Мой ледяной принц

– Коровья, – без колебаний солгала я. – Надеюсь, теперь ты понимаешь, почему я не хочу, чтобы кто-то знал об этом?

– Блин, как ты меня напугала! Дурочка!

– Я же не знала, что ты так отреагируешь!

– А Фредрик знает?

«Ну, при чем здесь он?» – раздраженно подумала я.

– О чем? – Я сделала вид, будто не поняла ее вопроса.

– О твоей болезни.

«Ну да, сейчас он сидит где-то рядом и от души насмехается надо мной и моей «болезнью!» – усмехнулась в душе я.

– Нет, – коротко ответила я, недовольная тем, что Мэри опять впутала в наш разговор Фредрика.

– Поэтому ты отталкиваешь его?

– Мэри, о чем ты!

– Ты боишься, что, если он узнает о твоей болезни, то отвернется от тебя?

– Что за вздор? – смутившись, пролепетала я: ведь Фредрик все слышал! Каждое наше слово!

– Тогда ты просто не хочешь, чтобы он был с тобой, но при этом страдал?

– Мэри, ты городишь ахинею!

– Ты думаешь, он не поймет? Он же влюблен в тебя! – не унималась подруга.

– Да хватит уже об этом! – воскликнула я так громко, что соседи по лужайке с удивлением посмотрели на нас. – Пожалуйста, не говори больше о нем! Я же просила! И моя болезнь должна остаться между нами! – прошептала я, жутко злая на подругу и ее неловкие догадки.

– Хорошо. Но, может, ты подумаешь?

– О чем?

– О Фредрике: он хороший парень.

– Мэри! Еще одно слово…

– Ладно, как знаешь! – Она обиженно отвернулась.

А мне пришло сообщение от Фредрика: «Сыграла на тройку».

Я торопливо ответила ему тремя восклицательными знаками и отключила смартфон.

***

Не зря я решил посидеть на лавочке, в уютной, спрятанной от солнца нише! Чего только я не наслышался, сидя здесь: безостановочные разговоры студентов о Рождестве (вот уж нашли, чему радоваться), стук и звон тарелок и столовых приборов, топот и шарканье сотен ног, унылые крики ворон, женские визги, чихание, пение. В такие моменты мне хотелось просто оглохнуть. Но за это мучение меня ждало вознаграждение – я увидел Мишу: она и Мэри пришли на лужайку, расстелили бежевое одеяло и расположились на нем.

Миша, как всегда, была прекрасна, и ее чудесные волосы, блестели на солнце, как расплавленное золото. Она легла на спину, сложила руки на животе, и в такой позе мертвеца с довольным блаженным лицом неподвижно лежала под лучами солнца. Я перестал дышать от этой красоты.

Как бы я хотел лежать рядом с ней на этом чертовом одеяле. Просто лежать, не дотрагиваясь до нее, лежать и чувствовать, что она находится рядом. Но это было невозможно: солнце еще любило ее, а меня уже давно ненавидело, и я стал бы настоящим чудовищем рядом с красавицей. Я мог только мечтать о Мише и знать, что она никогда не ответит мне взаимностью: ее сегодняшний разговор с Мэри окончательно уверил меня в этом.

Как только Мэри сказала Мише о том, что я влюблен в нее, лицо юной вампирши наполнилось неподдельным ужасом. Затем Миша стала горячо отвергать эту мысль, несмотря на то, что Мэри приводила ей трезвые логические примеры (я даже подумал, что она не так уж плоха, эта смертная), но Миша упрямо твердила: «Мы с ним просто друзья» и так далее. Как она слепа! Или нет. По ее реакции было видно, что она и сама догадывалась о моих чувствах к ней, и они приводили ее в замешательство, страх и ужас. Она не желала моей любви, даже больше: она боялась того, что я могу любить ее, боялась даже разговаривать об этом.

Меня переполняли горькие чувства и горечь от смерти моей робкой надежды на взаимность. Тогда для чего все это? Если Миша знает о моей любви к ней, зачем она вообще общается со мной? Потому что ей банально требуется компания в Оксфорде?

В таком состоянии я достал телефон и написал Мише первое сообщение. Она ответила, и я не смог сдержаться: я стал бросать ей насмешки, хоть и сам понимал, что вел себя как подонок. Я прямо спросил Мишу: кто я для нее, и она ответила, как умеют отвечать только женщины: «Ты знаешь».

«Что я знаю? Что я, твою мать, знаю! Ничего я не знаю и не могу понять твои глупые формулировки! – со злостью подумал я. – Почему нельзя ответить прямо: «Ты для меня – никто» или «Ты для меня просто друг, и даже не мечтай обо мне, влюбленный идиот!». Вот тогда я понял бы.

Эта глупая фраза так разозлила меня, что я с трудом сдерживал себя от того, чтобы написать Мише какую-нибудь ответную глупость. Я никогда не был влюблен ранее и не знал, что делать с этими дурацкими чувствами: они бурлили во мне, пытались руководить моими действиями, и я уже не просто любил Мишу – я был безумно в нее влюблен, как глупец. А она написала мне: «Ты знаешь»!

Потом она придумала историю о неизлечимой болезни. Но то, что Мэри узнала о секрете Миши, даже рассмешило меня. Неужели эта смертная поверила польской истеричке? Эта история с мнимой болезнью и гроша ломаного не стоила, но Мэри искренне расстроилась и даже заплакала. Под конец я даже почувствовал к Мэри уважение, когда она посоветовала Мише подумать обо мне. Черт, как смешно все это! Какая комедия! А как смешон я сам!

Последнее сообщение от Миши: «!!!». Видимо, я сильно достал ее, раз она не смогла найти слов для ответа.

Как только образовалась первая тень на солнце, я выскочил из ниши и побежал к своему «Мустангу». Едва успел.

В последнее время я совершенно забросил учебу: теперь моя жизнь крутилась вокруг Миши. Она заполняла собой все мои мысли – настолько я был потерян. Я даже достаточно долго не курил и достиг в этом рекорда, ведь раньше, когда пытался бросить, сдавался максимум через неделю, но сейчас, ради Миши, которая даже не заметила моего геройства, я бросил курить и, несмотря на ее равнодушие, каждое утро проветривал дом: а вдруг она приедет? Ради нее я выбросил всю прокуренную одежду и заново пополнил гардероб. Но разве Миша заметила это?

Нет. Для нее я был всего лишь другом. Друг Фредрик – ледяной айсберг и занудный швед.

Но разве это что-то меняло? Нет, совершенно. Разве, зная это, я любил ее меньше? Нет, хотя хотелось бы избавиться от зависимости от Миши. Я знал, что она никогда не полюбит меня, но любил ее и принимал это: в конце концов, она была рядом, и мне хватало этого, чтобы не чувствовать себя несчастным, увязшим в дерьме типом. Ведь Миша была не виновата в том, что я влюбился в нее.

Приехав домой, я расставил шахматы и стал играть сам с собой. Черными ходил я, белыми – всегда Миша, поэтому я мысленно представил ее в кресле, где она обычно сидела, напротив меня. Но это было бессмысленной потерей времени: я думал о Мише и о ее ужасе перед моей любовью к ней. Я взял сигарету, удивительно каким образом завалявшуюся в одном из ящиков стола, подошел к окну и, засунув сигарету в рот, не подкуривая, стоял так, как идиот.

«Долой мальчишество! – пронеслось в моей голове, и, сломав сигарету, я бросил ее в мусорное ведро.

Открыть Мише свои чувства? Ведь в них нет ничего постыдного и противоестественного: она – женщина, я – мужчина. Разница в возрасте? Ерунда.

«Не ври себе, – мрачно подумал я. – Тебя она смущает еще больше, чем ее. Это ты чувствуешь себя любителем незрелых яблок. Конечно, ей не шестнадцать лет, а девятнадцать… Но мне то сто восемьдесят восемь! Отлично, значит, это аргумент, чтобы сказать «нет». Следующее: если Миша ведет себя так капризно, хотя еще не осведомлена о своей власти надо мной, то, если я признаюсь ей, она сядет мне на шею. Хотя нет, я никогда ей этого не позволю. Да и она скорее придет в неописуемый ужас, чем возьмет в свои нежные ручки ошейник и наденет его на меня. А ее семья, которая считает меня подонком? Я «обесчестил» Марию, а теперь хочу обесчестить и Мишу, вот, что они скажут, и ведь уже никак не докажешь, что это была не моя вина. Итак, стоит ли признаться Мише в том, что я безумно люблю ее и готов жениться на ней хоть сейчас? Да, стоит, потому что я серьезный взрослый мужчина, а не подросток, смущающийся своих чувств. Я скажу ей при нашей ближайшей встрече, а она, если хочет, пусть приходит в ужас и падает в обморок: в моих чувствах к ней ничего постыдного нет. Наоборот – у меня крайне серьезные намерения, но она, конечно, их не оценит. В любом случае, какое бы решение она ни приняла, любить ее я не перестану»

Мои мысли были прерваны гимном Польши: как по иронии, мне звонила та, о которой я все это время думал.

– Не стыдно было подслушивать наш с Мэри разговор? – Было первым ее вопросом. Ее голос был весьма недовольным.

– Неизлечимая болезнь? И как только Мэри в это поверила, – насмешливо сказал я.

– Не смешно! А что я должна была сказать? «Знаешь, просто я питаюсь кровью. Ой, забыла сказать: я – вампир!» Так что ли?

– Не волнуйся, ничего более правдоподобного я от тебя и не ожидал: ты слаба на выдумки.

– Фредрик.

Ее серьезный тон заставил стать серьезным и меня.