Я стоял перед ним на коленях и кричал:
– Гриша! Бомба!.. Бомба!!.. Ну бомба же!!!..
Обычно, когда я произносил это слово, он смеялся.
Между прочим, на этом слове мама учила меня грамоте в первом классе. Сама мама ходила в школу всего месяца три. Она твердила мне:
– Бонба. Правильно будет бонба!
Я упрямо гнул своё. Как было в книжке:
– Бомба!
То, бывало, тихонечко скажешь бомба, и сын грохотал взакатки.
А тут…
Строгие глаза внимательны.
Он наклоняется. Припадает лицом к объективу.
И я в лёгком шоке.
Почему темно? Ничего не видно.
Не сломался ли мой полароид?
Я аппарат в сторону.
Полароид мой и не думал ломаться. Просто Гриша закрыл объектив лицом. Старался увидеть меня в глазок.
Я смотрел на него в глазок с одной стороны, он на меня – с противоположной.
Я переступаю на коленях назад.
Он неотступно следует за мной.
– Гриша! Стой на месте и улыбайся. Бомба! Бомба!! Бомба!!!
Он всё равно не стоит на месте.
Я раком карачусь назад.
Он с удивлением тянется за мной и деловито наклоняется к фотоаппаратову глазку.
Что ж там разынтересного увидел папка!?
Наконец, в изнеможении я дёргаюсь верхом назад. Между нами сантиметров шестьдесят. В аппарате стих звоночек, не мигает красный свет.
Я нажимаю на кнопку. Будь что будет!
И выползает эта картинка в цвете. Крупное лицо. Срезан чуть сверху лоб… И цветы, цветы, цветы… Ромашки тесно обступили Гришу. Одна любопытная ромашишка даже выглядывала у него из-под мышки. Кажется, ромашки тоже тянутся к аппарату. Им тоже интересно заглянуть в глазок…
Глаза у Гриши живые, ясные, умные.
Он молча всматривается в меня, я в него.
И длятся смотрины, может, с час. Может, и больше. До той самой поры, покуда, тихонько откинув шторину на дверном проёме, не входит в гости мама.
– Ну шо, хлопцы, подъём? Спали весело, встали – рассвело?
– Так точно! – готовно откликается Григорий. – Входите, ма. Большой гостьюшкой будете.
– Толенька, как на диване спалось?
– Без происшествий.
Увидела на карточке Гришу, степлела лицом:
– О! Якый сыняка-соколяка!
Всё. Свидание с сыном кончено.
Я кладу карточку в газетный конверт и на телевизор.
И так каждое утро.
А в прошлом году со мной приезжала сюда другая карточка. «Прогулка с папиным пальчиком». Чёрно-белая. В рост. Я вёл Гришика по берёзовому лесу. Меня на фото не видно. Лишь моя рука уцелела. Одна рука Гриши держится за мой указательный палец. На другой руке Гриша сжал пальчик крючочком. А почему за мой пальчик никто не держится?
За день ещё не раз присядешь на диван с карточкой…
А вечером…
Во всякий нижнедевицкий вечер я смотрю «Спокойной ночи, малыши».
Сегодня у этой передачи день рождения.
Ей тридцать лет.
У меня такое чувство, будто смотрю я эту передачу вместе с Гришей. Я чувствую его рядом. Будто мы сидим в Москве на нашем диване и смотрим по цветному телевизору «Сони». Стоит он у нас высоко на шкафу.
Смотрит Гриша цепко. Не дохнёт. А ближе к концу передачи глаза у него наливаются горючими слезами. Передача ещё не кончится, а он уже плачет навзрыд.
Мы с Галинкой сами чуть не ревём. Успокаиваем его.
А он плачет и плачет.
Жалко расставаться со Степашкой и Хрюшей?