Erase my memory. Сотри мою память

Выйдя из дома, я вкусил свежий воздух носом. Поры кожи впитывали солнце, которого уже не было давно. Надев наушники, я пошёл гулять в парк. Проходя по пустому, без людей, лесу, я наслаждался каждой секундой единения с собой, но всё равно чего-то мне не хватало. Какой-то малой крупицы, недоступной мне сейчас для полнейшего комфорта, но это не вызывало особого недовольства, ведь я радовался хотя бы тем, что лишних людей около меня не было. Я часто перематывал моменты своей жизни, что является для меня нормой, ведь рефлексия это то, чем я живу. Зачастую голова погружена в пучину мерзких воспоминаний, печальных историй, однако в это прекрасное утро, плавно переливающееся в день, я вспоминал самое лучшее, что со мной было. Прекрасных людей, приятные воспоминания, интереснейшие случаи, порой происходящие спонтанно. Романтические вечера, разговоры по душам, искренние вспышки любви, потухающие уже через несколько часов, откладывающиеся вновь на неопределённый срок. Всё это обволакивало мою голову поперёк и вдоль. На таких приятных эмоциях, я отправился на причал, который согревался ярким солнышком, вышедшего из отпуска.

Пропитанный хорошим настроением, я написал друзьям, которые находились в онлайне последний раз только ночью. Зайдя на страницы лучшего друга и Лизы, я обнаружил, что только они уже светились в сети утром, совсем недавно. Догадки, мысли о чём-то недобром, стали вновь приползать на цыпочках ко мне. Почему всё так? Может, я просто действительно скучен? Постоянные проекты, в которые я погружаюсь полностью, откидывая личную жизнь в сторону из-за нехватки времени, убивают меня?

Нет.

Но убивают ли они интерес Лизы ко мне?

Скорее всего.

И дело не в том, что я не уделяю ей время. Скорее всего всё состоит в снобизме, отсутствию «реального» удовольствия, которым пропитана она и куча других ребят. Алкоголь, наркотики, беспорядочные половые связи, клубы, прожигание денег, проведение молодости в безбашенности. Я не хотел всего этого, даже при условии, что могу потерять её. В этот момент мне хотелось забыться, но не психоделиками и прочими отравами, а, например, эмоциями от парка аттракционов.

Звонок друзьям из театра вновь, чтобы позвать их с собой в парк, кончился плохо. Они все говорили, что ночь не спали, якобы готовились к экзаменам. Сейчас отсыпаются, чтобы вечером пойти на какое-то дело, о котором мне не следует знать. Моё лицо покрылось пеленой ненависти и отчаяния. Казалось, что меня все предали. Я включил песню «Могилам II» «Славы КПСС» и начал погружение в грусть, которой так давно не было. Агрессивно смотря на солнце, стараясь выжечь склеры глаз, а зрачки обесцветить, я просил тучи вновь прийти на это небо, чтобы вновь меня поглотил полнейший нуар. Мольбы дошли до небес – полные воды облака сменили жёлтую звезду на небе.

Слушая эту песню, я скрупулёзно прочитывал каждое слово в своей черепной коробке, проговариваемое Славой, и видел в каждом из них себя. Я вдруг осознал, что эта песня стала очень сакральной для меня. Очень круто, когда существуют песни не просто для фона, а над которыми можно подумать, пораскрывать метафоры, вложенные автором. Тяжелейшие эмоциональные терзания, в течение недавнего периода жизни Славы, стали идеальной подоплёкой для конвертации их в эту песню, которая воздействовала на меня с каждым разом при очередном прослушивании всё сильнее и сильнее.

Очень неожиданно мне стало неприятно находиться здесь, поэтому я, взяв рюкзак, поднялся с мокрой от дождя скамьи, и пошёл домой, чтобы хорошо поспать, ибо этой ночью я потерял время для этого.

Идя домой, я смотрел на улицы, по которым когда-то давно ходил с друзьями в период школьных лет, и будто голограммой представлял себя маленького, ещё искреннее смеющегося с каких-то незатейливых вещей, над которыми смеялись все, кого я видел рядом с собой. Этот же причал был приятным местом всегда. Несколько лет назад на нём я улыбался, сейчас же это место эмоциональных похорон.

Поспав пару часов, погода не сменилась обратно на светлую. Мне не хотелось находиться дома в пасмурную погоду на улице, поэтому я надел чёрные штаны, чёрную кофту и вышел наружу. Идя по улице и смотря в никуда, я снова неосознанно пришёл к качелям, но уже к тем, что были в другом месте. В наушниках играла «Old Age» «Нирваны», а на меня лил мелкий дождь. На качелях я провёл около пятнадцати минут. Первые ощущения оковывались душевным равновесием, а добрые мысли превалировали над злыми.

Качельки, в симбиозе с приятной музыкой, создают для меня сеанс медитации, в отличие от Игната. Включение телефона в беззвучный режим, высокая громкость музыки в наушниках, закрытые глаза – и вот я духовно не на этой мерзкой планете, вне людей, наедине с чем-то не тактильным, погружён в пучину чего-то мягкого, проваливаясь

бесконечно вниз, деформирую телом этот огромный кусок ваты, на котором лежу и отдыхаю от мыслей.

В такие моменты мне абсолютно не хочется думать, и это желание становится материальным. Когда же музыка становится более позитивной, чем просто приятной

я начинаю терапию хорошего настроя, посредством фантазии о том, что всё, к чему я иду, будет моим уже совсем скоро. Все мечты, даже совсем фантастичные, обязательно сбудутся. Я не видел горя. Я не испытывал грусти и злобы на что-либо. Мгновение подлинного счастья, не испытываемое мною уже давно, доставляло огромное количество удовольствия.

Кончавшаяся «Old Age» в плейлисте с «Нирваной», сменилась песней «Where Did You Sleep Last Night», которая сменила вектор мыслей на Алису, и будто трогала безымянным пальцем струны моего сердца. Улыбка закрытых глаз сменилась силуэтом стиснувшихся зубов. В голове был конструктор, который выстраивался любыми цепочками в мысли о ней, в геометрию её лица и тела, в незабвенный характер. Моя родная меланхолия навестила меня и этот вечер.

Прекрасные и радостные мысли под приятную незатейливую музыку сменились такими же прекрасными, но уже кричащими о боли мыслями об этом человеке, под рвущую руками душу песню, с брызгающимися вместо крови слезами на одежду, раздражая холодную и обветренную кожу лица и губ, которые всегда коптились вожделением ласки того единственного человека, способного понять, полюбить меня и принять мою моногамную любовь. Вспоминая всё пережитое с ней, я не представлял, что, на самом деле, могу потерять её в любой момент, вдруг она влюбись в кого-то, пока меня нет рядом. Ночные пятичасовые разговоры по телефону, встречи рассвета наедине, откровенно болтая о чём-то тёплом, неожиданные сюрпризы, иногда ссоры, капризы, всё это – не Лиза, а Алиса. Трудно себе признаться в таком.

Я возненавидел каждую её деталь в своей памяти.

Её ключицы, потому что только о её ключицы я мог поцарапаться, ибо именно они охраняли лелеемое мной её сердце, но всё равно продолжал к ним тянуться.

Её улыбку, потому что только в ней видел искренность посреди пластмассового, полного подхалимами мира.

Её запах, текущий будто горный ручей, волос, обволакивающих каждый уголок нервов головы при вдохе, вызывающих буйство возведённых в абсолют эндорфинов, всегда опьяняющих меня.

Я не искал этот запах в других, который уже находил не единожды. Не искал, потому что знал, что он не вызывает никаких чувств, потому что сочетается идеально только с ней.

Я ненавидел её глаза, потому что искал похожую искренность в очах других девчонок, но всегда упирался в пустотность, снаружи которой был узор свиду тоже красивых глаз.

Ненавидел её мимику, потому что только её мимика была столь же милой и откровенной, как у моей матери. Настолько родных людей – очень болезненно терять.

Я возненавидел себя за то, что не замечал этого ранее.

Мысли были сильнее в схватке с чувствами. Воспоминания с Алисой боролись с желанием попробовать восстановить бессмысленные отношения с Лизой. Сильно раскачивающиеся качели, на которых был я, идеально отображали моё внутреннее состояние и борьбу с собой. Тяжелее всего признаться себе самому, что именно ты виноват в потере человека. Именно ты напортачил, не ценил имеющееся, не был рядом, в нужные для неё моменты. Когда я расстался бы с Лизой, я пошёл бы искать другую девчонку, потому что я – человек. А человек слеп. Мы никогда не видим и не замечаем тех, кто относится к нам хорошо. И в один прекрасный момент она найдёт того, кто начнёт её ценить, а я потеряю, наверное, то счастье, которое мог возыметь.

Когда-нибудь у нас появятся семьи, дети. Но каждый раз, закрывая глаза, циклично вспоминания молодость, первой ассоциацией с ней – будет она, как прекрасное олицетворение потерянного времени.

Мне надоело качаться, посему я направился домой. На моё удивление, я даже не включил музыку пока шёл, потому что активно обдумывал свои отношения с Лизой. Всю свою жизнь я был моногамен, и пускаться в интрижки, мне было мерзко. Нужно было обозначить для себя, с кем я хочу связать сколько-то лет своей жизни, ибо плутать в постоянных непониманиях, изменах, мне абсолютно не доставляло бы радости.

Оказавшись в своей квартире, мне было нечем убить своё время, и поэтому я решил уже дочитать до конца книгу.

Время пепельного цвета

Ночь я мотался по улице, дыша воздухом, в котором уже не витали выдохи людей. Каждый мой вдох перетекал в кашель и стуки пульса в висках, отчего эта приятная свежесть не давала мне покоя. Я глядел в незашторенные окна людей, наблюдал за обстановкой их квартир, за обоями с безвкусными узорами. Всматривался в их лица, смотрящих на улицу, которые пропитывались безнадёгой, которой также пропитан был я.

Ощущение отчуждённости в этом мире мне не давало покоя всю юношескую молодость. Безбашенное поведение в младших классах отпугивало всех, что не отпугивало меня, ведь, видимо, с тех пор я был панком. Однако с возрастом всё приобрело противоположные окраски – гиперактивность стала тускнеть, по разным причинам, а отношение к мнению окружающих стало другим. Если раньше мне было плевать на то, что скажут остальные, а их внимание для меня было бесполезной валютой, то в последние года внимание стало важной частью моей жизни. Обесценивание меня и того, чем занимаюсь. Отчуждение моей персоны, благодаря уже сформированному мнению моими приятелями и знакомыми, породило мысли о кардинальной смене обстановки. Тем не менее, наряду с этим, компания с самим с собой мне не переставала нравиться.

В этот день голова вновь начала процесс переработки всех воспоминаний, прокрутку этих же мыслей в ещё более острой форме. Стало просто невыносимо внутри, а в симбиозе с умирающим здоровьем, принято судьбоносное решение.

Идя по улице, я искал круглосуточную аптеку, в которой хотел приобрести четыре банки корвалола. Еле найдя такую на своём пути, я зашёл в неё. Фармацевт, что стоял передо мной, будто чуял что-то неладное, сказав, что буквально чайной ложки будет достаточно для хорошего сна, на что я ответил, что покупаю не себе, а бабушке. Пережидать ночь было негде абсолютно, поэтому я вернулся на квартиру, в которой был совсем недавно. В течение этого безумного вечера и ночи, я уже совсем забыл, что во мне и так уже находится приличная доза фенобарбитала, поэтому я купил ещё насколько банок корвалола. Пока я двигался обратно в квартиру, в отрывках памяти моё тело появлялось в разных локациях города, и поэтому пришёл я лишь под утро, когда начало всё светлеть.

В квартире в это время, сквозь утреннее солнце из незашторенных окон, валялись повсеместно полуубитые от передозировки этиловым спиртом девочки и мальчики. Среди них я хотел найти уединение, потому что пребывать в одном месте, пусть с обездвиженными без сознания людьми, я не хотел. Издалека я услышал заглавный саундтрек из второго «Ассасина» – «Ezio's Family». Великолепные музыкальные обороты, приятная мелодия без отвратительного речитатива какого-нибудь пресловутого рэпера в этой песне – всегда меня привлекали. Именно поэтому я искал источник этой музыки. Он находился явно где-то вне квартиры, но где? Активно ища его, я увидел едва открытую балконную дверь, которая поглощалась бликами уже приятного жёлтого цвета, ведь палитры эти образовывались солнцем. На балконе никого не было, лишь, из осязаемого мне глазами, солнечный свет давал мне компанию. Звук раздавался откуда-то извне, будто бы городские сирены играли вместо будоражащего воя эту мелодию. На низменностях городской инфраструктуры виднелся небольшой туман, сквозь который ещё не виднелись, торопящиеся на работу и учёбу, люди. Будто бы весь мир замер, а я остался вновь наедине со своим внутренним «я».

Раньше мне было некомфортно находиться одним, мне хотелось общаться с людьми, узнавать их, дружить с ними. Сейчас, пройдя через предательства, подаренную мной душу в выблеванном виде когда-то близких людей, ложь в мои глаза во имя потреблядства, глядеть на себя тамошнего – смешно. Скудоумие и детская наивность. Вера в любовь, что спасёт мир; в справедливость, что всегда спасает в трудные минуты; в добро, что всегда побеждает зло; в развитие и в аскетизм – переконвертировалось временем в диаметрально противоположные субстанции.

Любовь стала ненавистью; произносить это слово в две тысячи двадцать первом году мерзко и смешно.

Справедливость задохнулась жадностью наживы.

Развитие и аскетизм топчутся в стороне, ведь для него нужно стараться, а куда приятнее и легче тупеть, убивать себя и окружающих.

Добро только осталось в живых. В живых, лишь в глазах собак.

Становление обособленным от мира людей воспитывает тебя. Ни на кого не полагаясь, остаётся надеяться лишь на себя. Но уповать на себя достаточно инфантильная затея, если ты из себя ничего не представляешь. Именно поэтому, хочешь ли ты сам, или жизнь неожиданно подкинет тебе проблем, неважно, ты начнёшь духовно и физически расти. К этим мыслям я пришёл в свои восемнадцать лет и окончательно убедился в них, находясь на этом балконе, наслаждаясь единением. Было бы неплохо с кем-нибудь пооткровенничать, ибо атмосфера, из-за времени суток и отсутствия лишних людей, создали идеальную обстановку для этого. Однако сильной нужды в этом не было, да и не с кем.

Гармония, текущая по мне в этот момент, буквально за несколько минут перетекла в паническую атаку из-за появившейся боли в груди. Непонятно что стало сдавливать мою грудную клетку изнутри. Ощущение, будто бы воздушный шарик, который надувают всё сильнее и сильнее. Вслед за этим начала раскалываться голова, по такой же непонятной мне причине. Голова стала формировать устрашающие образы, а приятная мелодия превратилась в грязный дэткор, будто бы нарочито писавшийся без какого-либо ритмического рисунка, чтобы вызывать исключительно отвращение. Доселе не понимаю, что стало причиной этой смены обстановки. Будто бы Дьявол вселился в меня и приковал к перманентным страданиям «здесь и сейчас». Быть может, я сошёл с ума? Терпеть это я не мог, поэтому руки потянулись в карман, постоянно промахиваясь по одежде, за имеющимися банками корвалола. С трудом открыв их, я залпом залил их себя, не разбавляя водой. Вкус был ещё более мерзкий, чем обычно.

Вместо гармонии и радости, которые были здесь же, на балконе, несколькими минутами ранее, появились страх и паника, а поэтому я повернулся к двери, чтобы выйти отсюда. Передо мной оказалась чёрная материя, не выглядящая как нечто, что просто закрывает дверь. Будто бы этот элемент интерьера и текстуру, в данном конкретном месте, просто вырезали. Глядя в окно из балкона в комнату было видно всех. За окном было всё как обычно, даже буквально за этой «дверью», которая, в добавок, даже не отбрасывала тени. Было ужасно страшно идти к ней, осязать её, дабы просто наладить тактильный контакт для взаимодействия с ней. И тем не менее я осмелился, но никакого сенсорного ощущения в моём прикосновении не последовало, я будто бы просовывал руку в ничто. Моментом позже я начал терять равновесие и погрузился падением в это чёрное пространство, напоминающее дверь.

Нахождение в этом помещении было очень пугающим и странным. Уже здесь мерзкий дэткор, неизвестной мне группы, превратился в композицию «Ascent of the Blessed» группы «Раизон Детре». Глядя назад в место, из которого я попал сюда, я видел всё тот же балкон, который покрывался бесцветными чёрными стенами без никакого рисунка или намёка на хоть малейшие лучи света. Просто безумно натужный контраст между картинкой обстановки балкона и «чёрным ничем». Постепенно глаза начали слипаться, ломота в теле стала увеличиваться троекратно, появился звон в ушах, а впоследствии я перестал ощущать тело, поэтому не мог выползти обратно из этого странного пространства, лишь движение мыслей в голове давало понять мне, что я ещё жив. Виски стали ощущать биение молотом о голову, а я не мог даже прижать руки, чтобы хоть как-то облегчить это состояние или хотя бы сгруппироваться. Всё, что мне хотелось в тот момент – просто уснуть или уже наконец умереть, как я и планировал, ибо терять, ловить, искать в этой жизни было нечего. И как же хорошо, что, выпитый минутой ранее, корвалол впустил в меня желаемое – организм уснул, и я вновь начал видеть сны.

Алые цветы

Четыре утра. Весенне-летнее утро наступает в это время. Будильник с песней «Memory Arc» группы «Ривал Консолес» заставляет меня проснуться раньше назначенного подъёма, когда ещё солнышко не вышло, но на улице уже светлеет. Я одеваюсь и наслаждаюсь видом её миленького личика, глубоко погружённого в добрые сновидения, характеризующиеся небольшой улыбкой, с нелепыми и лёгкими подёргиваниями. Когда время подходит ко второму будильнику, я подхожу к ней и нежно целую в лоб. Вижу её сонное личико, в первых зевках ощущаю приятное тепло, находящееся под одеялом. Зевота превращается в улыбочку, после прикосновения моих губ к её лбу и слов «Вставай, зайка».

Правая рука скинула одеяло. Тёпленькие ножки наступили на холодные лакированные доски деревенского дома и устремились в мои объятия посреди пустого дома в любимом месте детства, вдалеке от мерзких и бесконечных людей. Хотелось просто законсервировать эту теплоту, беззаботность, потерю себя во времени, и всегда носить с собой, когда станет ужасно плохо. Мы стояли так на протяжении двух минут, но её ножки уже стали мёрзнуть, отчего я сказал ей одеваться.

На мне были обрезанные джинсы, тёплые высокие носки, закрывающие открытую часть ног, зимняя водолазка и Нэнэйкин кардиган. Она стала надевать тоже обрезанные джинсы, тоже высокие тёплые носочки, футболку и толстый свитер. Курток в доме не было, поэтому мы пошли без верхней одежды.

На пороге была только одна пара деревенских калош и две пары тапочек. Я уступил ей калоши, чтобы её ноги не промокли, а сам начал надевать тапочки, на что она взяла мою руку и сказала: «Если ты пойдёшь в тапочках, то и я тоже», после чего её ноги погрузились в мои старые Кроксы. Ладьевидной костью запястья я ударил по шпингалету двери в сени и открыл дверь, впустив свежий воздух в дом.

Утреннее холодное солнце так и не успело выйти наружу. На небе превалировали тучи над частями пустотного неба. Мы взялись за руки, прошли по мокрой от утренней росы низенькой траве, вышли на улицу и встали на дороге. Спящие дома на улице создавали всеми любимое постапокалиптичное настроение. Казалось, будто бы все специально умерли, чтобы мы остались с ней вдвоём наедине. Мы стояли секунд тридцать, наслаждаясь тишиной этого волшебного утра, впитывая моросящий всю ночь и доселе еле идущий дождь с небес. Проснулись мы тут не для этого, поэтому немного постояв, я включил песню «The Lows Will Keep You High Enough» группы «Кланстоф» на тихой громкости и начал шагать по дороге к пруду, держа её за руку. Мы шли, молчали, слушали тишину четырёхчасового утра, приправленного еле слышной песней. Дорога стремилась к низменности, окованной тенью деревьев и уже заброшенных зданий.