Этот стакановец Васёка не приехал!
И развеликое спасибушко!
– Иван Николав! – подбежал я к шофёру. – Милушка! Роднулечка! Золотко! Тут всегошеньки-то пяток мешков! Ну давайте заберём и вся комедь!
– Да нет. Комедия отменяется. Ну молоковозка! Куда я суну мешки? Бортов нету. В цистерну насыпом?
– Ну в прошлом годе привозили точно на такой молоканке. Десять привозили! Ну! По бокам привязывали!
– Как вы там возили, я не видел…
Этому гофрированному вавуле[256 - Вавула – лентяй.] интересней му-му валять. Неохота отрывать свой худой банкомат от тёплого сиденья. Ну и хрен с тобой!
Главное, Гриша цел, невредим и готов к новым боям-баталиям!
Мы выскочили на асфальт и горшок об горшок.
Мацнев дунул к себе в Першино.
Я пожёг в противоположную сторону.
По пути забежал на завод.
Гриши не было.
Максимыч стоял за него вторую смену подряд.
– Так Григория вы видели?
– Да. Договорились. Я его ночь отстою. Он завтра погасит должок. Примерно часов в пять уехал на молоканке.
Я подхожу к нашему вигваму.
Два красных огня. Молоковозка. Поверху между цистерной и поручнями громоздятся горушками мешки.
Какой-то мужик с машины помогает Грише усадить мешок на горб.
– Здравствуйте, что ли! – в радости крикнул я.
– Здоровьица вам!
По голосу я узнал Алексея Даниловича Вострикова.
Душа человек!
Мы вечеряли в два ночи.
Гриша кипел гневом.
– Вот Востриков! До пенсии докувыркался! А с водярой незнаком! А Ковалёв, эта косопузая шаламань, как проснулся, одна сила выворачивает его наизнанку. Где кирнуть? Как рухнуть в запой? И шуршит[257 - Шуршать – работать.] до первой бутылки. Как дорвался – песец! Трудовой день окончен! Пошла драка с унитазом, ригалетто…[258 - Драка с унитазом, ригалетто – рвота.] Я ж с ним по-людски договаривался… Значит, перехватили. Кто-то раньше поднёс… Тупой, как веник… Не водись на свете водка, он бы и на работу не ходил. Этому мало по заднице настучать. Будь моя воля, я б дал шороху. Такие бухачи гнут всю Россию. Их надо выстраивать и отстреливать через одного. Потом выстроить, кто остался, и снова стрелять. Пока ни одного не останется. Иначе пьяная Русь сама падёт-сгинет.
6 сентября 1991
Слушай сюда. Я тебе устно скажу
Утром мама внесла с огорода помидорную веточку.
– Не попадэшь, шо оно и творится… Там иля где морозяка учесал?.. Холодюга!.. Ой-оеньки… То листья на помидорах висели. А то стоять дыбарём. Як коляки! На, глянь.
Я взял веточку. Стылые закаменелые листья как-то оцепенело топорщились в стороны.
– Насунуло кругом. Должно, дождь возьмётся навспрашки полоскать, – добавила мама тихо, боясь разбудить на полу Гришу. – Спыть наш герой-генерал. Хай поспыть…
– Хай! Хай! – подал голос Гриша. – Все дни как конь занузданный… Будто штамп на лбу: паши, паши, паши, саврасушка! А сегодня я барин. Хочу, полежу хоть час, хоть до ночной смены и ни одна бяка в меня пальцем не шильнёт!
Мама грустно постояла у окна на кухне, потом вошла в комнату к Грише, откинула занавеску. Усмехнулась:
– О дела! В соседнем дворе бабка с дедом разодрались… Иль печку на зиму делят?.. Да-а… К снегу едем… В одном окне сонце. В другом дождь схватился с крупой хлобыстать… Листьё на дереве не держится… Летит… Листопадник последний гриб растит… Да… Ненастное бабье лето – погожая осень будэ. Сонце щэ погреет…
– В сентябре? Говорят, трудолюбцы япошики сажнем точно измерили Солнце. Его диаметр 1392020 километров. Диаметр Земли – 12757 километров. Солнце в 110 раз больше Земли. А толком согревает Землю только летом…
Скорбная моя статистика припечалила-таки маму, и она, вздохнув, тихонько побрела в сенцы к газовой плите.
Гриша игриво поманил меня к себе пальцем:
– Слушай, пане, сюда, что я тебе устно скажу… А ловко мы… Разными дорожками скакали с тобой вчера ночью. Вы с Мацневым покатили с огорода вниз. А мы с Востриком подъезжали сверху. Видели ваш хвост… Всё до картошеньки в погребе! Ай да мы! Ай да мы! Налетел холод уже утром. И что нам с того? Никакие морозы нам теперь не указ. Наша барынька Картошечка с комфортом переехала на зимнее житие в погреб!!! В свои царские покои… Могу я до самой смены спать?
– Можешь.
7 сентября 1991
Батько
В полночь позвонил старший брат Дмитрий.
– Толик! Приезжай. С матерью плохо.
– У меня сыну нет месяца. Сейчас он с Галей в больнице.
Но я приеду.
Галинка выставила условие:
– Ехать всю ночь. Отпускаю в том случае, если возьмёшь в вагоне постель.
– За двадцать пять? Когда-то ж стоила рублёху всего… За двадцать пять я хорошо высплюсь на откидном столике. Кепку под умнявую головку и дави хорька…[259 - Давить хорька – спать.]
Постель стоила двенадцать. Я немного поколебался. Пожалел себя и взял.