Грань искупления

– Последние новости были год назад. И там говорилось о том, что всех мафиозников расселили по разным колониям. Их транспортировали на другой конец страны. Ари, он не мог вернуться. Теперь-то им точно перекрыли кислород. – Софи аккуратно берет меня за руку, сжимая пальцы.

– Возможно, мне показалось, – говорю я, но на самом деле не верю собственным словам. Я точно знаю, что все не так просто.

– Точно, Ари. Он больше не вернется в Калифорнию никогда. Ему суждено умереть в колонии, а тебе – жить и наслаждаться каждой минутой без этого монстра.

Я сжимаю ее руку в ответ, но почему-то мое чертово сердце сгорает от этих слов, хотя должно отбивать ритм радости.

***

Я стою под душем, опустив руки вдоль туловища. Смотрю на пальцы своих ног, которые сжимаются и снова расслабляются. Волосы приятной мягкой волной опадают по бокам от лица, создавая стенку. Из-за потока воды они кажутся такими мягкими и красивыми, что я невольно задумываюсь о том, что хочу видеть их такими и в сухом состоянии.

Я поднимаю руки и упираю их в стену перед собой. Холодный влажный белый кафель приятно чувствуется под ладонями, помогая чуть-чуть сбавить скорость мыслей, которые накладываются друг на друга, и создают шум. Я цепляюсь взглядом за свои тонкие пальцы, бледная кожа которых практически сливается с настенной плиткой. Отплевываюсь от воды, я ненадолго закрываю глаза, подставляя лицо мягким струям, бегущим из душа.

Я так люблю воду. Люблю принимать душ, но вот ванну – терпеть не могу. А все потому, что моя мама топила меня в ней, как ненужного щенка. Это было излюбленное наказание за то, что я отвлекала ее, или не ела те помои, которые она мне давала. Или писала уроки не слишком красиво, или жаловалась на что-то. Она не любила, когда я делала все это. А, может быть, она не любила меня. Но ведь так не бывает, правда? Родители же должны чувствовать безусловную любовь к своим детям.

До сих пор не знаю ответа на этот вопрос. И спросить у мамы я не могу, потому что не видела ее трезвой… ну, в общем-то, никогда. А последние лет так десять ее запои больше напоминали попытки самоубийства: с каждым днем количество пойла повышалось и достигало критической отметки. Возможно, моя мама уже умерла. Что же, хорошо. Не думаю, что она хотела бы видеть меня даже на своей могиле.

Еще какое-то время я просто стою неподвижно, пока не начинаю чувствовать поток холодного воздуха где-то справа от себя – как раз в той стороне находится дверь в ванную комнату, которую я не закрыла на замок. Я никогда не запираю двери внутри дома, потому что живу одна. К неожиданному потоку воздуха прибавляется еще и чувство, будто на меня кто-то смотрит. Я медленно выдыхаю, продолжая стоять неподвижно, хотя и ощущаю, как тело покрывается мурашками.

Пытаюсь убедить себя, что дома нет никого, и это просто плод моей фантазии, но чутье сигнализирует мне о чужом присутствии. Кожа медленно покрывается мурашками, и это явно не из-за вентиляции. Я поворачиваю голову в сторону двери, но наталкиваюсь только на запотевшее стекло душевой кабины. Я промаргиваюсь, вытирая глаза рукой, и теперь отчетливо вижу черное пятно, которое стоит в проеме. Дверь в ванную открыта настежь, и этот самый силуэт занимает все пространство.

Кто-то стоит в моем доме, черт возьми.

Издавая приглушенный писк, я прижимаюсь к стене сзади меня, почти поскальзываясь на мокром полу. Грудь опадает в рваном темпе, рот приоткрыт, а глаза широко распахнуты от ужаса. Спиной и задницей я крепко прижимаюсь к стене, видимо надеясь найти там какой-то портал. Дрожащей рукой я закрываю кран, чтобы звук воды не мешал мне.

Секундной отвлечение, и уже никакого черного силуэта нет. Он просто исчез, испарился вместе с конденсатом от горячей воды. Я торопливо протираю стекло перед собой, оставляя мелкие капли и разводы. Дверь все также распахнута, но черного пятна, мать вашу, нет. С тяжелым выдохом я сажусь на карточки, и запускаю руку в свои волосы.

– Черт возьми, – шепчу я, пока тело начинает пробирать крупная дрожь.

Как же отчаянно я надеюсь, что это не он. Я так боюсь своего Палача. Я так хочу, чтобы он забыл про меня. Но также сильно хочу, чтобы помнил. Каждый чертов день вспоминал то, что хранится в моей голове, но при этом никогда в жизни не подходил даже близко.

Я пытаюсь подключить логику, вытесняя ей страх. Вспоминаю, закрывала ли дверь за собой – иногда бывает такое, что я хожу в туалет или засыпаю с открытыми дверьми.

– Так, я пришла. Разделась и сразу кинула вещи в стирку. Потом… Потом я пошла на кухню, чтобы попить воды. Затем ушла в спальню, а потом пришла сюда. Я заходила в ванную с грязными руками, значит, просто не закрыла дверь: ведь я как раз шла, чтобы помыть их после начос. Да, точно! Я просто не закрыла ее, – шепча это себе под нос, мне становится спокойнее. Ведь все логично: иногда я бываю рассеянной. Напугала саму себя, черт возьми.

Наконец я встаю с пола, с осторожностью выхожу из кабинки и вытираюсь полотенцем. Я стараюсь делать все максимально тихо, чтобы не создавать много шума, который может раззадорить оголившиеся нервы. Торопливо натянув на себя большую футболку, и игнорируя нижнее белье, я промачиваю волосы полотенцем, и выхожу из душной ванной в коридор.

Как только я захожу в гостиную, то крик застревает где-то между ключицами, выходя наружу лишь тонким писком. На черном экране плазменного телевизора красной краской написано лишь одно слово, буквы которого начали растекаться вниз неровными каплями:

«Represalia» – Возмездие.

Прижимая мокрое полотенце к груди, я смотрю на это слово и не моргаю. Во рту все мгновенно пересыхает, колени чуть подкашиваются, а узел внизу живота затягивается в мучительной пытке, заставляя ноги скрещиваться, чтобы прекратить это.

В голове сразу же всплывают глаза моего Палача, которые я видела в толпе.

Адриан вернулся, чтобы наказать меня.

Глава 4

Адриан

Март, 2022 год.

Город Трэйси, штат Калифорния.

Я и Доминик бесшумно выходим из просторного гаража, который расположен на самой окраине города Трэйси. Моя рука обтянута черной кожаной перчаткой, и ей я аккуратно вешаю замок на обшарпанную темно-синюю створку ворот. Доминик в это время ногой затирает следы наших ботинок на пыльной земле, чтобы они не вели прямо к месту нахождения.

Чуть поодаль нас уже ждет черный внедорожник без номеров со выключенными фарами. Как только я закрываю гараж, мы также бесшумно идем к тачке. В кармане моей толстовки покоится пистолет, курок которого я нежно поглаживаю большим пальцем. Все тело наэлектризовано. Я чувствую, как искры адреналина скапливаются прямо в руках и ногах, заставляя меня делать хоть что-то, чтобы дать ей выход. В тюрьме в таких случаях я качал пресс или отжимался. Сейчас же предпочитаю бегать или боксировать, но в данную секунду я не могу сделать ничего: только продолжать тихо идти вперед, чуть покачиваясь на пятках, чтобы сбавить напряжение.

Мы останавливаемся в нескольких шагах от автомобиля, ожидая специальный сигнал, – нам необходимо убедиться, что за рулем свой человек, а не подстава. Водитель высовывает руку из окна и медленно показывает сначала один палец, а потом три – тринадцать. Число нашей Фамилии. Я и Доминик подходим ближе. Сажусь на заднее сидение, он проделывает то же самое с другой стороны. Водитель сразу же трогается задним ходом, все также не включая фар. Я позволяю себе громко выдохнуть лишь тогда, когда мы выезжаем на шоссе, и прибавляем скорости, наконец обозначая свое присутствие.

– Ты просто идиот, Адриан, – рычит Доминик, стягивая с черных волос капюшон и поворачиваясь ко мне. – Ты не понимаешь, что нам нельзя отсвечивать?! Крысы на каждом углу, мать твою. И вместо того, чтобы сидеть и ждать Теней, мы едем в чертов центр города ради убийства какого-то козла?

– Он повысил на нее голос, – бросаю я, нервно тряся коленкой. Не выдерживая напряжения, стягиваю с руки перчатку, и достаю из кармана черных джинс пачку сигарет, сразу же закидывая одну в рот.

Как же сложно принять тот факт, что Трэйси больше не наша земля. С этим город связано слишком много всего. Это наш чертов дом, но мы вынуждены вести себя, как нежеланные гости. Меня невероятно злит тот факт, что я не могу спокойно пройтись по улицам города, не могу сходить к дому, в котором жил до колонии. Я вынужден спать в чертовом гараже, деля старый матрас с Домиником. Конечно, мы провели за решеткой добрых семь лет своей жизни, и успели привыкнуть к дерьмовым условиям, но сейчас все изменилось.

Мы должны были оставаться на нашем месте и ждать Теней с докладом, но планы поменялись, когда сегодня днем я стоял в переулке и слушал, как какой-то козел кричит на мою женщину. На Зиару Грейсон. Он не знал, что она принадлежит мне, – скорее всего, этого не знает даже она, – но ни одна собака не посмеет проявлять неуважение к тем, кто мне нужен и дорог. А Зиара целиком и полностью моя. И теперь мы едем к дому этого засранца, чтобы проучить его.

Я нервно затягиваюсь сигаретой, стряхивая пепел прямо на пол автомобиля. Моя нога неистово трясется, а внутри полыхает пламя безумия и жажды крови – предвкушаю убийство, которое буду совершать так медленно и жестоко, что, скорее всего, не смогу уснуть сегодняшней ночью.

Я откидываю голову назад, упираясь взглядом в окно, за которым проносятся огни ночного города, яркие дорожные знаки и бесчисленное количество деревьев. Как же хочется выйти из этого чертового автомобиля и просто пробежаться прямо по шоссе. Бежать так долго и быстро, чтобы темнело в глазах. Чтобы ноги стали деревянными, а легкие разорвало от воздуха. А еще мне хочется орать, раскинув руки в сторону. Орать, пока мой голос не сорвется, а кашель не разорвет грудь в клочья. Но эти чувства я испытываю вовсе не из-за убийства. Все это из-за Зиары. Моего маленького сумасшествия. Моего сердца. Своим чистым и невинным лицом она разрывает мои органы в клочья, заставляя молить о пощаде. А своими тонкими бледными руками она сгущает мою тьму, а затем использует ее, как палитру.

Черт возьми, как же я хочу быть рядом. Как же я хочу заставить ее страдать также, как страдал я.

***

–Я иду с тобой, – говорит Доминик, как только мы останавливаемся около небольшого домика в южном районе Трэйси.

Я спокойно достаю пистолет из кармана толстовки, кладя его между нами на сидении – он мне не понадобится, смерть от пули слишком быстрая и щадящая. Из-под резинки высоких черных носков я вытаскиваю острый нож, лезвие которого подношу к носу, и глубоко вдыхаю. Запах стали, крови и кожи врезается в ноздри, доставляя моей душе безумное удовольствие. Тысячи маленьких фантомных пауков пробегают по моему телу, заставляя волосы вставать дыбом от этого чувства.

– Эй, – Доминик слегка толкает меня в плечо. – Не уходи с головой в свой мир крови и страданий. Я иду с тобой, ты слышишь? – Его темные глаза смотрят прямо в мои с совершенно непонятной эмоцией.

Мне хочется сказать ему, что справлюсь самостоятельно, но мы оба знаем, что это ложь. Если я пойду туда один, то буду играть с телом будущего трупа несколько часов, – к огромному, мать его, сожалению у нас нет столько времени. Именно поэтому я киваю, натягивая на руку перчатку.

– У вас максимум десять минут, парни, – говорит Серхио, наш водитель и Капо, который остался на земле Калифорнии под прикрытием. – Район тихий и тачка вызовет подозрения. А еще постарайтесь не шуметь, копы сядут на хвост.

Я молча натягиваю капюшон на голову и тихо открываю дверь. Мы с Домиником бесшумно ступаем к большому дереву, которое стоит с левой стороны дома. Около его густой кроны есть небольшое белое окно, в котором приглушенно горит свет. Дьяволица Джулари уже узнала, что этот кретин не женат и у него нет детей, именно поэтому я начинаю лезть наверх по стволу. Доминик повторяет мои движения, оглядываясь по сторонам. Я очень счастлив, что будущий труп не имеет даже собаки, потому что так убивать его будет гораздо проще.

Уже на самом верху я крепче хватаюсь за толстую ветку двумя руками, свешивая ноги вниз. Немного раскачавшись, я с двух ног бью по оконному стеклу. Руки начинают гореть и пульсировать от напряжения, но стекло выбивается лишь с третьего пинка. Я проваливаюсь пятками внутрь комнаты, нелепо и криво проходясь спиной прямо по острым осколкам, полностью оседая на пол.

Секунда, чтобы прийти в себя, и начать чувствовать пульсирующую боль во всем своем теле. Я поднимаю голову и вижу, как урод стоит в центре комнаты в одних трусах, и держит в руке пульт от телевизора так, будто это нож. Вторая рука приклеилась к волосатой груди, а глаза широко раскрыты от ужаса. Я медленно поднимаюсь с пола, коротким рывком доставая нож из-под рукава толстовки, и ступаю прямо на него.

Я чувствую, как мои губы растягиваются в улыбке, а разум затуманивается фантомным запахом крови и человеческого пота. Больше не думаю ни о чем, потому что часть моей личности, которая отвечает за эмпатию и здравый смысл, просто отмирает.

Урод медленно пятится от меня спиной вперед, но упирается в дверь спальни. Его рука торопливо дергает ручку, но я оказываюсь быстрее: одним большим шагом я настигаю его, и делаю резкий взмах ножом, за которым следует истошный крик и брызги крови.

Я отрезал ему правое ухо, которое упало прямо на мои грязные кроссовки. Он хватается за открытую рану, позволяя потоку бардовой крови стекать между пальцев. Крик боли, слезы отчаяния заставляют мои глаза закатиться, а рот растянуться в улыбке. Люди становятся такими жалкими и ничтожными, когда стоят лицом перед смертью. Они перестают контролировать себя, забывают обо всех грехах, думая лишь о том, как бы упасть на колени и умолять о пощаде. Только со мной такое не прокатывает. Никогда.