Розалинда. Морские рассказы

Начальник радиостанции

Как известно, у нас два начальника. Начальник пароходства и начальник радиостанции. Вторым был мой босс, Юрий Никитович Орлов. Начальник всегда командовал, а руками действовал конечно я, второй радист. И, как говорится, с нашим удовольствием. Большая удача, когда хобби из детства становится твоей профессией. И деньги за это платят. Хорошие, но мало…

Орлов был классным оператором, но с техникой не дружил. На самодельной «вибре» он выдавал запредельную скорость и как заяц на барабане, стучал по клавишам пишущей машинки. Впоследствии эту способность он использует, помогая комиссару писать доносы.

С «железом» у начальника было хуже. При любой неисправности, Никитич первым делом начинал трясти аппарат или стучать по нему кулаком. Модулятор «Дона» он обычно воспитывал пинками.

Тем не менее, я был благодарен начальнику – он не корил меня за малую скорость передачи и всегда выручал, если береговые операторы возмущенно стучали: «QRQ» или «QRZ ШРМ». На языке радистов это означает: «Передавай быстрее или позови начальника!» Меня это сильно било по самолюбию.

После швартовки у начальника было два занятия. Первое дело – сколачивать деревянные ящики для цветов. В них докторина высаживала экзотические растения, выкопанные тут же, у забора. Второе – оказывать дружескую помощь коллегам с одесского парохода «Коммунист». Там ремонтировали радиолокатор. Утром с «Коммуниста» прибегал радист:

– Никитич, без вас не получается, без вас – никуда!

На «Коммунисте» работал кондиционер и к обеду там собирались три-четыре начальника с соседних пароходов. После консилиума Никитич приползал едва живой. Утром он болел и жалобно стонал: «Всё, сегодня не пойду… сколько можно?» Тут же появлялся гонец с одессита: «Никитич, без вас – никак!»

К неисправности чужого радара добавилась ещё одна проблема. Повариха, Оля Балиж, однажды побывала на «Коммунисте» и насмерть влюбилась в ихнего начальника. Я его видел. Крепкий сибирский парень с крупным носом и щегольской бородкой. А поскольку женщинам запрещалось гулять в одиночку, Ольга выбрала сопровождающим моего начальника. Оля приходила в радиорубку, грела бедром косяк и жалобно скулила:

– Никитич, ну пойдем…

У неё были влажные коровьи глаза.

– Не пойду! – верещал начальник. – Сильно занят! Блинд у меня, блинд!.

– Ну… так сразу и выражаться, – обижалась девушка, – пойдем, Никитич…

Блинд – от английского blind – слепой. Означает приём радиограмм без подтверждения. Во Вьетнаме передатчики выключали и опечатывали и мы принимали депеши методом быстродействия, по расписанию.

Я выручал бедную женщину:

– Гуляйте, Никитич, – говорю, – я за вас поблиндую.

Ольга задохнулась от радости:

– Вот-вот, пусть Андрюха вас заменит. Всё равно бьёт баклуши целыми днями.

– Не баклуши, а хреном груши, – поправил её начальник. – Это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

Довольный своей остротой, начальник смягчился:

– Ладно, жди меня на трапе. С тебя рюмка «тропикана».

– Будет, Никитич, будет! – подпрыгнула Ольга и поцеловала меня в затылок.

Я-то тут при чём?!

Однажды, начальник вернулся из эскорта злой и с порога заверещал:

– Шлюха! Бл… Потаскуха!

– Об чём это вы, Никитич?

– Привёл эту сучку на случку, – заговорил стихами Орлов. – А начальник в отлучке. Пока искал клиента, её уже чиф прихватил. Шлюха, проститутка!

– Вам-то что, – успокаивал я шефа, – лишь бы человек был хороший. Детей не все любят, но сам процесс…

А в общем, мы неплохо ладили с начальником и где-то дополняли друг друга.

Пароход «Либертос»

Суда типа «Либерти» строили в Штатах во время войны. Клепали их буквально за три недели. Грузили ленд-лизовскими товарами и отправляли через Атлантику в составе конвоев. Пароходы были рассчитаны на один рейс, но прослужили у нас, в Союзе, более тридцати лет. На баке, корме и крыльях ещё остались фундаменты от спаренных «Эрликонов».

Я даже знаю имя одного из строителей. D. R. Green – было написано суриком под фанерной обшивкой подволока.

«Либертосы», доживали последние дни и пароходство не тратилось на их оборудование и ремонт. Прошёл достоверный слух, будто бы наш лайнер собираются отправить в Ригу и там распилить «на гвозди». Потом посчитали количество цементных ящиков в трюмах и решили, что до Риги он не дотянет. Мы сделали два рейса на Вьетнам, после чего «Либертос» приткнули к берегу на Улиссе и потихоньку кромсали в течение года.

Кондиционера на судне не было. В тропиках пароход раскалялся, как утюг. Ночью донимали комары, а в коридорах встречались чёрные крысы, размером с телёнка. Про тараканов я уже не говорю. В каждой каюте стояли ловушки – литровые банки, смазанные изнутри, у горла, сливочным маслом. К утру в них шуршала стая рыжих прусаков.

Экипаж на судне тоже был разовый. Половина блатных (еще бы, рейс в Ригу!) и половина таких новобранцев, как я. Никаких покрасочных или ремонтных работ не велось. Самая жуткая кара для матросов – пилить дрова для камбузной печки.

Обычно я обитал в радиорубке. Бывало, засыпал в кресле с наушниками на голове. Учился передавать на электронике левой рукой, а на «паровике» долбил правой.

Кроме того, пытался оживить древний радиолокатор «Нептун». Он больше года стоял холодный, как памятник. Это мне удалось, на экране появилась чёткая картинка. Правда, лавры за эту победу начальник простодушно присвоил себе.

Никитич любил обсуждать женщин и делился со мной впечатлениями: «На „Коммунисте“ девки – просто жиртрест. Не на что приятно посмотреть. Недаром ихний начальник на Ольгу запал!».

Я знал, что мой босс неравнодушен к буфетчице. Её звали Эля. Маленькая аккуратная девушка с белой кожей. Про неё он говорил с восхищением: «Такая девочка, такая попка!»

Однажды, вечером, Никитич заглянул ко мне и возбуждённо прошептал:

– Андрюха, одолжи бутылку. Эля, вроде как, соглашается.

Каждые три дня нам выдавали тропическое довольствие – по бутылке хорошего венгерского вина «Рубин». Его называли «тропиканом».

– На святое дело не жалко, – говорю.

– Отдам при следующей выдаче, – сказал босс и исчез.

Через час Никитич нарисовался снова:

– Дай ещё одну. Не дошла до кондиции…

Я дал.

Утром спрашиваю:

– Как дела на любовном фронте, Никитич?

– Ой, и не говори! – огорчённо сказал босс. – Сидели, выпили, поговорили про музыку…