.
– Да. Очень, – серьезно ответила Миша.
– Тогда расскажи, что стало причиной твоего сегодняшнего счастья: ты вошла, и комната осветилась.
– Ах, ты ловкач! Хитрец! Ладно, расскажу, но теперь думаю, что ты не доверяешь мне. А это обидно. – На ее лице появилась грусть, но я, скрепя сердце, выдержал это испытание.
– Поверь, у тебя нет повода для обиды. Рассказывай, – мягко сказал я, желая успокоить ее.
Но Миша уже надулась и продолжала молча стоять напротив меня. Хмурая и немного смешная.
Я не стал уговаривать ее, потому что знал, что она расскажет все сама: ей никогда не удавалось промолчать о том, что вызвало в ней столько эмоций.
– Хорошо, слушай! – Миша бросила сумку на пол и забралась с ногами в кресло. Ее глаза вновь засветились счастьем. – Сегодня мой тьютор сказала мне, что я – очень умная девушка! Представляешь?
Ее радостная улыбка заставила улыбнуться и меня.
– Ты в этом сомневалась? – спросил я.
– Сомневалась? Я думала, что глупее меня в колледже никого нет! Я ведь не играю ни на одном музыкальном…
– Извини, что перебиваю, но зачем ты так зациклилась на этом? Умение играть на музыкальном инструменте – показатель не ума, а таланта и терпения.
– Я так не думаю! – резким тоном сказала Миша.
– Зря. Ты не умеешь играть потому, что тебе лень учиться, и честно призналась в этом и себе, и мне, – возразил я.
– Ты не понимаешь. Меня никто и никогда не называл умной. Даже родители. Только миссис Рей сказала, это. Она и Мэри. – Миша опустила голову, видимо, я зацепил ее за живое.
– Я не говорю тебе это, потому что не сомневаюсь в твоем уме, – мягко сказал я: ее грусть печалила меня.
– Правда? – Миша подняла на меня сияющий взгляд.
– Сомневаешься?
– Тогда почему ты постоянно называешь меня глупенькой?