Колокола весны

Не брякнешь же ты, что приехала ко мне в жёны? А корреспондентка… Удобно…

Всё вызнаешь про меня. Взвесишь. Присмотришься. Притрёшься. А там и картёшки на стол…

Эх да Раиска!

Зови не зови, я сейчас и без зова явлюсь к тебе. Не стану ждать вечера. Я тебе сейчас бухну: будь моей!

Я так долго шёл к тебе. Сколько объездил, сколько обежал, а тебя всё не встретил. Ты сама приехала ко мне. Это Боженька сжалился надо мной да и пошли тебя мне в Дар с небес.

Мой божий подарок…

Последнее божье мне подношенье…

Я иду… Я иду к тебе, жаль моя…»

19

Валерка подобрался встать.

Но тут же снова рухнул в вязкий уют ила.

Свежий холодок вечера выступил над водой. Валерке расхотелось вот так сразу выбираться из чёрной томной теплыни, и он, зябко передёрнувшись, ещё глубже зарылся в самые недра жара, что скопил день-год.

Уже порядочно отдохнул Валерка.

На душе было хорошо, сладостно-дремотно. И было он уже задремал, как до его сторожкого уха добежало с дороги бедовое пенье. С подплясом:

– Я искал тебя, эх, повсю-уду,
Ты нужна мне навсегда.
Трогать я тебя, эх, не бу-уду,
Ты скажи мне только "да!" Асса!.. Асса!..

Похоже, певун был под большими градусами и угарно наплясывал лезгинку.

Уж этой лезгинки Валерка накушался выше глаз в Насакирали. Нож в зубы и ну настёгивать, и ну шутоломить.

И даст же Бог людям танец!

Пьянь болотную Валерка обегал. «Вот эти дятлы рюмкой роют себе могилу… Не буду им мешать…»

Нарвись, эти мордохваты ещё примут в кулаки. Угладят бока. Начистят хариус кирпичом.

Уж лучше кружком обмахнуть беду. Уж лучше подальше от глаз куражных тундряков.

Но Валерку разморило. Ему лень вставать.

Однако голос приближался.

Надо, думает Валерка, что-то предпринимать, и в следующее мгновение он с падающим сердцем впотаях, лихорадочно натирает лицо, голову, уши илом.

Наконец всё, что выступало над водой, вымазано в чёрный ил.

Замаскировался. Решил не высовываться. Лучше отсидеться, переждать певуна.

Но чем ближе тот подходил, у Валерки все сильней потряхивало поджилки. Бедное сердчишко так и обламывалось.

А шут его знает, что у этого шансоньетика на умке!

Увидит, пульнёт с дороги каменюкой. Доказывай тогда, что ты не трогал его первым.

«Мне такой бейсбол не нужен!..»

Страх вскидывает Валерку на ноги.

Валерка растерянно бросается вдоль берега в противоположную от певца сторону. Но не сделал и пяти хороших прыжков по вязкому илу, останавливается как вкопанный: с той стороны, куда он бежал, навстречу тоже шло пение.

Валерка остановил дыхание, вслушался, что пел встречный.

В первый миг он ничего не понял, поскольку оба певуна горланили одновременно, голоса их свивались.

И тут произошло странное.

Вместе с Валеркой, вслушивающимся во встречного певца, стал вслушиваться во встречного и тот, кто обещал не трогать.

Большие оригиналы синедвориковские песняры.

Начокавшись, они поют не что попало, а только то, что дорого.

Если один драл всего лишь четыре строчки, давал из минуты в минуту клятвенное обещание не трогать, то песня встречного была вдвое короче и составляла всего две строчки, которые он уже в хрипе раз за разом пускал на самые разные голоса.

Его предельно скромный репертуар внушил симпатию песняру, обещавшему не трогать, и выворотилось непредвиденное: обещавший бросил обещать и из горячей солидарности со встречным загудел его песню, да не всю, а только последнюю строчку – выбрал самое сокровенное.

Когда встречный с вызовом тянул:

– Во-одка ста-ала ше-эсть и во-осемь!..

ранее обещавший, заложив пальцы в рот, отчаянно ему в такт подсвистывал, а уж потом они обрадованно, с подплясом, вперебой выкрикивали союзом, развалисто простерев друг к дружке руки и трудно сближаясь:

– Всё-о-о равно мы пи-ить не бросим!

Они разминулись с простёртыми руками наготове.

После всё-таки благополучно пали друг дружке в объятья, сплелись и неожиданно торжественно ударили разом:

– П-пер-редайте Ильичу-у,
Н-нам и де-есять по плечу-у!

"Спелись канальи! – сражённо заключил Валерка. – Это копец…"