– Это я схалтурила, когда по молодости-глупости целиком поддалась Борисовне. Выпихнула замуж чёрте за кого… И теперь я такая тебе вовсе не нужна. У меня слишком большое приданое. Наташка! Ей полтора годика… Мы с ним не живём…
– Ты его любила?
– Его любила Борисовна. Она очень хотела выдать меня замуж. Два месяца покупал он мне шоколадки. А потом перестал: мы расписались.
Я заплатил Борисовне за бутылку шампанского, за три шашлыка.
Столик она выбрала нам поближе к кассе.
В свободную минуту Борисовна тихонько, бочком подсаживалась к нам. Вид у неё был виноватый.
После первого бокала Лилька захмелела.
– Лиль, – сказала ей мать, – не пей больше. Хватит.
– Борисовна, – обращается к ней Лилька, – а Анатолий Никифорович не верит, что я была замужем. Верил, что ты уж убережёшь…
Борисовна повинно буркнула:
– Толя… Вы же уехали…
– Так я и приехал.
– Борисовна, – говорит Лилька, наливая шампанского в свободный бокал, – выпей с нами. Ты заслужила…
Борисовна пригубила и тут отставила бокал в сторону.
Лилька поясняет мне:
– Борисовна всё время возилась с Наташкой. Когда станет невмоготу, недовольно кричит мне: «Лильк, иди возьми!» Девочка запомнила это. Теперь она мою мать, свою бабушку, зовёт мамой, а мне выкрикивает изредка: «Лиля! Лиля!»
– Чего же вам не жить? – спросил я Лильку.
– Пьёт.
– А ты до свадьбы не знала?
– Не успела рассмотреть.
– Мужики ухари. Живут с одними, а в жёны берут других.
– Ка-ак везёт лёгким девицам. Везло бы так порядочным…
– Эстафетная палочка[276 - Эстафетная палочка – доступная девушка.] крутится с сотней. Она-то знает толк в мужиках. Заплыл в сети стоящий карась – не сорвётся с крючка. Она может себя подать. Найдёт средство, как приручить его. Ещё пять лет назад наши дела с тобой сложились бы совсем иначе, покажи ты, что действительно любишь. А то… Мамаша внаглую навяливала тебя, как дурочку какую.
– Я боялась… сразу…
– Можно было по частям.
– Издеваешься? Я люблю тебя за ум. У тебя красивый голос…
– Всё это частности.
– А теперь я такая тебе не нужна.
– Не решай за меня. Если я почувствую серьёзность, я на всё плюну… А ты…
– Если хоть бы раз в год писал… Какая-то была б надежда… А то ж ничего… Никаких обещаний…
– Да, заранее я векселей не выдаю. Но если дам… Это уже другой распев.
Гостиница. Три часа ночи.
Не могу заснуть. Закрою глаза – мерещится немыслимо что.
Я собрался и пешком пошёл по ночной Туле к вокзалу.
23 декабря
Комсомольский артналёт
Сегодня на ТАСС был совершён артналёт.
Комсомольский.
Проверяли приход-прибег в службу доблестных труженичков пера.
Я прожёг мимо бдительных комсомолюг в 8.35, Сева – в 8.58, Мила Панченко – в 8.59.
Влетела, на последних силах добрела до своего стола и замертво рухнула на стул и на стол. Судорожно дыша, кое-как пришла в себя.
– Это ужас! – заговорила Мила. – Со мной по-божески ещё обошлись. А парня – бежал за мной – тормознули. «Извините за внимание, – вежливо цедят сквозь зубы. – Ваше удостоверение!» Берут удостоверение и что-то начинают записывать в свой талмуд. Парень взбешён. Кричит: «Ну чего записывать? Чего? Так ещё ж нет девяти! Объяснитесь!» – «Если начнём объяснять, вы точно опоздаете! Идите быстрей». А у следующего за ним мужика отобрали удостоверение: шли первые секунды десятого часа. Ну не хамство?
– Не понимаю этой жестокой бдительности, – пускается в рассуждения Сева. – За-чем? Абсолютно никому не интересно, что от такого обращения пропадает настроение, не хочется работать. День без дела, зато прилетай к девяти! За-чем? Чтоб ровно в девять, без опоздания, человек шёл в коридор покурить? Это и вся цель всего этого артналёта? На курение мы могли бы делегировать лишь Аккуратову, она одна у нас в отделе курит. Так её всё нет. Придёт часа через два, когда бдительные разбегутся к своим кормушкам. Её такого царского опоздания никто не заметит, она будет в ангелочках…
Входит Ржешевский.
– Погорел я, братове… Вырвали пропуск. Опоздал на десять минут! «Спасибо за беспокойство!» – поблагодарил я их. «Пожалуйста! Пожалуйста! – отвечают. – И не держите на нас сердца. Мы не какие-то тут кастраты. Мы живём вашими молитвами. Молимся за каждого опоздавшего…». Я с подковырой: «Наверное, у вас на коленях мозоли?»– «У нас нашиты на коленях подушечки». – «Однако вы ушлые рационализаторы!»
– Самое занятное, – подал голос еле отдышавшийся Бузулук, – комсомольцы на тринадцать минут завалили замгендира Вишневского. Они у него тоже вырвали пропуск?
Этого никто не знал.
Как Севка и обещал, Татьяна появилась ровно в одиннадцать.
– Здрасьте, Татьяна Валентиновна! – с ядовитой улыбкой поздоровался Севка. – С опозданьицем вас? У вас ничего не вырвали?
– А кто и что должен был у меня вырвать? – подивилась Татьяна.