Erase my memory. Сотри мою память

– Ни в коем случае.

– Тогда почему же ты говоришь, что любишь меня, но при этом, ещё и говоришь, что любить нужно только себя?

– Потому что ты тот, кто и я.

– Чего? Типо, вторая половинка? Моя судьба? – насмехнулся и спросил я.

– Если хочешь, думай так. Я пошла, холодно тут.

– Нет, Лер, останься. Мне с тобой интересно.

– Предоставь себя мыслям, Альберт. Мне пора.

– Дай хоть Инстаграм свой.

– Ой да, увидимся когда-нибудь.

– А если нет?

– Уверяю.

– Я тебя люблю.

– Ой, я тебя тоже. Наконец-то ты меня полюбил, Альберт, – сказала Лера и улыбнулась.

– Почему наконец-то?

– Потому что давно тебя замечала везде, глаза мозолил, но ты не обращал внимания на меня.

– Вот я, конечно, урод.

– Есть такое. Хах. Ладно, я пошла.

– Пока, Лерочка.

Она ушла. Я проводил её взглядом и открыл книгу Игната, но первые минут пятнадцать прочитал впустую, потому что прокручивал разговор с ней в голове. Задумывался вновь о своём, уже треугольнике, любовном. Как же сложно. В конце концов я взял себя в руки, прекратил метаться в мыслях о Валерии и погрузился в «Наблюдателя».

Пучина самосадизма

Поры всего тела покрылись солёной влагой. Я проснулся весь горячий, пот насквозь пропитал постель, а погода за окном разбушевалась ещё сильнее. Ветер поломал пару деревьев, молния била каждые тридцать секунд, а свет, излучаемый ею, освещал весь дом. Ноги сами, будто инстинктивно, поднялись с кровати на холодный пол, дабы нормализовать температуру тела. В голове был бред. Меня мотало то в сени, то к печи, то на саму печь, непонятно, как мне было не страшно. Даже отсутствие кошки не включило инстинкт самосохранения от предстоящих монстров, призраков и других антропоморфных мразей, приходящих ночью с целью испугать тебя и убить. Все телодвижения были бессознательны, помню лишь урывками своё удивительное перемещение по дому. В какой-то момент я очнулся у окна, наблюдая за дождём. Испуга никакого не было, я просто направился дальше спать в, как я думал, ещё сырую кровать, но по-видимому, мои похождения были настолько продолжительными, что за это время постель уже успела высохнуть, а сам я успел остыть.

С утра я проснулся уже от сильнейшей головной боли. Пульсирующие удары в висках били в такт музыки, проигрываемой у меня в голове, это была всё та же «Upside Down Cops» под которую я, судя по всему, и простыл. Температура тела была ужасно высокой. Всю жизнь я никогда не испытывал повышенной температуры тела – организму всегда было плевать на борьбу с инфекцией. Всё протекало простой заложенной слизистой и болью в горле. В этот раз я будто бы довёл себя до такого состояния, когда иммунитет уже решает уйти с обеда и отправиться в неотложную операцию по избиению интоксикации. Голова раскалывалась настолько, что самопроизвольно вытекали из глазных яблок слёзы, в которые как будто специально светят сваркой на расстоянии метра. Уши закладывало так, будто бы летишь на крыле самолёта. Никогда подобного я не испытывал. Аптечки дома не было, аптеки в деревни тоже, а поход к соседям я отрицал напрочь, потому что не хотел обременять кого-либо проблемами малознакомого юноши, да и не сказать, что в будние дни они сидят дома. Выбора не было абсолютно, в голове лишь мысли о неотложной смерти.

Ноги, вопреки клинической смерти организма и сознания, чувствовали себя достаточно хорошо, будто бы Бог дал мне каких-никаких сил, чтобы я ещё поборолся за жизнь, ведь мои планы, о которых я никому не говорил, имеют огромный потенциал, чтобы изменить мир. Выйдя в сени, я уже почувствовал насколько на улице холодно. Увидев ничейный халат на крючке в темноте, я надел его и вышел на улицу, глупо надеясь на хоть какое-то сохранение тепла. Самовнушение сыграло свою роль – ожидаемого холода я не ощущал. Свежий воздух дал немного отдохнуть нервной системе, отчего боль в голове прекратилась, из-за чего я мигом отправился в дом собирать вещи, чтобы вернуться домой в город.

Набрав рюкзак небольшим количеством вещей, которые привёз с собой, я переоделся в то, в чём приехал, закрыл дом и пошёл по домам, надеясь на то, что соседи, работающие в ближайшем к деревне селе, ещё не уехали и могли забрать меня до первого рейсового автобуса. Никто из тех, к кому я стучался, так и не открыл дверь, из-за чего я, как утренняя куртизанка, отправился на трассу, ведь она никогда не спит. Перенасыщение свежего и холодного воздуха, будучи больным, сказалось на моём горле, разболевшемся вновь. На мне была лишь футболка и тонкая коуч-ветровка, которые не сказать, что грели шею от переохлаждения. Височная пульсация вновь пошла в бой, благо уши не закладывало, но лишь до недолгого времени, ведь утренняя прохлада в тандеме с временем способна убить любого, особенно простывшего человека.

Мимо меня проезжали автомобили. На мою вытягиваемую руку они никак не реагировали и продолжали движение мимо искривлённого от страданий человека. В рюкзаке играла музыка из блютуз колонки, чтобы мне было не скучно идти. В какой-то момент мне осточертело направляться в никуда, хотелось просто переместиться во времени и пространстве, чтобы просто не проходить этот тяжеленный уровень, однако такое невозможно, из-за чего я решил капитулировать, включив песню «The Golden Age Of Grotesque» Мэрилина Мэнсона, под которую будет прекрасно попрощаться с этим миром. Я лёг на дорогу под горку, чтобы водитель, проезжающий по этой дороге, меня не успел заметить и переехал моё тело. И здесь мне не повезло, даже умереть в этом мире трудно. По дороге ехал дед на мотоцикле с коляской, направляющийся как раз таки в село, откуда едут автобусы. Скорость его была невелика, отчего увидев меня, он покрыл меня трёхэтажным матом за мой опрометчивый поступок, но увидев моё состояние, посадил меня в коляску и взял с собой.

Ветер своими кулаками наносил удары по височной доле каждую секунду. Центральный процессор головного мозга не выдержал, и я впал в сон. Дед вёз живой труп, и, честно говоря, доселе не понимаю, как он решился и чем руководствовался, когда взял на себя ответственность за жизнь человека. Быть может, он не думал о возможных последствиях, своих планах, а просто понимал, что всё в его руках. Не всё потеряно в этом мире.

Проснулся я в больничной палате. Тело было под одеялом, а в руку вколота игла от капельницы. Около меня сидел брат, а за дверью были слышны голоса друзей, так и норовящих ворваться в палату, однако доктора больницы их останавливали. В палате помимо меня находилась бабушка с примерно второй стадией деменции, пытающаяся открыть ложкой банку колы; парень моего возраста, находящийся в каком-то коматозе с мёртвым цветом кожи; тупорылый ребёнок, играющий в тупорылый «Бравл Старс», иногда смотрящий не менее тупорылые современные мультфильмы для дефективных детей; и адекватная девочка в пижаме с лягушкой Пепе, тоже примерно моего возраста. Никогда я не лежал в больницах прежде, посему мне и было некомфортно, хотя совершенно разные люди в одной палате – нормальное явление.

Брат, сидевший на стуле у моей кушетки, опустил голову и никак не реагировал на моё побуждение, видимо спал. Дрожащий голос, издавшийся мною, разбудил его, а на его лице появилось удивление, подкрепляемое улыбкой. Услышав меня, он сказал:

– Наконец-то! Ты так долго был без сознания, я устал ждать когда же ты очнёшься, охренеть!

– Спасибо, что пришёл. Я всегда думал никто и не придёт никогда, если вдруг я когда-нибудь попаду в больницу.

– Ну, вот я и тут. Как самочувствие?

– Слабость, но не ломающая. Видимо отлежаться нужно ещё.

– Ты как так простыл-то?

– Под дождём стоял в деревне.

– Ну, ты даёшь, конечно. Была бы мама с тобой в деревне, сразу бы домой залетел, не позволила бы она, сам понимаешь, ахах.

– Поэтому я с тобой и поехал. Ты точно бы меня не остановил.

– Чего? Сон что ли был такой же, где ты заболел?

– Нет. Я вообще во сне ничего не видел.

– А чё тогда говоришь, что ты со мной поехал?

– Так с кем же ещё-то?

– Я не знаю с кем, но не со мной точно. Ты чё, тупой что ли?

На десять секунд я замолк. За это время на лице брата улыбка переменилась на недоумение с примесью страха. Он начал что-то говорить, а я понял, что нахожусь не в порядке, и чтобы погасить его опасения, я сказал:

– А! Точно. Я приехал на «Блаблакаре». Сон с тобой был, вспомнил.

На его лице появилось облегчение. Он расслабился от моих только что сказанных слов. В голове я проматывал случившуюся аварию и не мог поверить, что, возможно, её тоже не было, поэтому издалека и в третьем лице спросил его о ней.

– Прикинь, мне приснилось, что мы с тобой попали в аварию по дороге в деревню. Ужас, не дай бог такое в жизни пережить.

– Ты чё орёшь-то?! Только недавно полиция прекратила поиски тех, кто в дом въехал тогда, – тихо сказал он, а потом добавил шёпотом, – нас, то есть…

– В натуре?! А как давно мы попали в аварию? Я просто забыл совсем.

– Месяца два как. Что-то болезнь тебя мотает. Надеюсь, ты головой не поехал, а просто спросонья всё путаешь.

– Да, скорее всего.

В палату вошёл, лечащий меня, доктор. В открывшейся двери прозвучали голоса друзей, которые кричали, чтобы их пустили в палату, но никто никак не отзывался на их просьбы. Доктор улыбнулся мне и начал говорить нам с братом: