Лучшее лето в жизни

– Только все другое, – вздохнул Сютун и крутнулся в кресле. – Хватит! Не насилуйте кластер памяти.

– Ай! – вдруг вскрикнула Кэми.

Серой тенью промелькнул, сгинул в узкой прорехе кот.

– Что? Оцарапал? – подскочил к Кэми я.

– Нет, вырвался.

– Ну, бывает, – Фанг-Кефанг, тоже оказавшийся рядом, взъерошил жесткие, короткие волосы девчонки. – Крепче держать надо было.

– Я держала!

– Может, как раз слишком крепко? – предположил я.

– Если кот был «штеховский» или от «Цуцуи», вполне мог посчитать твои объятья признаком опасности, – поддержал меня Сютун. – У них есть встроенный блок.

– Но я же не хотела его ломать! – возразила, чуть не плача, Кэми.

Смотреть, как дрожат ее маленькие губы, а большие фиолетовые глаза начинают влажно блестеть, было выше моих сил. Хоть сбежавшего кота лови. Я даже задумался, на что можно его выманить. На сосиску или на пальчиковую батарейку? Но, к счастью, Янгон вовремя заметил громоздкий серебристый фургон, задом сдающий во двор перед едва подросшим отелем.

– Кэми, смотри, кажется, привезли джинкочи! – сказал он.

– Что? – обернулась Кэми.

А мы все тут же Янгона поддержали.

– Ух ты, точно! – крикнул я, бухаясь в кресло.

– Сейчас начнется! – потер ладони Фанг-Кефанг.

– Теперь, как я понимаю, до ночи управятся, – сказал Сютун.

– Где, где джинкочи? – вытянула шею Кэми.

Мы, конечно, хором сдвинулись ближе к экрану, показывая пальцами на фургон, а Сютун вызвался объяснять стадии выгрузки.

– Джинкочи оживет, осознает себя только внутри отеля. Это сложившаяся практика, потому что имелись случаи, когда джинкочи, скажем так, еще до прибытия на место начинал считать, что поставленная перед ним задача не соответствует его амбициям и функционалу. Ну и ломать, прописываться в не развернутый джинкочи тоже пытались несколько раз. Насколько удачно – не знаю. Но попытки были – это факт. Поэтому сейчас их перевозят в «темных ящиках».

– И они там спят? – спросила Кэми.

– Скорее, проходят стадии тестирования, – сказал Сютун. – Хотя, наверное, это и похоже на сон.

По серебристым граням фургона распространились красные помигивающие огоньки, затем крыша его лесенкой сложилась к кабине, а боковые борта опали пандусами. По одному из них скатился робо-таки и, отъехав на десять юри, впился, врос в землю толстыми ногами-опорами. Вверх из него выстрелила телескопическая башня, от вершины которой отделилась, ушла в сторону крановая стрела. Закачался на тросе магнитный захват. Ручеек наноточи побежал от здания к фургону.

Стрела развернулась к фургону, и «темный ящик», через несколько секунд закачавшийся под магнитом, оказался, скорее, яйцом. Яйцо было серое, переливчатое и состояло из мелких шестигранных ячеек.

– Это джинкочи? – спросила Кэми.

– Внутри, – сказал Сютун.

– А он какой?

– Куб где-то с тебя размером. В разъемах, контактах и коллоиде.

Все вместе мы наблюдали, как яйцо с джинкочи медленно, покачиваясь, плывет по воздуху. Наноточи страховали внизу, сформировав под ним пухлую голубую подушку. Они синхронно передвигались вместе со стрелой. Момент был волнительный. Я даже задержал дыхание, когда магнит с джинкочи скользнул за стену.

– Все? – вырвалось из меня.

– Ну, сейчас джинкочи разблокируют, подключат питание и периферию, он получит статус активного и сам займется достройкой. – Сютун встал и, морщась, помял шею. – Шунены, вам препараты какие-нибудь выдают? А то голова раскалывается. Подойдет даже «аспер» или «церрикам».

– Аптечка за холодильником, – сказал Фанг-Кефанг.

– Я покажу, – вскочил я.

Сютун, подшаркивая, двинулся за мной в угол, где висели костюмы для вирта и всякое другое барахло. Под аптечку у нас была выделена багажная секция, снятая с пассажирского робо-таки. Сложив переборку, я зарылся в ее флюоресцирующие недра.

– Хотя бы «аспер», – повторил Сютун.

– Нам каждую неделю подвозят, – заговорил я, перебирая коробочки. Надписи вспыхивали под пальцами, но все было не то. – В основном, симбиотики для Кэми. Адаптанты, ассемблеры, нейроферриты.

– Но ходить она не ходит, да? – тихо спросил Сютун.

– Иногда ходит, но больше я таскаю, – я заполз в секцию глубже. – Ей тяжело. Одна нога от «Сегутама», другая – от «Йокики». Они сами-то по себе – не лучший выбор, а уж когда вразнобой…

Мои пальцы наконец наткнулись на нужную коробочку.

– «Кетопрол» подойдет?

– «Кетопрол»? – Сютун присвистнул. – Ни хрена себе у вас выбор. Я с вами дружу, шунены. Пластырь или инъект?

Я выбрался из секции.

– Не знаю. Кажется, пластырь.

– Годится.

Сютун взял коробочку из моей руки, легко ее вскрыл с торца и вытащил запаянный в прозрачный полиэтилен прямоугольник. Сорвал полоску-блокиратор, вытряс пластырь на ладонь и, активируя, перегнул пополам. Пластырь он наклеил на шею, под челюсть, и несколько секунд жмурился, ожидая действия. Наконец с лица его пропало напряжение, мышцы лба, губ, щек, подбородка расслабились.

– О, кайф! – сказал Сютун.

Он повел головой, словно проверяя, не застряла ли боль в закоулках черепа. Прояснившийся взгляд его упал на цилиндрическую матовую кабинку, которую мы с Янгоном притащили с соседней горы. Дзионкай нас тогда чуть не сцапал, и меня до сих пор слегка потряхивает, когда я вспоминаю о том случае.

– О, у вас здесь еще и душ!

– Сухой. Ионный, – пояснил я.

– Рабочий?