Наши в ТАССе

– Видали! На два часа опоздала и – ничего! А люди на секунды пришли на работу после девяти – остались без удостоверений! Ползай теперь по высоким кабинетам на брюхе… Оправдывайся… Почему ты сегодня опоздала?

– Сев, ты не поверишь, до каких глупостей докатилась эта дурочка из переулочка! – хлопнула себя Татьяна по груди. – Умер У Тан.[277 - У этого человека бирманское имя без фамилии. Тан – имя, У – почётная приставка к имени. У Тан – Генеральный секретарь Организации Объединённых Наций с 1962 по 1971 год.] Я и намечтала, что именно мною его заменят. Но сегодня уже объявили, что на его место сунули какого-то австрияка! Я всё ждала, что меня не обойдут. Да обошли! Как только узнала я это по радио – сразу поехала сюда.

– Спасибо! Уважила!

– А у вас, Сев, посмотрю, нет даже сегодняшних газет.

– У нас горе, Таньк… Оплакиваем облаву тассовских комсомольцев на опоздунов. Некогда было прогуляться в секретариат за газетами.

– Пойду-ка я прогуляюсь в этот секретариат, – сказала Татьяна и вышла.

Скоро она сидела в коридоре за столиком. Курила и просматривала газеты.

Первым это заметил Молчанов и доложил нашему ёбществу:

– Какая наглость! Эта фенечка сидит на газетах и читает. Прочитала – суёт назад под свой банкомат.[278 - Банкомат – задница.] Прочитала – опять под банкомат! Я придумал, как снять эту курицу с гнезда, – и дуря заорал, приоткрыв дверь: – Аккуратова! Тебе твой законный грек звонит!

Татьяна кинулась к телефону.

Валька рванулся ей навстречу, сгрёб газеты и вальнул Севке на стол.

В газетах ничего интересного. Марину зацепило лишь одно:

– А Солженицын всё-таки был на похоронах Твардовского. Хотя они и в контриках… Шикарно был одет… Конечно, за такими спинами будешь шикарничать. Его спина – Ростропович.

– Конечно, – грустно сказал Севка, надо бы сегодняшний день объявить днем ударной работы. Но не хочется, раз так нас шмонают.

И снова шелестят все газетами.

– Прибежал Медведев:

– Я стойко приветствую, – вскинул он руку, – передовой народ краснознамённой редакции!

– О! – обрадовалась Татьяна. – Явление Христа народу!

– У вас свежо! – говорит Медведев. – А Ермакова твердит, что у Татьяны одежда воняет табачищем. Ничего подобного. Зато вот у нас! Рождественская, Иванов смолят в две трубы! Но это ещё ничего. А у Колесова… Вот где куриловка! Захожу – его не видно. Одни глаза блестят.

– К нам, – пожаловался Севка, – забегает одна чадящая труба. Жена бывшего парторга Новикова Лидуня. Я спрашиваю, тебе муж разрешил открыто курить?[279 - «Курильщик – человек, досрочно выкуривающий себя с этого света».] Как парторг спит с такой пепельницей в одной постели? Он же чистюля и запаха сигарет не выносит. Смеётся: «Спроси у него. Ко мне у него претензий нет».

– Я вот чего пришёл, – сказал Медведев. – Другие редакции заваливают наш выпуск заметками. Выпуск плавает брассом. Но почему нету ваших заметок?

– У нас траур, – печально покачал головой Севка. – Оплакиваем успешный отлов опаздывающих комсомолятами.

– За чужой счёт не выживете… Тут не отыграешься, как Ворошилов… Вспомнился самый смешной случай с Ворошиловым. Это было на моих глазах. Случай из моей практики. На сессии вручали Российской Федерации орден Ленина. Приветствие зачитывал Ворошилов. Прочитал несколько фраз, покашлял и сказал: «А остальное прочтёте завтра в газетах». Все радостно захлопали. Вам же хлопать никто не будет. Оплакали своих опоздунов, слёзки вытерли, передохнули, а теперь за дело, орденоносцы! Желаю успехов!

– Да, – значительно сказал Сева. – Заметок, которых мы не сдадим сегодня на выпуск, завтра в газетах не прочтут. А это нехорошо. Нельзя подводить самую читающую страну в мире! Ну что? Сделаем лирическое отступление в сторону трудового всплёска? Объявляю сегодняшний день ударным рабочим днём! Работнём, панове! – и мёртво уставился на Бузулука, говорил по телефону.

Марина тоже не может наглядеться на Бузулука, разводит руками:

– Ну что он так орёт?! Дома, наверное, тише мышки. Потому что Лиза сразу даст в глаз.

Молчанов наставил строгий палец на Бузулука:

– Сокращайся! Кончай разбазариваться! Когда в тебе совесть проснётся на эту тему? Не слышал, что объявлен сегодняшний день рабочим?

Бузулук кивает: всё-де слышу, закругляюсь и в трубку:

– К острому сожалению, у нас тут Псевдолабиринтович объявил пожар последней степени. Кончаем кофемолить.[280 - Кофемолить – пустословить.] Одним словом, хорошо уговариваешь. Записывать надо. Надо выделить вам Пимена, летописца на полставки из РПЭИ. Но особо Пимена не жди. Сам! Делай сам! Написал материал хорошо, но сухо, деловито. Надо разгуляться где-то в середине. Сделай отступление в сторону репортажности. Оживляж нужен. Укажи хоть каких конкретных Кошкина-Собачкина, всё живей закрутится. Надо потихоньку раскочегариваться. Кончай с творческим климаксом![281 - Творческий климакс – отсутствие вдохновения, хандра.] Найди приёмы какие-то, человеческие чёрточки. Нужны не только экономические выкладки, но и какие-то человеческие жилки. Не наступай себе на горло. А то задушишь себя. Не спеши. Созидай!

Олег кладёт трубку и насыпается на Молчанова:

– Ну чего ты кипишь? Успокойся… Выпей воды…

– Это ты пей воду, а я пойду пить водку.

– От твоих давешних глупых расспросов скоро станешь адиётом.

– Тебе не надо становиться идиотом, – окусывается Валька. – Ты уже идиот. Сегодня – рабочий день! Вкалывай! На дворе мрак. Сплошной снег. Поезда ходят впотьмах. Но ходят! И ты давай… Кончай стихийный бунт. Кончай блудить в темноте!

– Ну это ты кончай под меня рыть. А то мышка рыла, рыла и дорылась до кошки!

Уже через какой час Сева заныл:

– Я плыву… Откуда у вас у всех заметки? И всё несут, несут! Я вам такой прыти не заказывал. Папка полна. Не успеваю читать. Охладите молодцовский пыл, сбросьте обороты…

Я кладу ему на стол отредактированную заметку и возвращаюсь к своему столу.

Марина:

– Толя, пока не сел открой форточку.

– Ладно… Ты сидишь у окна. Как ты переносишь перепады температуры?

– Я тепло одета.

– А уши? Голова?

Молчанов хмыкнул:

– А зачем ей голова?

Марина делает вид, что не слышит этой колкости, и тянет своё:

– Суконцев. Наверное, слыхали? Это фельетонист в «Правде». Так он пишет лёжа.

Марутов деланно вскрикивает:

– Что вы! Я ни разу не читал его сидя.