Libertas, vale!

– К сожалению, мне нужно немедленно вернуться в летний лагерь, хотя мы с тобой ещё не до конца обсудили детали по организации перевоза моих домочадцев и моей здешней собственности в Рим. Двух-трех дней бы хватило, чтобы закончить наши приготовления, но я должен уехать сразу после нашего разговора, поэтому придётся отложить переезд в Могонтиакум и далее в Рим до следующего месяца. Надеюсь, что нам не потребуется много времени, чтобы усмирить взбунтовавшихся варваров, и я вернусь примерно через две недели. Ты тем временем начинай заниматься сборами к отъезду пока в том объеме, в котором мы уже всё обсудили.

– Всё будет исполнено согласно твоей воле, господин, – ответил старый управляющий и осторожно добавил. – Позволь мне обратиться к тебе на счёт одного щекотливого вопроса.

– Конечно, Актеон, говори! С тобой я могу беседовать о чём угодно.

– Прости за откровенность, господин, но мне кажется, что наша молодая госпожа питает нездоровую привязанность к раненому варвару, которого ты спас от смерти и хочешь отправить в школу гладиаторов.

– Правда? И в чем заключается эта «нездоровая привязанность»? – удивленно спросил Вар.

– С того самого дня, как его доставили сюда, она большую часть своего времени проводит у изголовья его кровати, собственноручно меняет повязки на его ранах, кормит и поит его.

– У моей жены очень доброе сердце, Актеон. Вспомни, как охотно она занималась благотворительностью, когда мы жили в Риме: призывала раздавать хлеб городской бедноте, заботилась о сиротах.

– О да, я никогда не забуду проклятый год консульства Валерия Мессалы Волеза и Корнелия Цинны Магна, когда на Рим обрушились великие несчастья в виде длительного голода и большого пожара. Шайки обезумевшего от голода и лишений плебса нападали на зажиточных людей и грабили их. В государственных амбарах не хватало зерна для регулярных бесплатных раздач хлеба бедноте. Наша сердобольная госпожа уговорила тебя пожертвовать часть пшеницы их твоего личного зернохранилища на нужды городского плебса. В результате этого спонтанного решения мне пришлось отослать часть твоих городских рабов в твои загородные поместья, так как в Риме их нечем стало кормить.

– Не ворчи, Актеон. Это было неплохое решение. Зерно было справедливо распределено в нашей трибе от моего имени. Люди были благодарны. Популярность среди плебса – это важный политический капитал, к тому же никто из моих рабов не умер от голода. В моих загородных имениях было достаточно продовольствия.

– Да, конечно, но мне приходилось вести твоё огромное городское хозяйство с горсткой оставшихся в Риме рабов. Это было нелегко.

– Тебе всегда что-нибудь не нравится, Актеон. Но твоё вечное ворчание совсем не злит меня. Оно напоминает мне о моём детстве. Я был несносным мальчишкой, и тебе часто приходилось журить меня за ужасное поведение. Но скажи мне, что плохого в том, что благородная Клавдия ухаживает за раненым варваром? Женскому полу, очевидно, нравится возиться с больными и слабыми. Разве ты забыл, с каким удовольствием мои сёстры в детстве выхаживали захворавших котят и щенков? Я уверен, что моя жена занялась уходом за раненым варваром из-за милосердного желания облегчить его страдания. Когда я приехал сюда из лагеря, она сразу забросала меня вопросами о его родных и близких и заметно расстроилась после того, как я не смог рассказать ей ничего утешительного. Клавдия Пульхра испытывает к раненому жалость и сострадание. Это вполне нормально для чувствительной женщины.

– Я тоже так думал в течение нескольких недель, но сегодня утром Амира сообщила мне, что высокородная госпожа вчера подсыпала в вино дикаря порошок из корней сатириона, действие которого, я думаю, тебе известно.

– Какая чушь! Какая мерзкая клевета! – гневно воскликнул Вар, сверля старого вольноотпущенника яростным взглядом. – Если бы кто-то другой сказал мне подобную дерзость, я бы на месте убил его! Ах, мой верный старина Актеон, у меня в голове не укладывается, как ты мог поверить лживым словам этой мерзавки Амиры. Она, наверное, видела, как её хозяйка добавляла в вино варвара какой-нибудь лечебный порошок по предписанию врача, и в её шальную голову пришла мысль, что можно опорочить честь хозяйки, заявив, что это был афродизиак. Тебе лучше меня известно, что между моей супругой и этой низкой тварью никогда не было теплых отношений. Другие слуги тоже не раз жаловались на несносный нрав Амиры. Моя жена насквозь видит её порочную натуру и не скрывает своего презрения к ней. Кроме того, в этом году благородная Клавдия страдала тяжёлыми приступами хандры и иногда, не сдержавшись, выливала свои негативные эмоции на служанку. Теперь эта мерзавка решила отомстить моей жене своими лживыми утверждениями. Вели хорошенько выпороть её и пригрози, что, если она ещё раз откроет рот, чтобы порочить честь моей супруги, я прикажу отрезать ей язык. Более того, я не хочу больше видеть её в этом доме. Поручи ей какую-нибудь грязную работу за его пределами. Пусть чистит конюшни и спит там же. Красивая жизнь в роскоши ударила ей в голову и совершенно испортила её нрав.

Слегка успокоившись после своей гневной тирады, Вар заговорил с управляющим доверительным, почти дружеским тоном:

– Естественно, что редкая красота моей жены может пробудить самые смелые мужские фантазии, поэтому я некоторое время после свадьбы пристально наблюдал за ней в общении с молодыми мужчинами. Она никогда ни взглядом, ни жестом, ни словом, не давала повода усомниться в её целомудрии. Каждый раз, когда я видел отчаяние в глазах дерзких соискателей её благосклонности, я горячо благодарил богов за верность и преданность моей жены. Я знаю, что ничто не проходит в моём доме без твоего внимания, так скажи мне откровенно, были ли случаи в Риме или здесь, когда Клавдия Пульхра заглядывалась бы на мужчин или поощряла их внимание к своей особе?

– Никогда, господин, – уверенно ответил вольноотпущенник.

– Почему же ты поверил грязным наговорам лживой рабыни о том, что внучатая племянница главы римского государства возжелала дикого варвара? – укоризненно спросил Вар, не скрывая глубокого разочарования.

– Мой господин, Амира, возможно, что-то напутала или, как ты предполагаешь, лжет. Но я решил сообщить тебе о данной ситуации, чтобы ты мог принять предупредительные меры. Твоя супруга, благородная Клавдия Пульхра, очень молода, а молодые люди часто совершают ошибки. Я бы посоветовал оградить её от всяких возможных соблазнов, удалив раненого варвара из этого дома. Пока дикарь ещё болен и очень слаб, поэтому, я не думаю, что между ним и сиятельной госпожой могло произойти что-то порочащее её честь, но ситуация может измениться, и…

– Я уже сказал тебе, что верю в добродетель моей жены! Давай больше не будем говорить об этом, – раздраженно перебил его Вар и добавил. – После ранения этого германца прошло уже больше месяца, он должен был бы уже стоять на ногах. Этот прогноз сделал один из опытнейших врачей лагеря, который промыл и зашил рану на его левом плече перед тем, как отправить раненого сюда. Почему он всё еще болен и очень слаб? Почему его выздоровление длится так долго?

– Это другая причина, по которой я посоветовал бы тебе избавиться от этого варвара. Вряд ли из него получится хороший гладиатор. Он ужасно выглядит и очень сильно похудел, поскольку почти ничего не ест. По просьбе твоей жены врач форта тоже несколько раз осматривал его и сказал, что его рана на плече выглядит не очень хорошо. К тому же, он заметил, что раненый получил сильный удар по голове. Эта травма могла привести к изменению его личности и потере определенных навыков и способностей. Но, по-моему, главным препятствием для выздоровления варвара является отсутствие у него воли к жизни. Последний раз я видел его вчера, и меня до сих пор преследует его жуткий взгляд, в котором уже не было даже ненависти, только пустота, как будто душа уже умерла, а тело продолжает бесцельно существовать. Я пробовал говорить с ним, но получил лишь молчание в ответ.

– Может быть, он не понимает нашего языка? Арминий разговаривал с ним вчера на их местном германском диалекте.

– Я думаю, что он всё понимает, но не хочет говорить. Он не разговаривает ни с твоей женой, ни с кем бы-то другим в этом доме. Мне кажется, что он настолько отрешён от происходящего вокруг него, что вряд ли замечает, ухаживает ли за ним Клавдия Пульхра или Амира. По-моему, он вообще не хочет, чтобы за ним ухаживали. Очевидно, этот варвар предпочел бы, чтобы его оставили в покое. Он либо смотрит сквозь людей, находящихся рядом с ним, либо не смотрит на них вообще, уставившись на стену или на потолок. Если у него не появится интереса к жизни, он не только не сможет сражаться на арене, но и не сможет жить. Как управляющий твоей собственностью, я порекомендовал бы поскорее продать его, пока он совсем не зачах.

– Я понимаю твои соображения и знаю, что они основаны на богатом жизненном опыте. Но поверь мне, что молодые воины не умирают от горя и тоски, как престарелые вдовы, особенно такие воины, как этот варвар. Истекая кровью и едва держась в седле, он упорно продолжал сражаться. Подобное проявление воли я видел нечасто, и ещё реже являлся свидетелем такого поразительного сочетания быстроты, ловкости, силы и отваги, как у него. Он должен стать гладиатором, чтобы искусными боями приводить в восторг славных граждан Рима. Давай дадим ему ещё один шанс. Я вернусь недели через две, может быть, даже раньше. Мы посмотрим, как раненый будет себя чувствовать тогда и примем окончательное решение, а пока держи всё под своим личным контролем. Поговори с ним. Расскажи ему о блистательной славе успешных гладиаторов. Объясни, что он сможет получить свободу, если победами завоюет благосклонность толпы. Намекни, что он также сможет получить помощь в поисках его семьи или того, что от неё осталось, с перспективой выкупить его родных у их хозяев, когда он сможет себе это позволить. Самое главное – не обещай ничего, но дай ему надежду, нарисуй картину счастливого будущего, создай необходимость стремиться к новым целям. Чтобы преодолеть его равнодушие и разжечь потухшее воображение, тебе нужно быть очень красноречивым, но вы, греки, хорошо это умеете… Сейчас мне нужно закончить этот разговор, я и так уже потерял с тобой много времени. Не забудь наказать Амиру и пригрозить ей, чтобы не распространяла лживые сплетни. Потом удали её из дома, как я тебе приказал. Моей жене может прислуживать Мия. У неё золотые руки. Она умеет не только прекрасно готовить, но и делать великолепные причёски. Сейчас же распорядись, чтобы немедленно седлали коней. Я хочу прибыть в лагерь на Визургии как можно скорее.

VI

Через четверть часа наместник Германии был уже в седле и выезжал из ворот Porta Praetoria форта Ализон, направляясь на северо-восток. Перед отъездом он не смог попрощаться с женой, так как она ещё спала. Он не стал её будить, поскольку это было недолгое расставание на несколько дней. Скоро он вернётся, и они продолжат подготовку по переезду в Рим. Покидая Ализон, Квинтилий Вар подумал о подозрениях, высказанных Актеоном. Сейчас они показались ему ещё более нелепыми и абсурдными. Элевтерия не могла заинтересоваться невежественным варваром, который вряд ли говорит на латыни. Успокоив себя таким образом, пропретор окончательно выбросил все сомнения из головы и начал в деталях вспоминать свою самую первую беседу с Клавдией Пульхрой, во время которой она ясно дала понять, насколько ей важны интеллект и всесторонняя образованность мужчины.

Эта беседа состоялась майским вечером шесть лет назад. После знойного дня сенатор Публий Квинтилий Вар ожидал свою невесту в тенистом саду дворца её отчима на Палатине. Клавдия Пульхра приходилась родственницей его покойной жены Випсании, и он видел её, когда она была совсем маленьким ребёнком. Однако он понятия не имел, как она выглядит теперь, потому что её, как и многих других девушек из знатных семей Рима, держали взаперти, чтобы уберечь от соблазнов. Вар слышал, что его невеста не только красива, но также умна и независима в своих суждениях. Он уже выбрал несколько занимательных тем для разговора, которые могли бы заинтересовать юную интеллектуалку. Надеясь на своё искусное красноречие, сенатор был уверен, что сможет поразить воображение девушки яркими описаниями далёких стран, неизвестных ей городов и славных битв. Но когда Клавдия появилась перед ним в сопровождении своей матери Марцеллы, он потерял дар речи от неотразимой красоты своей невесты. Её большие чёрные глаза в окружении пышных ресниц, полные губы и густые, надменно приподнятые брови покорили его сердце с первого взгляда. Лёгкая бледно-розовая стола элегантно подчёркивала изумительную фигуру юной красавицы. Мать представила молодую патрицианку её будущему мужу и грациозно удалилась. Пока Вар справлялся со смятением чувств, забыв все выбранные для беседы темы, Клавдия Пульхра уже захватила инициативу в разговоре и довольно бесцеремонно заявила:

– Вчера я спросила мать: «Чем знаменит Квинтилий Вар?» Она, не раздумывая, назвала два выдающихся достижения твоей карьеры. Первое – это планирование и начало сооружения великолепного Алтаря Мира[19 - Проект Алтаря Мира (Ara Pacis Augustae) был утверждён Сенатом 4 июля 13 года до нашей эры, когда Публий Квинтилий Вар занимал должность консула. На строительство этого прекрасного алтаря, украшенного барельефами всех видных представителей римской элиты, ушло три с половиной года.]в честь триумфального возвращения императора Августа после трёхлетней кампании в Испании и Галлии. Этот шедевр из белоснежного мрамора гордо украшает северо-восточный угол Марсова поля. Второе – это воздвижение около двух тысяч крестов с распятыми мятежниками в Иерусалиме. Я не думаю, что второй памятник, который ты воздвиг, украсил Иерусалим или тебя лично. Сотни женщин ты сделал вдовами и тысячи детей сиротами! Я представляю, как долго крики и стоны умирающих на крестах мучеников оглашали город. Разве их окровавленные, искажённые болью лица не являются тебе во сне, сенатор Вар? Разве можно называть себя человеком, отдав такой жестокий приказ?

Изумлённый жених не ожидал такой решительной атаки, да ещё в самом начале разговора. У него появились опасения, что Марцелла настроила свою дочь против него, чтобы сорвать заключение этого брака. Он понял, что если ему не удастся расположить к себе эту прекрасную девушку сейчас, то брак может не состояться, а если и состоится, то не принесёт никому счастья.

– Позволь заметить, что ты несправедлива в своих высказываниях, благородная Клавдия. Из твоих слов можно заключить, что казнённые иудеи были невинными жертвами. Однако они были вооружёнными мятежниками, которые нарушали порядок в стране и убивали римских солдат. Из-за их враждебной деятельности римские женщины становились вдовами, и римские дети оставались сиротами. Конечно, если легионер успевал жениться до поступления в армию. Я думаю, ты знаешь, что согласно законам Августа заключать браки во время военной службы легионерам запрещено. У меня нет угрызений совести, потому что в Иудее я действовал в результате необходимости и в рамках закона. Одержав победу над восставшими после ожесточённых боевых действий, в которых полегло немало моих солдат, мне пришлось прибегнуть к жёстким мерам, чтобы предотвратить ещё большее насилие. Я приказал казнить две тысячи самых опасных мятежников, которые были зачинщиками восстания, и с миром отпустил всех остальных. Если бы я отпустил всех, то мятежи возобновились бы очень быстро, что привело бы к новому кровопролитию. В итоге мы могли бы полностью потерять Иудею. Если наместники провинций будут проявлять мягкотелость, то в конце концов наше государство вернётся к размерам Италии или даже к семи холмам Рима. Ты этого хочешь, прекрасная дева? – с ироничной улыбкой закончил свой серьёзный ответ сенатор. Хотя его красивые губы улыбались, обнажая безупречные зубы, глаза смотрели очень строго и испытующе.

– Нет, нет, конечно, нет, – поспешила заверить его Клавдия и опустила взгляд. Она до сих пор стояла на том же самом месте у подножия каменной лестницы, где её оставила мать. Казалось, девушка не хотела ни на йоту приблизиться к своему жениху. Он вздохнул и устремил взгляд вглубь сада, утопавшего в цвету и пышной зелени. Его тихий вздох потерялся в радостном журчании фонтанов и ликующем щебетании птиц. Пьянящий аромат роз услаждал тонкий весенний воздух. Публий Квинтилий понял, что совершил ошибку. На неожиданную атаку он ответил блестящим контрударом и, судя по молчанию и опущенному взгляду своей невесты, победил. Но как бесславна была эта победа! Перед опытным политиком и военачальником, потупив глаза, стояла юная, непорочная девушка с доверчивой, ранимой душой. Она должна быть очень встревожена и напугана тем, что по чужой воле скоро окажется в полной власти незнакомого мужчины. Гордая патрицианка хотела скрыть свой страх под высокомерной надменностью, с которой она встретила своего жениха. Осознав причину её враждебности, Публий поспешил исправить свою ошибку и мягким голосом предложил:

– Давай прогуляемся по саду, Клавдия. Он так прекрасен!

– Да, наш сад – это, должно быть, самое красивое место на свете. Я могу часами гулять по его аллеям и даже почти не жалею, что мне нельзя покидать его пределы, – оживилась притихшая девушка. Они направились вглубь сада по широкой дорожке между отцветающими апельсиновыми деревьями. Лепестки их белоснежных цветков чудесным ковром устилали ухоженные газоны. В благоухающем дивными ароматами воздухе переливисто зазвенела соловьиная песня. Прозрачно-голубое вечернее небо над сказочным садом казалось бездонным. В закатном зареве медленно догорал знойный день. Сад был обнесён высокой стеной и казалось, что никакие горести жизни не могут проникнуть в этот райский уголок, где расцветали прекрасные розы и чистые девичьи мечты. «Зачем эта юная красавица начала разговор о крестных муках? Мрачным мыслям о врагах, страданиях и смерти здесь совсем не место. Кроме того, наивная девочка не знает ничего о реальной жизни за этими стенами. Как она может судить меня?» – размышлял обеспокоенный жених. Наконец, он вкрадчивым голосом спросил:

– Ты знаешь, что сделал Марк Лициний Красс после подавления восстания рабов под предводительством Спартака?

– Да, он приказал распять шесть тысяч рабов на крестах, расставленных вдоль дороги Via Appia от Капуи до Рима, и наверняка это было ужасное зрелище!

– Было ли восстание Спартака опасным для нашего государства?

– Конечно, ведь стотысячная армия разгневанных рабов шла на Рим, чтобы разграбить его и убить всех власть имущих.

– Случались ли с тех пор такие крупные восстания рабов?

– Нет.

– Это потому, что наказание, применённое к виновным, надолго осталось в народной памяти и предотвратило новые мятежи. Пойми, в Иудее было необходимо прибегнуть к жёсткому наказанию. У меня не было другого выбора. По долгу службы мне часто приходилось выступать в роли вершителя чужих судеб, но при этом я никогда не испытывал упоения от собственной власти. В молодости я зачитывался трудами Платона об идеальном государстве и выучил тогда основные его максимы наизусть с целью всегда руководствоваться ими. Но, к сожалению, не все они применимы в реальности, – в спокойном, ровном голосе сенатора звучала лёгкая грусть. – Поверь мне, Клавдия, я не жестокий и не равнодушный человек. Я лишь действую в интересах отечества, чего бы это ни стоило. Моя собственная жизнь принадлежит не мне самому, а нашему великому государству.

– Значит государственные дела занимают всё твоё время, и его не остаётся ни на что больше?

– Нет. Почему же? Несмотря на мою обычную занятость, у меня много интересов помимо службы. Например, я люблю театр, гонки колесниц и литературу. В свободное время я много читаю.

– Правда? Я тоже. У тебя есть любимые литературные произведения?

– Да, конечно. Одно из них – это «Энеида» Вергилия. Её нельзя не любить, потому что в ней нашли высшее художественное воплощение идеи единства, величия и славы Рима. Кроме того, Вергилий замечательный поэт. Его язык необыкновенно прекрасен. Только прочитав его стихи, можно по-настоящему понять выражение «живое слово».

– Ты меня ничуть не удивил. Я так и думала, что это классическое произведение, прославляющее могущество нашего государства и императора, должно полностью соответствовать вкусам такого патриота, как ты. Есть ли другие книги, которые тебе нравятся?

– Очень много, например, поэма Овидия Назона «Героини».

– Не может быть! – ахнула девушка и стала с любопытством вглядываться в непроницаемое лицо политика, который скоро должен был стать её мужем. – Это моё самое любимое произведение. Чем оно тебе нравится?

– Поэма «Героини» позволяет мне взглянуть на хорошо известные истории под другим углом зрения, то есть с женской перспективы, что абсолютно уникально. Кроме того, трудно переоценить высокий эмоциональный заряд этого произведения. Я несколько раз перечитывал трогательное письмо Пенелопы Улиссу, и каждый раз мастерски переданная душевная мука героини трогала моё сердце. Я даже поймал себя на сентиментальной мысли о том, что хоть раз в жизни хотел бы получить от женщины такое же письмо, полное страстных заверений в любви, горячих клятв в верности и искренних изъявлений тревоги за меня.

– Всё, что ты сейчас говоришь, совсем не соответствует тому, что говорят о тебе, – призналась Элевтерия.

– Что ещё тебе наговорили обо мне? – устало спросил Вар, скрывая досаду.

– Я слышала, что ты расчётливый и суровый мужчина, которому не свойственно проявление тонких чувств.