Мадам Арабия

Мы с Белкой захлебывались от радости и жадности. Парни едва успевали принимать пакеты, они послушно стояли рядом и выглядели комично: блестящие стразами, накачанные, внушительные и даже слегка угрожающие – и с головы до ног обвешенные сумочками и кулечками. Покупки они относили к скутерам, укладывая в багажник. После овощей мы переместились в лавочку с бакалеей, откуда вышли нагруженные рисом, яйцами и бутылью оливкового масла.

По дороге в Калахару парни заблудились, и мы три раза проехали по району, пока не опознали поворот. На подъезде к дому нас ждало внезапное короткое, но яркое шоу: откуда ни возьмись появилась полиция на служебной машине. Стражи индийского закона прокричали что-то парням, те быстро ссадили нас у ворот, скинули пакеты с продуктами на асфальт и мигом исчезли в переулке, а со двора, размахивая руками, как перепуганная курица, выбежал Кристиан. Почти крича, он заявил, что если мы будем водиться с ЭТИМИ, то лучше выехать сразу, потому что он этого не потерпит. У сопровождавшей нас парочки оказалась дурная репутация – что-то связанное с наркоторговлей. Кристиан кипятился, я извинялась, Саня изображала раскаяние. Мы поклялись, что ноги горячих парней у дома не будет, и тихо уползли, шурша пакетами, в квартиру.

В следующие дни мы старались ходить на цыпочках и никому не попадаться. Боско писал мне одно за другим десятки сообщений, предлагая встретиться, Саню одолевали приятели-индусы. Маскулинные по природе представители этих народов не признавали «нет»: в их традициях девушка была просто обязана отказаться, а мужчина – проигнорировать отказ и усилить натиск. Мы устали объясняться, прекратили им отвечать и сидели в тишине, прислушиваясь к происходящему в доме. По крикам, топоту на нашем этаже и громкой доносящейся снизу арабской музыке было понятно: соседи веселятся. По лестнице плыл странный сладковатый дым – это был, как выяснилось, запах гашиша.

Большой дом был слишком маленьким, чтобы однажды не столкнуться. Неделю спустя я впервые увидела Хуссейна.

Ранним молочно-дымчатым утром мы с Белкой буквально скатились во двор с мраморной лестницы. В руках у нас были пакеты, в пакетах – юбки и сари. Мы торопились на индийскую свадьбу. Приглашение было получено весьма необычным образом. Как-то вечером, лежа на кровати в комнате, мы услышали доносящиеся с улицы звуки голосов и музыки. Мы изрядно утомились от вынужденного одиночества и примерного поведения за эти дни, поэтому переглянулись, набросили платки на плечи и, прячась за углами, как вороватые коты, вылезли наружу. Улица была пуста; поймав случайного прохожего, удалось узнать, что, «должно быть, это фестиваль и в направлении Мапсы». Поплутав по переулкам, мы пересекли Main Road[31 - Главная дорога (англ.).] и увидели посреди поля высокую вычурную арку (такие в Индии обозначают символический вход), за которой светились огоньки. Барабанный бой шел оттуда. Пробежав по грунтовой дорожке километра два, мы свернули на повороте и остановились как вкопанные.

В темном переулке стояла машина с громкоговорителем, ее окружала толпа, били барабаны, и плясали женщины. В воздух то и дело взвивались блестки и конфетти. При нашем появлении повисла секундная пауза. Чье-то потное мужское лицо, украшенное ослепительными усами, повернулось в нашу сторону и гаркнуло:

– Вы будете танцевать?

– Мы? – Мы переглянулись в замешательстве. – Будем…

– Они будут танцевать! – громоподобно и победно взревело лицо.

Ударила барабанная дробь, замелькали золотые браслеты и цветастые сари, со всех сторон полетела пушистая белая пена. Индианки воздели руки вверх, и мы, как единый пестрый звенящий организм, пустились в пляс. На полном ходу мы влетели в канун широкой индийской свадьбы.

До этого дня я ненавидела танцы. Я редко с ними сталкивалась и каждый раз чувствовала себя неуютно. Уличная пляска как досуг в России почти утрачена, человек, который танцевал на людях, в большинстве случаев оказывался пьян. На семейных праздниках близкие начинали приплясывать, тоже лишь пропустив рюмку-другую, чтобы расслабиться. В клубах я почти не бывала: в люминесцентных огнях я чувствовала себя толстой и неуклюжей, скучной и бедной, казалось, все надо мной насмехаются. Где уж тут раскрыться в танце!.. В индийской толпе, бесцеремонно дернув за руку, меня с весельем и любовью затянули в круг счастливых и беззаботных движений, цель которых – не красиво смотреться, а получить наслаждение. Индусы плясали всем телом, двигая руками, головой, ногами, бедрами; нас, гостей, вытаскивали в центр круга – давай! Всем было наплевать на то, кто и как выглядит: фигуры худые и полные, высокие и низкие, полуголые и завернутые в ткани были живыми, свободными и танцем выражали радость. По лицам размазалась косметика, усы шевелились, точки на лбу расплывались – кого это заботило? Мы обнимались с совершенно незнакомыми людьми, отирали текущий со лба пот и чувствовали, как будто попали в гости к близким, крепко любящим родственникам. Я была потрясена тем, сколько внутри меня за годы скопилось живой бурлящей радости, запертой и фонтаном вырвавшейся наружу.

Толпа шла вперед и как поток несла нас. Ко мне приклеилась темноволосая малышка в ярко-синем платье, хорошенькая и застенчивая, она все время вертелась рядом, и ее пришлось прикрывать собой, чтобы не затолкали. Женщины держались ближе к центру, а мужчины и молодые парни танцевали по сторонам, рискуя в любой момент свалиться в придорожную канаву. Мы останавливались у каждого дома, чтобы соседи могли выйти на балкон и одобрительно покачать головой. Время от времени мужчины втирались в женский круг, поднимали над головой стопки денег и потрясали ими – мол, хочешь получить – танцуй! Деньги сыпались веером, купюры падали к ногам, откуда их сразу подбирали.

Местный богач выдавал замуж дочку. Белые люди на индийской свадьбе – к удаче и счастливому браку, а моя Белка к тому же была цветом как молоко, что превращало ее почти в божество, встреченное по пути. Случайное знакомство записали в благодать, и мы должны, обязаны были почтить своим присутствием и саму свадьбу! Доплясав наконец до своего дома, отец невесты торжественно вручил нам приглашения на золотой бумаге и попросил прийти на праздник, причем непременно в сари.

На следующий же день мы помчались в Мапсу. Торговая часть рынка, посвященная одежде, была полупуста, длинные ряды, состоящие из шопов[32 - Shop – магазин (англ.).], просматривались насквозь. Под дуновением ветерка колыхались развешенные от земли до потолка аляповатые платья, юбки и халаты, с полок в разные стороны торчали блестящие туфли, усыпанные плохо приклеенными стразами. По воскресеньям рынок еле-еле работал, большая часть точек была закрыта, а оставшиеся продавцы едва замечали нас, лениво приоткрывая глаза. В полуденный зной некоторые спали, устроившись на тюках товара.

– Привет. – Из соседнего ряда вынырнула молодая индуска. – Что ищешь? Шарф? Платье? Посмотри мой магазин…

Таких индианок на рынке в Мапсе десятки. Большинство прилавков настолько маленькие и расположены так неудобно и далеко, что турист сам не найдет к ним дорогу, а продавать вещи надо. Специальные женщины высматривают в толпе «бледные лица», спрашивают имена приезжих и, завязав знакомство, ведут в лавочки. Сначала мы отмахивались от подобной помощи, потом обнаружили, что она бывает полезна: товар таким образом можно купить дешевле, а найти то, что нужно, – быстрее. Индианка привела нас к столику, на котором лежали сверкающие разноцветные сари, потом к прилавку-платку, расстеленному по земле. Подскочили продавцы и в несколько пар рук ловко упаковали Белку в зеленую с золотым шитьем ткань, перебросили остаток материи ей через плечо – и Саня встала посреди рядов, как белокурая королевна. Под солнечными лучами шитье разбрасывало искры. Удержаться было невозможно, и Белка купила сари, заплатив всего пятьсот рупий. Свое я выбрала в соседнем магазине, где стоящий за деревянным столом мужчина бросил передо мной на прилавок солнечно-желтую, зыбкую, струящуюся ткань. Она блеснула стразами, словно подмигивала. Продавец скинул сотню и наотрез отказался торговаться дальше.

Набегавшись по рынку, мы были неприятно удивлены, узнав, что сари – это еще не все. Девять метров расшитой ткани нужно на что-то крепить, а значит, необходимы нижняя юбка и блуза. Юбки продавались во множестве, они были безразмерными, затягивались на талии веревочкой и стоили девяносто рупий, а вот с блузками выходила незадача. Блуза – персональный предмет женского гардероба, каждая красавица шьет свою, придирчиво выбирая длину рукава и глубину выреза, чтобы одежда идеально облегала изгибы тела, подчеркивая его соблазнительные части. Модели бывают в разной степени обнажающие ключицы, спину и животик, с игривыми кисточками и без. Шить блузку – это дорого: нужно купить ткань и оплатить работу портного. Зато, обзаведясь хорошей блузкой, можно считать вопрос с нарядами решенным на годы: к ней подойдет любое сари. Индианки обожают контрастные сочетания: зеленый с желтым, синий с красным, розовый с оранжевым – и выглядят как экзотические бабочки. Чем ярче цвет и сильнее блеск, тем красивее!

Всю эту премудрость нам поведали продавщицы, отправляя на второй этаж серого здания, где работали портные. Мы поднялись наверх, отыскали лишь одну открытую дверь, и индус, путая английский и хинди, объяснил, что задача невыполнимая. Блуза шьется как минимум четыре дня, а в выходной портные даже не берут заказы, доделывая предыдущие. Мы сдались и купили топики на бретельках, надеясь, что сойдет.

В назначенный день я проснулась рано. Наглаженные топы, юбки и сари лежали в пакетах, на душе было волнительно – свадьба!.. Через час мы были полностью готовы к тому, чтобы выехать на торжество, но транспорта, который за нами обещали прислать, почему-то не было.

Тогда мы еще не знали, что пунктуальность в Индии – такое же парадоксальное понятие, как бедность среди евреев. Индусы никогда и никуда не торопятся, более того, постоянно опаздывают и откладывают на tomorrow[33 - Завтра (англ.).]. Это не связано ни с неуважением, ни с объективными причинами – они просто неторопливые. Зачем в жару спешить? Можно же вспотеть! Ожидание события или встречи может занять от пятнадцати минут до нескольких часов, это считается нормой, ожидающие могут рассердиться, но никто не удивляется. Но мы были не в курсе, а потому, собравшись точно вовремя, растерянно смотрели на пустую дорогу, выходя со двора и снова в него возвращаясь.

Дверь Хуссейновой квартиры, выходящей во двор, была приоткрыта: соседи с любопытством наблюдали за нашими маневрами. Парни сидели на кухне; лысый, гладко выбритый, с саудитской бородкой и лукавыми глазами, Хуссейн щурился на солнце, на соседнем стуле в надвинутой на брови цветной растаманской шапке с выражением самодовольства на лице восседал Хабиб.

– Hiiiiiiiiiii[34 - Привет (англ.).], – протянул Хуссейн, жестами гостеприимства приглашая нас зайти внутрь, чтобы мы могли передохнуть в тени.

– Хай, – ответила Белка и с любопытством подобралась поближе, игнорируя мои отчаянные знаки. – Аня, давай попросим у них позвонить папе невесты, сил нет торчать на солнцепеке.

Я собралась сказать «не надо, умоляю» (опять, Кристиан же предупреждал!), но она уже шла к открытой двери и жестами указывала на телефон, лежащий на столе. Цоп! – и он в ее маленьких крепких ручках. Молодые люди переглянулись с одобрением.

– Хуссейн, – представился лысый. – А это Хабиб.

– Саня, – ответила Белка. – А это Аня.

Мы переглянулись и дружно расхохотались. Тут во двор въехала долгожданная машина, опоздавшая на полчаса, из нее высунулся усатый веселый Раджа, изогнулся в приветствии, усадил нас в салон, и мы чинно отбыли на праздник.

В доме невесты, украшенном от фундамента до крыши, включая крыльцо и двор, дым стоял коромыслом: кто бегал из комнаты в комнату, кто доставал новые туфли из шкафа, кто гладил штаны, мужчины то тут, то там возникали полуголыми и ничуть не стеснялись, наоборот – задорно поблескивали глазами. Нас проводили на женскую половину. В девичьей стояла кровать, на которой горой были свалены наряды. Женщины вытряхнули на покрывало наши покупки и при виде топиков сокрушенно покачали головами: не пойдут. Посовещавшись, индианки вытащили из гардероба свои вещи, старейшая из хозяек подала мне грязновато-желтого цвета блузку, кивнула – надевай. Вещь с чужого плеча была чуть великовата, и ее натянули ее у меня на груди, закрепив булавками, а затем стали методично наматывать по бедрам золотистую ткань. Рядом той же процедуре подвергалась Белка. После пришла пора макияжа. За дело взялась молодая индуска – она запудрила нам лица тальком, чтобы не блестели, нарисовала стрелки на глазах, наклеила в межбровье блестящую точку, нанизала на руки многочисленные браслеты, а в уши вдела крупные висящие серьги. Под конец меня развернули лицом к зеркалу, висевшему на шкафу.

– Как индийская Барби, – довольная результатом трудов, проговорила мать невесты. – За сколько вы сари купили?

Такой вопрос в западном обществе считается неприличным, но индусы простодушны и похожи на детей в своем откровенном любопытстве.

– Пятьсот и семьсот рупий.

– Хорошие цены, – покивали головами женщины, одобряя нашу рачительность.

– А мое платье стоит три тысячи! – объявила одна из них, украшая пояс тяжелой подвеской – кистью с шариками, золотыми нитями и цветными камешками. Хвастаться богатством в Индии не только принято, но и является хорошим тоном. Иначе зачем оно нужно, правда?

Нас подготовили к свадьбе за пятнадцать минут, и оставшееся время мы слонялись по дому: забрели на просторную кухню, в которой на шкафах стояли огромные медные кувшины («Старинные! Передаются из поколения в поколение!» – с гордостью сказала хозяйка), зашли во внутренний дворик. где парни мыли ноги в ванночке, поднялись на второй этаж в туалет, который оказался дырой в полу. Вскоре нас кликнули и усадили в машину чтобы везти в Hall.

Большинство индийских торжеств проходят в холлах. Это гибрид храма с площадкой для вечеринки: с одной стороны алтарь под крышей, перед которым горят свечи и лежат цветы, потом несколько метров мраморных полов и сцена, которую обставляют соответственно событию. В нашем случае там находились два трона – для жениха и невесты – и лежал красный ковер на полу. Над тронами висели имена будущих супругов – Amit и Preeti. В соседнем дворике, прилегающем к холлу, стояли столы, которые готовили к торжественной трапезе. Мы прибыли в самое начало подготовки – по залу расставляли ряды пластиковых стульев, во дворик сносили огромные воки и стопки тарелок. Приехала машина с водой.

Официальное начало было запланировано на 11:30, а движение началась не раньше половины второго. Жарко было немилосердно, под тяжестью брошки блуза сползала с плеча, мое сари теряло вид, и его несколько раз перематывали. Торжественность грядущего события никого не беспокоила – народ непринужденно гомонил, женщины красились прямо в зале, дети бегали. Когда с меня, чтобы поправить, сняли половину сари, я покраснела, а потом обернулась и обнаружила: всем безразлично. Все свадьбы, на которых я была в жизни, были расписаны по минутам и безупречны по оформлению; эту гости воспринимали как повод очередной раз поплясать и повеселиться. На лицах родителей жениха и невесты не было ни тени волнения, только предвкушение и блеск в глазах.

Машина жениха въехала во двор в облаке дыма от петард, с грохотом от группы барабанщиков, с которых пот катился градом. Гости обступали молодую пару так плотно, что брачующиеся, зажатые в толпе, едва могли дышать. Их поставили друг напротив друга. Ему приготовили подставку под ноги, ей поднесли подносик с серебристыми чашечками, и, черпая оттуда краску, она нарисовала будущему мужу красную точку между бровей. Между молодыми протащили связанные платки, протянули веревку с зелеными листьями, потом все двинулись в зал. Оказалось, на этом первая часть церемонии завершена.

– Кушать, кушать! – махнул нам сияющий Раджа, отец невесты. – Ланч!

Толпа цепочкой потянулась во двор, где работал своего рода кейтеринг: в ряд стояли огромные кастрюли и блюда с едой, причем раздавали ее почему-то барабанщики, сменившие ударные на половники. Два пирожных, два вида риса, две лепешки, жаренные в масле; овощное рагу с нутом, салат. К концу набралась полная тарелка, с которой мы, пользуясь привилегией «белых» гостей, заняли один стол на двоих, хотя все остальные сидели по четверо, шестеро и даже десятеро. Снова никто не стеснялся – женщина по соседству устроилась на перилах ограды и спокойно ела. Кто-то пользовался ложками, кто-то черпал руками. Мне понравился острый соус, Саня его есть не стала, а жирно-сладкие пирожные не пришлись по вкусу нам обеим. Алкоголя не было, как не было и мяса: индусы на свадьбах не пьют и не едят животную пищу, это чистый праздник, где приветствуются фрукты и сладости.

– Давай забежим в туалет, пока туда не встала очередь во все триста человек, – предложила я.

Я вошла в кабинку, единственную для всех на свадьбе, и меня замутило, все поплыло перед глазами. Да, там было грязно, и как! На решетку стока кто-то наложил огромную кучу дерьма, настолько вонючую, что я держалась несколько секунд, а потом меня стошнило на пол. Я выскочила из туалета, вытирая слезы, невольно выступившие на глазах.

– Что такое? – удивилась Саня.

Услышав объяснение, она молча вытащила из сумочки платок и стала заботливо вытирать подводку, размазанную у меня по лицу.

Ланч тянулся медленно и так же медленно заканчивался – гости снова собрались в зале часа через полтора. На сцене в кружок сидели женщины и пересчитывали подарки невесты – столько-то сари, столько браслетов, столько золота. Результаты скрупулезно записывались в тетрадку.

Началась вторая часть церемонии, не менее странная для нас, чем первая. Сначала по сцене несколько мужчин тягали тяжеленные троны, устанавливая их друг напротив друга, потом на них усадили жениха и невесту лицом к лицу. Со лба у новобрачных тек пот, который поочередно вытирали друг жениха и подружка невесты. Затем троны снова переместили, поставив рядом, а перед молодоженами установили шкатулку с рисом, который подожгли. Под завесой дыма начались Семь кругов – ритуал, во время которого новоявленные муж и жена проходили, держась друг за друга, круг, а в перерывах между заходами читались молитвы. Все это время пара была окружена плотной толпой из помощников, родителей, друзей, любопытных детишек и просто интересующихся. Каждый лез, советовал, пытался поучаствовать. Только мы мечтали побыстрее ускользнуть из этого шумного чадного безумия.

– No problem![35 - Нет проблем! (англ.)] – не потерял присутствия духа Раджа, услышав мольбу. – Но подождите еще полчаса. Я прошу вас благословить молодоженов, а потом мы доставим вас домой!

Я онемела: да, я помню, что белые на индийской свадьбе – это важно, но еще никто никогда не просил меня никого благословлять! Впрочем, отказаться значило обидеть принявшую нас радушную семью до глубины души.

Благословение оказалось простым – мы возложили руки на головы новоиспеченных мужа и жены, прилежно улыбнулись и были запечатлены на общем свадебном фото. Финальным аккордом стала потеря Саниных тапок, которую мы обнаружили, вернувшись к дому жениха и невесты. По индийским традициям перед входом в дом или магазин надо разуться, и мы послушно скинули обувь у порога, когда нас повели наряжаться. К нашему возвращению состав горы обуви несколько раз менялся, и в Белкиных шлепках, украшенных стразами, кто-то ушел. Ситуация для Индии типичная, но немало огорчившая владелицу. Справедливости ради скажу, что Раджа, не желая портить настроение гостей в такой важный день, кинул клич, и через пятнадцать минут тапки нашлись. Их надела немолодая индианка, одна из родственниц мамы невесты.

После этого, усадив на байки по-женски, боком (по-другому в сари было ехать невозможно), нас увезли в Калахару. Мы обе шатались от усталости, у меня было лицо в потеках косметики и грязные пятки. Я так и уснула, не помывшись, и Саня тайком сфотографировала мою черную ступню, торчащую из-под пледа, и обездвиженное глубоким сном тело. «Мой человек превращался в индуса», – философски отметила она.

Индийская свадьба стала для нас посвящением в местную жизнь. Погуляв под барабаны в ночи, мы признали район своим и начали потихоньку к нему привыкать. Прямо напротив нашего дома стояло еще одно здание, принадлежащее Калахара Residency: с такими же красными воротами, но еще и с аккуратным английским газоном и вымощенными плиткой тропинками. На первом этаже этого дома жила индийская семья, занятая повседневными заботами: жена по утрам провожала мужа на работу и развешивала постиранную одежду на капот машины и скутер, припаркованные во дворе. На втором этаже по вечерам светилось окошко, там арендовали комнату русские девушки, которые громко ссорились и устраивали шумные party. Чуть дальше по улице стояли два маленьких домика, в одном обитали супруги, и пожилая жена день за днем сидела на крыльце, перебирая в тазике крупы. В другом устроился Кристиан с родителями, дочкой, женой и бульдогом. Еще один дом, фиолетовый, на повороте на главную улицу, занимала большая семья в несколько поколений: взрослая дочь выходила во дворик, качая на руках ребенка и зажигая ароматические палочки перед алтарем, ее отец дремал на крыльце в кресле-качалке. Напротив их крыльца сохли на веревках одеяла и простыни, чуть в отдалении прятался в траве заросший колодец и цвели розовым пышные кусты. Как-то, выскочив из них, прямо перед нами перебежал дорогу здоровенный серый кабан.