– Хва-тит!
– Ну ты же просил ясности…
– Ничего я не просил. Это ты у меня просила мой новый немецкий портфель. В Дрездене брал. Хотела с моим портфелем выкачуриваться? Как всё продумано, как всё целенаправленно, как всё спокойно и как всё низко! Мне стыдно, что со мной так поступают. Я напишу этому Риму всё, что о нём думаю.
– Ты этого не сделаешь. Потому что этого хочу я. У меня вы оба как подопытные кролики. Что я хочу, то и делаю с вами. Отвалили бы вы оба! Как же вы мне оба надоели!.. Слушай! Ну что за дела? Куплю я себе брючки, над-д-дэну и подамся-ка на вечер в МГУ сечь новых кадров!
– Тоже мне экзекуторша… Мамка в панамке… Посиди и всё пройдёт…
– Валите оба от меня!
– Пусть он отваливает первым. Уступаю первенство старшему.
– Нет. Тебе быть первым. Старшим не надо перечить.
– Поконаемся. Чтоб без обиды…Не верю! Не верю! Не верю! Не верю!.. Ты не была на юге. Ты разыгрываешь. Ну скажи, что это розыгрыш!
– Это правда!
– Доказательства?
– Билеты… Покажу…
– Что билеты… Ты себя показала, свою душу. Как ты могла бегать со мной везде по магазинам, а в кармане держала южные билеты? Рассказала бы, как это у тебя совмещается?
– Чтоб потом ты написал?
– О подонках, о грязи на душе человека никогда не буду писать. Этого и так в жизни разпредостаточно. Я буду писать о том, чего нам не хватает. О чистоте, о святости в отношениях людей.
Лютовал дождь со снегом.
Худые мои туфли промокли.
Я посадил её в автобус и побрёл в ТАСС на дежурство в дружине.
Но почему-то забрёл в свою комнату.
Надо бы попечатать.
Пробую… Не печатается… Не могу.
Я бессмысленно смотрел вокруг – на стены, на чёрные окна – и не видел их. Я видел одно, непередаваемое в словах и так угнетающее душу – видел измену. Видел её равнодушное циничное лицо. Я не хочу её видеть. Закрываю глаза. Но я всё равно её видел. Видел душой.
В штабе дружины я взял наряд – меня сразу и отметили. Мол, отдежурил.
Домой я пришёл в полночь. Не ел. Лёг. Таращу глаза в потолок.
Утром поймал себя на том, что смотрел в потолок.
Спал я или нет? Не знаю.
11 ноября
Заснул в метро, проснулся в вытрезвителе
Оскорблённое партсобрание вливало ума Амплееву.
Ну до чего наквасился!
Заснул в метро – проснулся в вытрезвителе.
Принципиальное собрание гремело-кипело-клокотало-рычало целомудренным, всесокрушающим гневом.
Каждый предлагал свой выход.
Запевку, общую установку дал сам Колесов:
– Мы не можем себе позволить такого застолья с попаданием в вытрезвитель! В редакции международных связей должны работать крепкие, надёжные люди.
– Верно! Надо тщательней отбирать тех, кого берут в эту редакцию. Дело нешуточное. Работа чревата приёмами. А это не всякий выдержит. И тут не столь важно умение писать, сколь умение крепко держать стакан. Настроились принять – проверьте! Гранёный стакан чудила[261 - Чудило – водка.] ему в руку на разведку! Выпил? Пройди по одной досточке!
– А он взял и прополз?
– Укажи на дверь! Нужны надёжные стаканодержатели!
– Это так… А что делать уже с принятыми? С тем же Амплеевым?
– Перевоспитывать!
– Послать на кровельные работы![262 - Кровельные работы – психиатрическое лечение.]
Амплееву отстегнули строгий выговор с занесением в личное дело.
А дальше?
Наверняка на перевоспитание прикомандируют в нашу редакцию. РПЭИ – ссылка, медвежий угол. Сюда засылают всех опальных. Как декабристов. Марутов, Чантурия, Калистратов…
12 ноября
«Золушки исчезают в полночь, а принцы ранним утром».
ЧИСТАЯ, ОТКРЫТАЯ, СВЕЖАЯ…
– Нет сил сопротивляться бытию. Хочу есть. Пойду восполнять энергию.
С обеда Сева несёт радость в лице: расслабленный, праздничный, склонный к трёпу.
– Ох, Толь, в столовке стоял в очереди за одной с тако-ой гаубицей![263 - Гаубица – задница.] Невероятных размеров! Схватила, яростно поскребла её и пожаловалась мне в неловкости: «Ой, прострелило!» И я в тоске подумал: Это какую надо иметь орудию, чтоб прострелить такую амбразуру?»