Libertas, vale!

– Ты собираешься уехать отсюда и вернуться в Рим? – удивился Арминий, чуть не поперхнувшись хлебом.

– Да. Я не говорил об этом никому из подчиненных, ожидая официального письма Цезаря Августа с одобрением моего прошения об отставке с поста наместника Германии. Это письмо пришло в начале недели, когда тебя не было в лагере, и я сразу поспешил сюда, чтобы подготовить отъезд моей жены, слуг и всего хозяйства в Рим с короткой остановкой в Могонтиакуме. Моя жена будет ожидать меня там в доме моего племянника Аспрената. Через три дня я возвращаюсь обратно в лагерь на Визургии и буду руководить возвращением легионов на зимние квартиры. Девятнадцатый легион полностью разместится здесь, как и в прошлом году, восемнадцатый – в Ветере, а семнадцатый мы разделим между Ализоном и другими нашими опорными пунктами на реке Лупии.

– Это я знаю, но новость о твоей отставке просто ошарашила меня! – воскликнул молодой человек. – Почему ты покидаешь нас? Мне будет очень недоставать тебя.

– Мой дорогой друг, в моём возрасте холодный суровый климат этих мест может серьёзно подорвать здоровье. Мне пора на отдых. Военная карьера – это для вас, молодых. Я уже достаточно послужил отечеству в провинциях. Теперь хочу снова заняться политикой в Риме.

– Как я завидую тебе, командир! Ты скоро снова сможешь наслаждаться зрелищными играми, театром и термами, – со вздохом произнёс Арминий и отправил себе в рот сочный кусок молодой свинины.

– Об этой причине моей отставки я хотел умолчать, чтобы не подрывать твою военную мораль. А то вдруг бросишь всё и убежишь в Рим наслаждаться жизнью. Кто тогда будет северную границу защищать? – лукаво улыбаясь, произнёс военачальник и серьезно добавил. – Арминий, поверь мне, арены, театры и термы скоро будут построены и здесь, на месте непроходимых лесов с помощью диких племён, которые мы с тобой усмирили! Помнишь, в позапрошлом и прошлом годах варвары совсем не давали нам покоя, постоянно устраивая мятежи и восстания? Мы решительно показали им железный кулак Рима, и в этом году были лишь единичные случаи мелких беспорядков. Я очень рад, что варвары, наконец, присмирели и покорились.

– К сожалению, это не совсем так, командир. Я прибыл сюда, чтобы срочно доложить тебе, что к северо-западу от нашего лагеря на Визургии в племени ангриваров вспыхнуло восстание. Мятежники отказались платить налоги и позорно казнили опциона, возглавлявшего сбор податей. Как только мне стало известно, что бунтовщики осмелились поднять руку на римского офицера, я послал туда небольшой конный отряд аукзилии. Но, к несчастью, восстановить порядок не удалось. Обнаглевшие ангривары перебили моих верных воинов и развесили их тела на деревьях.

– Нет, только не сейчас! Проклятье! Начинается осень с её бесконечными дождями. Мы не можем послать туда войска. Как ты знаешь, в здешнем климате армия может выполнять активные действия только поздней весной и летом. Придётся оставить эту проблему до мая следующего года. Будем надеяться, что мятежники не заразят неповиновением остальные территории.

– При моём величайшем уважении к тебе, командир, осмелюсь заметить, что ничего не делать и просто надеяться – не лучшая стратегия в данной ситуации. Если мы сейчас оставим бунтовщиков безнаказанными, они наверняка будут подстрекать другие племена, и к весне мы можем полностью потерять контроль над провинцией. Mala herba cito crescit[16 - Сорная трава быстро растёт. (лат.)].

– Aquilam volare doces[17 - Ты учишь орла летать. (лат.)], – с лёгким раздражением в голосе произнёс Вар, ответив пословицей на пословицу. – Это уже третья провинция, где я являюсь полномочным наместником, и, представь себе, мне хорошо известно, что нужно делать в подобных ситуациях. Я прекрасно понимаю, что моё решение отложить карательную экспедицию до весны таит в себе определённые опасности. Но я готов принять этот риск, потому что сейчас самое главное – это привести людей на зимние квартиры до сезона дождей и холодов. Завязнуть в лесах на осень – это верная смерть.

– Мы не завязнем в лесах на осень. Нужно только быстро действовать. Я провёл в седле двенадцать часов, чтобы оповестить тебя о мятеже как можно скорее. Ещё до рассвета я отправился в путь из центра восстания в наш лагерь на Визургии, не найдя тебя там, я сменил коня и без остановки скакал сюда. Если ты завтра вечером прибудешь в лагерь, мы проведём следующий день в срочных приготовлениях и сможем выступить через два дня.

– Я не поведу войска на подавление восстания на севере. Месяц назад мне пришлось марш-броском вести в этом направлении три когорты. У нас не было обозов, и то мы еле-еле пробрались через лесистые холмы и болота. Ни о какой масштабной операции в такой неблагоприятной местности не может быть и речи, особенно осенью. Через две недели, и это самое позднее, легионы должны быть на зимних квартирах.

– Местоположение восстания не совсем на севере, а, как я уже сказал, на северо-западе от лагеря. Мы могли бы сделать небольшой крюк по пути на зимние квартиры. Тебе не нужно будет организовывать отдельную кампанию. Легионы будут двигаться на запад к Рейну, но не напрямую, как обычно, а с незначительным отклонением на север. Мощным ударом всей армии мы задушим восстание на корню и вернемся на зимние квартиры не позднее, чем через две недели. Таким образом мы сможем решить проблему сейчас, а не оставлять её следующему наместнику провинции. Тебе уже известно, кто займёт здесь твоё место?

– Пока ещё точно не решено, но из письма отца нашего отечества я понял, что ситуация в Иллирии почти стабилизировалась, и Тиберий сможет скоро вернуться сюда с легионами, уже ненужными там. Временно здешними легионами будет командовать мой племянник Аспренат. Как ты знаешь, зимой здесь всё равно ничего не происходит, а к концу зимы новый наместник уже точно будет назначен.

– Понятно. Что ты думаешь о моём плане подавить мятеж ангриваров по пути на зимние квартиры?

– Твой план сопряжен с большим риском. Я бы не стал отклоняться от хорошо знакомого маршрута во время марша к Рейну. Как тебе известно, за каждым легионом следует большой обоз, что снижает мобильность подразделений. Если мы, как ты предлагаешь, пойдём в северо-западном направлении, то несколько десятков миль[18 - Римская миля = 1482 метра] придётся идти через болотистый лес, и по дороге нужно будет валить деревья и ровнять грунт, чтобы повозки обоза смогли проехать. Это ещё больше замедлит движение и будет отвлекать легионеров от их главной функции – защиты от нападений.

– Поверь мне, командир, отклонение от обычного маршрута будет минимальным, не более пятнадцати миль, а лесной участок на пути и того меньше. Зачем легионерам беспокоиться о защите от нападений, когда конница вспомогательных войск будет защищать их колонны с обоих флангов? Эти кавалеристы – проверенные ребята. Многие из них служили под моим командованием в Паннонии. И почему ты опасаешься нападений во время марша? Ведь вся провинция спокойна, люди довольны. Я постоянно проезжаю по селениям и справляюсь о настроениях жителей. Как я тебе уже докладывал ранее, у меня есть сеть надежных осведомителей, которые всегда держат меня в курсе событий. В данный момент мятеж локализован только в одной небольшой части провинции, и я бы посоветовал тебе немедленно искоренить это зло, чтобы сохранить мир и спокойствие на остальной территории.

– Я подумаю над твоим советом, Арминий. Завтра я вернусь в лагерь и соберу всех высших офицеров. Я хочу, чтобы ты вечером сделал подробный доклад в их присутствии. Мы обсудим варианты наших действий и вынесем решение общим голосованием. Я вижу, как ты устал, друг мой. Не хочешь ли после ужина заночевать у меня? Завтра утром мы могли бы вместе отправиться в лагерь.

– Спасибо за приглашение, но я лучше посплю пару часов на своей офицерской квартире. Мне нужно будет снова встать до зари и заехать в одну из деревень, чтобы поговорить с важным осведомителем. Мы встретимся завтра вечером на совете в летнем лагере, если у тебя нет ко мне других приказаний.

– Хорошо. У меня есть к тебе небольшая просьба. Помнишь, мы недавно говорили с тобой о немногочисленном мятежном племени виру?нов? Или как там называли себя эти люди, чья территория располагалась в двух днях марша к северу от нашего летнего лагеря?

– Да, правильно, виру?ны. Они были полными дикарями и отшельниками, редко заключавшими союзы с другими племенами. Меня они никогда не интересовали, потому что их политическое влияние в регионе было равно нулю. Мы ведь их истребили, не так ли?

– Да, в самом начале августа. С тех пор один из выживших виру?нов лежит в моём доме. Он был ранен при захвате деревни. Я приказал сразу же перевязать его и доставить сюда. Этот воин был очень хорош в бою, и я собираюсь сделать из него первоклассного гладиатора. Надеюсь, что этот дикарь принесёт мне, как минимум, двадцать тысяч денариев. Я в эти дни был так занят хозяйственными делами, что даже не зашёл посмотреть, как он. Моя жена сообщила мне, что варвар совсем не разговаривает. Я предполагаю, что он ничего не понимает и не говорит на латыни. Поговори с ним на его языке, узнай, что у него на уме, и после разговора скажи, стоит ли вообще с ним возиться. Кажется, его разместили в последней комнате с левой стороны перистиля перед выходом в сад. Заранее спасибо тебе за услугу.

– Всегда рад стараться, – с очаровательной улыбкой ответил Арминий, торопливо запивая ужин полным кубком вина.

Выйдя из триклиния, он оказался в перистиле и вспомнил, как часом ранее он пересекал этот зелёный двор с небольшим фонтаном в сопровождении соблазнительной Мии. Расчесав его волосы, она исчезла и не вернулась в столовую, а он забыл о ней, полностью отдавшись служебным делам в разговоре с начальником.

Прямоугольный внутренний двор со всех сторон был окружен стройными ионическими колоннами. Молодой кавалерист стал невольно всматриваться в вечернюю тень, сгустившуюся под крытой колоннадой, надеясь разглядеть там статную фигуру Мии. Но её нигде не было видно. Офицер сгоряча сплюнул и мысленно отругал себя: «До чего же ты докатился, князь херусков Арминий?! Жадно высматриваешь непокорную рабыню не первой свежести, бесплодно мечтая о её увядающих прелестях! Тьфу! Вот до чего довели тебя несколько недель воздержания и целомудренное ухаживание за неприступной дочерью князя Сегеста. Я должен был смиренно целовать кончики пальцев прекрасной Туснельды и при луне клясться ей в вечной верности. Не знаю, как я смог вынести эти мучения. Но завтрашней ночью я вкушу прелести её девственного тела, свежего, белого и тёплого, словно парное молоко. С каким наслаждением я буду упиваться ею! С Туснельдой мне нужно быть бережным и нежным, как ни с одной другой женщиной в моей жизни, ведь она станет моей женой и подарит мне наследника».

С этими мыслями Арминий открыл дверь и вошёл в небольшую комнату, стены которой были украшены росписью с яркими цветочными мотивами. Под высоким окном стоял изящный треножник, массивные бронзовые ножки которого представляли собой когтистые лапы хищного животного. В вогнутой крышке треножника помещалась терракотовая масляная лампа, искусно сделанная в форме полураскрытого цветка. Фитиль лампы был помещён в ярком пестике и ровно горел, освещая комнату тёплым красноватым светом.

Из самого тёмного угла комнаты на Арминия смотрел мраморный бюст Цезаря. Его орлиный нос отбрасывал на стену крючковатую тень. В комнате стояли два мягких кресла и ещё один столик, побольше треножника, который находился у резного изголовья узкого ложа. Серебряная чаша, стоявшая на столике, была настоящим произведением искусства. Среди рельефных гроздьев винограда на ней сверкали грани драгоценных камней.

Воздух в комнате был наполнен сладким ароматом цветов. Их свежие бутоны, как головки любопытных детей, выглядывали из огромной греческой вазы, стоявшей прямо на полу. Арминий с удивлением отметил про себя изысканную красоту обстановки этой комнаты. Он не ожидал, что низкого раба, будущего гладиатора, то есть животное, предназначенное для убоя, содержат в уюте и даже роскоши. На кровати лицом к стене лежал высокий худой мужчина с довольно длинными золотисто-пепельными волосами, связанными на затылке. Подойдя ближе, Арминий смог внимательно разглядеть его бледный профиль, в котором было что-то очень знакомое. Через мгновение он изумлённо воскликнул на общегерманском наречии:

– О милостивые боги! Ви?ллмир! Это ты?!

Казалось, что раненый не слышал обращённого к нему возгласа. Он даже не обернулся, чтобы взглянуть на вошедшего.

– Виллмир, посмотри на меня, – настаивал Ариминий, склоняясь над бледным лицом варвара. – Разве ты не узнаешь меня? Я сын Сигимера, бывшего вождём племени херусков. Ты, наверное, слышал, что он погиб, и всеми делами племени заправляет князь Сегест. Если ты не помнишь моего имени, это не имеет значения. Меня теперь зовут Арминий.

– Я не знаю тебя, – бесцветным голосом произнёс раненый.

– Это не так! Конечно, прошло много лет, и меня теперь трудно узнать. Но я помогу тебе вспомнить день нашей встречи. Помнишь, как ты вместе со своим отцом приезжал в нашу деревню? Я предполагаю, что твой отец хотел просить могущественных херусков о помощи и поддержке. Он вместе с моим отцом заседал на совете старейшин. В его отсутствие тебе нечем было заняться. Ты стоял и смотрел, как я и мои друзья, шумные неугомонные дети, с азартом играли в войну. Мне было тогда не больше десяти лет, а ты уже был рослым и статным юношей лет пятнадцати-шестнадцати. Нас, задиристых мальчишек, возмущала твоя насмешливая улыбка, с которой ты взирал на нашу незатейливую игру. «Нужно сбить спесь с этого чужака», – с жаром воскликнул я. «Но как?! Он почти вдвое больше любого из нас!» – заметил самый осторожный. «Мы сделаем вид, что ушли, и потом подкрадемся сзади и нападём все разом. Наша атака должна быть неожиданной, и тогда этот верзила не устоит на ногах и обязательно свалится в огромную лужу, которая сейчас прямо у его ног. Пока он будет подниматься из грязи, мы разбежимся в разные стороны и вдоволь посмеёмся над этим задавакой», – таким был мой план. Он всем понравился, и мы не замедлили осуществить его. Но тебя наше нападение не застало врасплох. Ты, непоколебимый, как скала, с лёгкостью раскидал нас, и всем, кого поймал, надавал увесистых тумаков. Мне не повезло больше всех. Я угодил как раз в ту лужу, около которой ты стоял. Увязнув в жидкой грязи, я не мог убежать и готов был заплакать от стыда и отчаяния. Ты подошёл и вытащил меня. Сердце моё сжалось от страха. Но ты не ударил меня, а просто взял за подбородок и заставил посмотреть в твои выразительные глаза. В них были и строгий укор, и великодушная снисходительность, и едва уловимая печаль. Я никогда не забуду того момента, потому что ты был первым человеком в моей жизни, который обратился ко мне, как к взрослому: «Когда ты поведёшь их в настоящий бой, тебе следует точно рассчитать свои силы. Иначе никакие хитрости и обходные манёвры не принесут тебе победы». Мы познакомились и пошли ко мне домой. Там ты заступился за меня перед матерью, которая сильно разгневалась из-за моей испачканной одежды. Ты сказал, что всё произошло по твоей вине, и мать перестала злиться и браниться, так как ты был гостем, а гостеприимство для нас свято, не так ли?

Арминий полностью отдался воспоминаниям. Словно заново переживая волнующие моменты далёкого детства, он говорил пылко и восторженно, стремясь заразить своего безмолвного собеседника чувством светлой ностальгии. Но тот продолжал равнодушно смотреть на разрисованную стену, и, казалось, не слышал ни одного слова.

– Вечером, после ужина, мы сидели у костра в окружении полдюжины ребят, которые составляли мою постоянную компанию. Ты рассказывал нам легендарные истории о наших богах и героях. Сколько красоты и чувства было в твоих словах! Когда ты повествовал о забавных проделках Локки в образе кобылы, мы чуть не лопались от смеха, а когда описывал трагическую гибель Бальдра и горе его жены, умершей от тоски, я не мог сдержать слёз. Хотя мы привыкли тщательно скрывать свои слёзы, боясь прослыть малодушными, мне совсем не стыдно признаваться, что твой проникновенный рассказ заставил меня плакать. Ты произвёл на меня, ещё ребёнка, неизгладимое впечатление. Мне нравилось в тебе всё, и хотелось стать таким же, как ты! Ты слышишь меня? – Арминий нетерпеливо потряс раненого за плечо, чтобы вывести его из оцепенения. Это неосторожное прикосновение, очевидно, вызвало сильную боль. Из груди раненого вырвался тихий стон, и он бросил на Арминия быстрый презрительный взгляд через плечо.

– Ты не имеешь права презирать меня, Виллмир! Знаешь, что произошло вскоре после нашей встречи? Сначала мой отец пытался противостоять Риму, но ему быстро стало понятно, что это бесполезно. Он не хотел, чтобы селения херусков подверглись опустошению, и был вынужден вступить с римлянами в союз. После заключения мира нас с братом взяли в заложники, чтобы гарантировать верность нашего отца, и увезли в Рим. В этом нет моей вины, Виллмир! Кстати, ты помнишь моего младшего брата? У него такие же золотисто-пепельные волосы, как у тебя. Если бы ты знал, как часто я с тоской вспоминал о нашей встрече во время моей учебы в римской школе. Я понимаю, друг мой, как трудно тебе примириться с тем, что случилось. Поверь, мне очень грустно видеть тебя в таком унизительном положении. Я верю, что ты рождён для славных дел, а не для рабства, и поэтому сделаю всё возможное, чтобы освободить тебя, как можно скорее.

– Мне не нужна твоя помощь, потому что я скоро умру. Силы уже покинули моё тело, осталось лишь немного подождать, пока затуманенный болью и страданиями разум совсем не угаснет, – сказал пленник бесстрастным, монотонным голосом. – Каждый день я молю богов о скорой смерти. Но даже если я не уйду из жизни, мне было бы очень стыдно принять помощь от тебя. Мне ничего не нужно от подлого германца, предавшего свои корни. Оставь меня в покое и ступай своей дорогой.

Арминий молча проглотил оскорбление и некоторое время задумчиво смотрел на исхудалый безжизненный профиль своего старого знакомого. Потом молодой херуск порывисто встал и пошёл попрощаться с хозяином дома.

IV

Рассвет расписал небо в нежные перламутрово-розовые тона. Птицы проснулись и весело защебетали. Травинки красовались в чистых бриллиантах росы. Деревья тихо шуршали и шептались, передавая друг другу радостную весть о новом дне. На поляне резвились прекрасные белые кони с тонкими, стройными ногами и длинными, густыми гривами. Вольные, игривые создания нашли безмятежный приют в глубине леса. Как грациозны их движения! Как легко они предаются своим нехитрым забавам!

Высокий и немного полноватый мужчина средних лет пробирается по узким, почти непроходимым тропкам, приближаясь к лужайке, где пасутся белые лошади. Его длинные светлые одежды цепляются за ветки деревьев, пачкаются и рвутся. Это жрец. Он пришел сюда, в священную рощу, чтобы запрячь самых сильных коней в праздничную колесницу. Но сегодня это кажется непосильной задачей. Самая резвая и норовистая кобылица, от которой жрец всегда ждал неприятностей, вошла на этой неделе в охоту. Совсем не стало с ней сладу. Взбаламутила весь табун. Вот и сейчас игриво завлекает самцов. Где им теперь заметить, как угрожающе хлещет жрец своим длинным кнутом по траве, если всё внимание приковано к высоко поднятому хвосту кобылы? Терпкий запах её влажного лона резко бьет в трепетные ноздри жеребцов. Сильные тела их напряжены, мускулы дрожат. Хорошо ещё, что в табуне есть признанный вожак, иначе столкновения за право обладания было бы не избежать. Без борьбы победитель, он ловко закидывает передние ноги на круп своенравной кобылицы, и стройное тело её начинает сотрясаться от мощных, глубоких толчков. Она оглашает поляну своим неистовым ржанием. Остальные кони вторят ей. Жеребцы нетерпеливо перебирают копытами, стараясь, как можно ближе, подобраться к совокупляющейся паре. Но вожак грозным ржанием и резкими взмахами хвоста отпугивает их, не прерывая своих ритмичных движений. Кобылы равнодушно стоят в стороне, пощипывая траву. Отчаявшийся жрец решил, что можно запрячь в колесницу хотя бы их.

«Конечно, какое дело этим возвышенным созданиям, никогда не ведавшим тяжёлой работы, до того, что сегодня большой праздник, и надо устроить торжественную процессию в деревне?! У них есть занятия и поважнее этого! Что им до людских забот, если они причастны тайнам богов?!» – ворчал раздосадованный жрец. Он ещё раз ударил кнутом по траве. Но даже самые послушные кобылы не хотели повиноваться ему сегодня.

Что делать? Бить священных животных он не мог, так как боялся кары богов. Но гнева вождя и насмешек членов общины он тоже боялся. «Что же ты, жрец?! Если ты так же хорошо понимаешь волю богов, как и священные лошади, которых мы содержим на общественные средства (как и тебя впрочем!), почему же вы не можете достигнуть согласия? Хотя бы по поводу того, когда мы должны праздновать священные дни Фрейи или Донара?»

Общественное осмеяние. Позор. Нет, он не потеряет своё достоинство в глазах соплеменников! Жрец решительно направляется к группе коней, теснящихся вокруг вожака и его «пассии». Он снова бьёт кнутом. Но в этот раз не по траве, а по белоснежным спинам лошадей. Кнут звонко зазвенел в воздухе. Ещё удар! Животные с громким ржанием испуганно отскакивают, натыкаясь друг на друга. И тут происходит ужасное: облик жреца начинает меняться на глазах. Он вдруг похудел и помолодел. Волосы его стали длинными и изрядно посветлели, а тусклые и апатичные глаза загорелись огнём, словно факелы. Всемогущие боги! Кто это? Да это же сам Виллмир! Это он в бессмысленной ярости продолжает хлестать разбегающихся коней, судорожно сжимая рукоятку кнута обеими руками. На ослепительно белых спинах прекрасных, грациозных созданий появляются кровавые полосы.

Нет! Что ты делаешь?! Остановись! Ведь это же священные животные! По их ржанию и фырканью можно предсказывать будущее. Ты прогневишь богов. Остановись!.. Но Виллмир уже не может остановиться… Его бёдра двигаются сами собой. Никаких коней вокруг нет, да и кнута в руках тоже больше нет. Зато есть горячий женский зад, который он крепко прижимает к своим напряжённым бёдрам. Стройное тело темноволосой женщины сотрясается от мощных, глубоких толчков. Откуда она взялась? Словно издалека, Виллмир слышит её тихие стоны. Как страстно и самозабвенно она отдаётся ему! Объятый чувственным восторгом мужчина забывает о боли в плече и начинает двигаться быстрее. Сейчас, сейчас, растворившись в экстазе, он избавится от томительного бремени и достигнет полного блаженства. Распалившись до крайнего предела, Виллмир совершает последний неистовый толчок и с безумным наслаждением ощущает, как освобождается и взлетает его душа. Раскрепощённая и смелая, она парит над тяготами жизни и возносится к таинственной высшей силе, сотворившей вселенную. Разве можно познать такое необыкновенное, божественное чувство от соития с женщиной? Может быть, это сама богиня любви, дикая и чувственная, отдаётся простому смертному? Может быть, её тронули его страдания, и она своими огненными ласками оказала ему милость?

С этими вопросами в голове Виллмир очнулся на рассвете от тяжелого тревожного сна. Какое кощунство! Как такое возможно?! Даже в мыслях, даже во сне это недопустимо! Да не сон это был, а болезненный бред! Наверное, опять его лихорадило. Рана на левом плече сильно болела. В голове был тяжёлый туман. И в этом тумане проплывали странные образы противоречивого сновидения: прекрасные белые кони в священной роще, раздосадованный жрец в ритуальном одеянии с кнутом в руках и страстная незнакомка с точёной фигурой. Эти образы то исчезали, то снова возникали в прозрачной голубоватой дымке. Они то становились ближе и отчётливей, то отдалялись и приобретали размытые, неопределённые формы. Священные кони то совокуплялись, то в испуге метались по лесной опушке. Жрец грозил им кнутом и орал во всю глотку, только его криков совсем не было слышно. Изумительная женская фигура с мягкими кольцами тёмных волос на гибкой спине внезапно появлялась в призрачном бледном свете утра и через несколько мгновений таяла без следа. Виллмир не знал, как долго он находился в этом странном состоянии между сном и бодрствованием. Наконец, назойливые видения перестали кружиться в его голове, и он погрузился в глубокий сон.

V

Ранним утром Квинтилий Вар сидел за своим письменным столом в таблинии, просторном рабочем кабинете с яркими фресками на стенах и мраморными бюстами римских политиков и греческих философов вдоль стен. В центре мозаичного пола красовалась сцена «Орфей выводит Эвридику из подземного мира». На массивном письменном столе из чёрного дерева царил безупречный порядок. Свитки папируса и пергамента были аккуратно разложены на краю стола. Перед пропретором стояла изящная стеклянная чернильница. Рядом с ней лежала покрытая воском табличка со стилусом для черновых записей, которые можно было стирать тупым концом стилуса. Столешница была украшена великолепной инкрустацией с цветочным узором. Пальцы правой руки пропретора нервно барабанили по её лакированной поверхности. Вид у наместника Германии был усталый и озабоченный. Он плохо спал прошлой ночью, так как мысли о мятеже ангриваров в северном округе провинции не давали ему покоя. И время, и место этого бунта были очень проблематичными.

«Как люди, вообще, могут жить в окружении такой непроходимой чащи?! Цивилизованные люди не могут. Только дикие варвары влачат там своё жалкое существование, – думал Вар. – Хорошо, что Арминий так прекрасно может ориентироваться в здешнем лесу. Он вместе с храбрецами из вспомогательных конных отрядов тщательно разведал местность, оценил положение в мятежных селениях и предоставил мне срочный отчет. Когда вернусь в Рим, нужно будет лично ходатайствовать перед принцепсом о щедрой награде для Арминия. Он её заслужил».

Размышления Вара были прерваны приходом его домоправителя Актеона. Это был долговязый, сухопарый грек с густыми седыми волосами, подстриженными на римский лад с ровной чёлкой до середины лба. Масса его почти белых волос слегка закрывала мочки ушей и была похожа на шапку. У пожилого мужчины были внимательные глубоко посаженные серые глаза и острое лицо с глубокими морщинами вокруг тонкого рта. Наместник Германии знал этого незаменимого в доме человека с раннего детства. Тогда Актеон был ещё совсем молодым домашним слугой и в своё свободное время любил развлекать маленького Публия Квинтилия и его сестёр забавными играми. Актеон был необыкновенно предан Вару, и патриций по заслугам оценил его верность, даровав ему свободу пять лет назад. Старый вольноотпущенник и не думал покидать своего хозяина после этого радостного события. Он с удовольствием продолжал заведовать огромным хозяйством Квинтилия Вара и всегда стремился обеспечить ему и его семье приятную и комфортную жизнь даже вдалеке от Рима. Тепло поприветствовав Актеона, Вар сразу перешел к делу: