Колокола весны

Пока против спора отдыхал, он укрепился в мысли, что выигрыш, бутылка коньяка, вовсе ему, непьющему, ни к чему.

А раз нет смысла ради чего конкретного рисковать, то и нечего тогда переть против рожна, то и можно плюнуть на выставленное самим же условие туда и обратно проплыть без отдышки с закрытыми руками-вёслами.

Не-ет, назад он дойдёт сухой ногой. Берегом.

Но вот эти…

Потеряв всякую надежду вернуться берегом к Раисе, Валерка, высоко вскидывая колени, кинулся к глубокой тёмной воде.

Только сейчас его заметили пьяные в педаль песняры.

Не сговариваясь, улюлюкая, бросились они к нему, на бегу подхватывая с земли камни и швыряя ему в спину:

– Ну Ядрёна Родионовна, Пушкина мать!

«От этой а-капеллы побыстрей крути педали, пока не дали…»

Затравленно озираясь и увертываясь от камней, шумно уходил Валерка.

От беды да в воду!

Наконец воды уже порядочно.

Валерка с лёгким вздохом ныряет, валится на дно.

Идёт по дну, идёт долго.

Уже когда показывается одним глазом наповерх воды, видит, как певуны, в угарном азарте влетевшие в край пруда, прочно завязли в болотине и, обнявшись, кряхтят, раскачиваемые чёртом, надрываются выбраться назад, на берег. Но у них ровно ничего не выходит.

3аметили Валерку. Грозятся кулаками:

– Анчутка беспятый! Ну японский бог Йоулупукки![151 - Йоулупукки (финское) – Рождественский дед, который дарит подарки детям на Рождество Христово. Йоулупукки в переводе с финского означает «рождественский козёл».] У тебя что, башню сорвало!? Заманул, Сусанин, в трясину… Мозжечокнуться… Ты нам, еблан, ответишь! Ещё как! Мы ещё потрясём тебя за вымя! Ты ещё прокатишься у нас голым пукалом на еже!.. Мы те, тараканья титька,[152 - Тараканья титька – непорядочный человек.] ещё ка-ак помнём карточку да попутно вложим умка! Мы те, обмудок, покажем Херехерету!..

Первое движение слабой Валеркиной души – вернуться помочь выдернуться певунам из топи. Однако завидел в кулаках камни, идти к ним не решается.

Успокоенный, что камнями уже не достанут его, он какое-то время всё же «стоит» на месте с воздетыми руками, будто сдаётся, и не знает куда плыть.

К тем несчастным певунам?

K Раисе?

Вопросительный взор, ищущий ответа, невольно поворачивается к дамбе.

Кроваво полыхнуло в лицо Санькино бунгало – сам же красным красил крышу.

Дом сразу за дамбой.

Отсюда, с воды, видна только макушка.

Саньки давно нет в Двориках. Третий год учит русскому монгольских детишек.

И думается Валерке про то, что вот хорошая земля Монголия, полнёхонько-то в ней всякого добра вплоть до кобр, но непонятно, зачем этой хорошей земле ещё одна завозная очковая змея.

Что, там мало своих?

И то ли мерещится, то ли въяве Валерке видится: вышатывается из красного дома в дождь под зонтиком кобра, как положено, в очках, с раздутым капюшоном, по полной программе похожая на Саньку, и, сановито покачивая боками, правится к пруду, жёлтым колесом скатывается в воду и всё так же под зонтиком стремительно плывёт к Валерке.

Вся в воде, сверху лишь очки да зонтик над очками.

Не успевает Валерка и ахнуть, как кобра уже совсем подле, кидается ужалить, и Валерка что есть духу молотит её ногой по очкам, по очкам, по раздутому капюшону.

Едва отбился – пускается под воду.

В чёрной воде-то, думается ему, никакая кобра не увидит его, хоть она и в очках. Не увидит и не укусит.

Ну, пускай худшее, пускай укусит. Всё, может, не весь яд в тебя пойдёт. Что-то, глядишь, и растворится в воде.

Валерка идёт по дну и на всякий случай нервно поталкивает назад ногой. А вдруг увязалась эта королева змей вслед, гонится именно под водой? Или влюбилась?.. Ой, да прям обмечтался об этой змеище-лемуре…

Королевская кобра подзывает дружка для биатлона своим запахом. И когда большой король вьётся на свидание к своей королевишне, он вовсе не знает, что у них сварится. Может, и выгорит перепихнин с повторином… А может, она просто вкусно разговеется своим королём Кобриным, за раз заглотнув все его четыре с половиной метра. А может, он, змеиный король, ею сладенько отобедает до или после пантомимы. Это уж как там на каруселях качнётся… И никогда не знает ладушка, чего это подполз к ней гражданин Кобрин. То ли для любви, то ли кушать очень ему хочется…

Эти мысли круто остёгивают Валерку, и он сильней дёргает ногой назад. Так хоть от души дам этой хаванагиле кобре по иллюминаторам!

Вместе с тем ему и страшно; кажется, она вовсе не боится захлебнуться, раскрыла рот, уцелилась и вот-вот вопьётся в него смертоносными зубами.

Но разве может так быстро, как и он, плыть змея?

Он раздирает глаза, оглядывается, силится рассмотреть непременно тянущуюся за ним живую светло-желтую верёвку кобры, но ничего в чёрной воде не видит.

Но она совсем где-то рядом. Здесь! Да где именно? И идёт она под водой или по верху воды?

Он почему-то склоняется к мысли, что она идёт по верху воды. Эта гадина, думает он, знает, что не может же он вечно торчать под водой, врёт не уйдет, выставится хватить воздуха, она тут и!..

Страх давит его ко дну.

Меленькие пузырьки редко рвутся на поверхности, несмело обозначают его путь. Воздух на исходе. Вот и совсем нет ничего, дышать нечем; задыхаясь, он столбом выталкивается на поверхность, хватает в судороге воздуха и снова под воду…

Он уже устал. Ему смертельно тяжело со связанными вёслами вскорую идти по заросшему вязкой всячиной дну. Он всё чаще и чаще выскакивает наповерх и однажды замечает, что кобра сопровождает его будто в почёте.

Она вилась чуть позади то с одной стороны, то с другой и знай себе посмеивалась, сановито поправляя то и дело съезжавшие очки, уверенная, что он от неё не уйдёт.

Но – ушёл!

Он благополучно доскрёбся до берега, вынырнул, с восторженным испугом выпихнулся из воды уже у самой осклизлой стенки суши. И в метрах каких пяти от него одновременно всплыл труп вчера утонувшего грузина. Всплыл как раз под коброй. Поднял её из воды.

Кобра полохливо заозиралась и в следующую минуту уже мёртво слилась с трупа в воду.

20