Убить или Влюбить. Финалисты

Довольная старушка сняла турку с огня, налила в чашку кофе.

– Пей! А дальше посмотрим…

Оксана сделала глоток, другой. Такой вкусный кофе ей ещё не доводилось пить.

– Кофейная гуща говорит, что ты должна бояться эльфов. Крупинки из их рук могут стоить тебе жизни.

– Ясно. Спасибо, бабушка. Я пойду. Я поняла, – как можно спокойнее сказала девушка и постаралась поскорее сбежать от колдуньи.

«Сумасшедшая бабка! Это же надо! Эльфы! Крупинки! Ну и бредятина! Говорила мне мама: «Не связывайся с цыганками». Такой раздражённой она уже давно не была. Злилась больше на себя и на свою доброту и отзывчивость, и успокоиться смогла только при виде вагончика с горячими кунжутными бубликами. Запах свежей выпечки одурманил, а предвкушение хрустящей корочки на языке довёл до кулинарного экстаза.

Оксана подошла к лавочнику, купила у него несколько бубликов и только хотела достать один, как столкнулась с четырьмя девочками лет восьми с белоснежными крылышками за спинами. От неожиданного толчка пакет с булочками упал на землю, а одна из девчушек подняла его и вернула Оксане.

– Спасибо тебе, ангелочек! – произнесла Оксана. Она умилялась нежной красоте и откровенным улыбкам девочек-эльфов. Те держали в руках светящиеся тросточки и махали ими перед Оксаной, словно волшебными палочками. При этом весело смеялись и пританцовывали. «Какие вы милые, девочки. И как вам идут эти костюмы ангелов» – улыбалась им в ответ Оксана.

Продолжая наблюдать за девочками, девушка достала один бублик. Едва откусив его, она неожиданно вздохнула и стала задыхаться. Небольшой кусочек бублика попал в горло и застрял, не давая возможности дышать и даже кашлять. Кислорода не хватало. Оксана посинела, осела, вцепившись в горло. Стамбул, её тайный турецкий любовник, начал целовать сильнее и сильнее. Прижал к себе, вцепился мощной энергией красоты, духовности, религиозности, которой был наполнен сам, и уже не выпустил из смертельных объятий, оставив влюблённую женщину навеки у себя.

«Istanbul, artik sonsuza dek seninim![20 - Istanbul, artik sonsuza dek seninim! (тур.) – Стамбул, теперь я навеки твоя!]» – воодушевлённо кричала её душа.

ДЕВОЧКА С КОСИЧКАМИ

Джон Гейбл развернул рабочее кресло спиной к двери и принялся медленно пролистывать хрустящие страницы свежей «Los Angeles Daily Tribune» от 14 октября 1922 года. Как обычно, остановился на колонке с новостями культуры. Газетчики писали об открывшемся в Лос-Анджелесе «Египетском театре», об успехе фильма «Робин Гуд» с Дугласом Фэрбенксом в главной роли. И опять ни слова о нём.

– Вы тоже верите, что Голливуд постепенно становится столицей киноиндустрии, сэр? – над головой Джона раздался женский голос. Он даже не заметил, как в его кабинет вошли. Взгляд мужчины начал не спеша подниматься вверх. Джон практически не заострил внимание на женских туфлях с закрытой шнуровкой и лишь бегло скользнул взглядом по светло-коричневому платью с заниженной талией с пышной подсборенной юбкой до середины икры. Зато остановился глазами на тонких пальцах левой руки без единого кольца, которые мило теребили длинную жемчужную нитку, свободно спускающуюся на грудь. И вот, наконец, его взору предстало худое женское лицо.

«Кого она мне напоминает? Снималась в эпизодической роли у Дэрека?» И вдруг озарение.

– Саманта, крошка! – радостно закричал Джон, узнав в незнакомке младшую сестру бывшего одноклассника Майка. Он вскочил, не обращая внимания на упавшую газету, и крепко обнял женщину, которая лет десять назад озорно прыгала через скакалку на заднем дворе, пока они с другом зубрили арифметику. Её тонкие тугие косички с вплетённой белой лентой взмывали выше неба. А мама громко кричала из кухни, ругая дочь: «Саманта, немедленно опусти юбку, бесстыдница! Негоже девочке задирать платье, выставляя напоказ икры». Помнится, та покорно опускала подол юбки. Он волочился по пыльной тропинке и исчезал в дверях дома.

– Какими судьбами в Лос-Анджелесе?

– А, – вздохнула Саманта, махнув рукой. – Приехала попытать счастье в актёрстве. Сейчас же всех берут в актёрки, ведь так? – она нервно сплетала пальцы между собой, иногда хрустела костяшками. То подносила ладони к лицу, то поправляла руками идеально сидящую шляпку-клош, которая плотно облегала её голову и удачно сочеталась с короткой стрижкой. Джон пристально смотрел на Саманту.

– Миссис Браун, что случилось? – спросил он.

– Неа. Уже не Браун, – ответила Саманта, как можно сильнее прикусив губы, чтобы не разрыдаться. – Я сбежала от мужа, Джон. Ему… Он… – она нервничала и не могла сформулировать мысль. – В общем, его арестовали. Крэг перевозил на себе через границу фляги с самогоном. Ну и попался.

– Крэг, что, бутлегер? – переспросил Джон.

– Да. Продажа нелегального алкоголя приносила неплохие деньги. Но ему сели на хвост. А мне он сказал бежать, чтобы и я не попала под подозрение.

– Ты?

– Всё нормально. Как сам? – Саманта лихо перевела тему разговора.

– Неплохо. Подрабатываю сценариями для низкопробных фильмов. Живу один с собакой. Кофе будешь? Извини, спиртное предложить не могу.

Саманта улыбнулась.

– Ясно. «Сухой закон» Соединённых Штатов коснулся даже развратного Голливуда.

Джон пожал плечами.

– Я могу кое-что предложить, если, действительно, хочется выпить, – сказала Саманта.

На этих словах она слегка наклонилась, стала ловко задирать пышную юбку платья и что-то искать то ли в подоле, то ли на ноге. Шляпка соскользнула с головы. Саманта не придала этому никакого значения. Зрелище одурманило Джона. Шелест одежды, тонкие пальцы, скользящие по манящим икрам и исчезающие где-то у бедра. Тут же взмыли вверх тугие косички. Послышался заливистый девичий смех. Показались красивые открытые икры, прыгающие через скакалку. Джон инстинктивно приблизился к Саманте, вдохнул её запах, почувствовал тепло тела. Его обдало жаром.

– Ты что-то ищешь? Тебе помочь? – вкрадчиво спросил Джон и притянул к себе девочку с тугими косичками. Саманта не отпрянула и позволила себя поцеловать. В губы, в шею, в ключицу. Рука Джона скользнула вниз, неспешно пробежала от колена до бедра, задержалась на поясе чулок и дёрнула за ленту-подвязку. На пол лёгким перышком опустилась небольшая записка, свёрнутая в трубочку.

– Вот она! Нашлась! – обрадовалась Саманта, отстранилась от Джона, наклонившись за бумажкой. – Я уж думала, она исчезла.

– Что это?

Саманта светилась счастьем. Она развернула записку, которая на деле оказалась обычным бланком для рецептов, и ткнула указательным пальцем на одно из слов: «Виски».

– Согласись, у меня гениальный доктор. Теперь у нас будет спиртное. Легально. Где у вас тут ближайшая аптека?

Джон засмеялся, снова обнял Саманту. Мелкие поцелуи-горошины рассыпались по лицу и шее и исчезали в потаённых женских изгибах. Джона манила эта девочка-женщина.

ПОД ЗВУКИ МАЗУРКИ

Старенькая карета кряхтела. Варенька не могла усидеть на месте. Ехать было всего пару кварталов, но почему-то время не спешило – застревало на каждой колдобине на мостовой. Петербургские особняки вросли в снег и казались молчаливыми. «Какие они мрачные, эти дома? Оделись в тусклые серые цвета и не понимают, какое счастье кругом, не замечают ярких красок, равнодушные громадины». Варенька даже сначала обиделась на скучные здания, рассматривая мельком подол своего платья цвета пыльной розы. А потом забылась, вдохновлённая предстоящим событием. И пусть Петербург серый. Пусть морозно и вьюжит. Пусть маменька хандрит. Ничто сегодня не может испортить её радостного предвкушения чудес. Бал. Она едет на первый бал. Улыбка не сходила с её уст.

Карета, наконец, остановилась у особняка графа Муравьёва. Варенька влетела в дом. Окрылённая и воодушевлённая антуражем, она остановилась в парадной перед огромным зеркалом. Улыбнулась своему отражению. Разгладила ленты на платье, поправила бутон розы, изящно приколотый к поясу. И только хотела подняться вверх по широкой лестнице туда, где собрался весь бомонд, туда, где она увидит роскошные наряды и услышит первые звуки, приглашающие на полонез, в зеркале что-то мелькнуло. Мужской силуэт. «Нет, просто показалось – это всё от волнения», – успокоила она себя и взлетела по лестнице вверх.

В огромном, освещённом тысячами свечей зале под сводами рифлёных колонн она сначала замешкалась. Мундиры, ментики гусар, влитые фраки гражданских, обнажённые женские плечи в роскошных туалетах. Дрожь пробежала по всему телу. Ватные ноги едва смогли сделать робкий шаг вперёд. Негромкий шум, полупоклоны, едва уловимые улыбки. Она выдохнула, пытаясь справиться с волнением.

«Позвольте пригласить Вас на мазурку, юное дитя!» – она услышала бархатный мужской голос.

«Это мне? Это меня?» – Варенька непонимающе взглянула на гладко выбритое лицо с узкой полоской идеальных усов над верхней губой. Перед ней стоял молодой адъютант.

«Да-да, конечно», – кричало сердце внутри, а тело только ответило лёгким реверансом в знак согласия. «Как его зовут? Ведь он представился. А как мне потом его найти?» – мозг сыпал волнительными вопросами. Варенька приглашена на мазурку. Душа торжествовала. «Маменька будет счастлива. Какой кавалер! Какая партия для неё».

Грянул полонез. Первая пара, вторая… И закружилось. Парадный танец соединил руки, перемешал лица, одурманил торжественностью. Постепенно череда танцев сменяла друг друга: вальс, венгерка, краковяк, падепатинер… «Когда же, когда мазурка?» Варенька хоть и была приглашена на некоторые из танцев, ждала, конечно, именно мазурку, всегда считающуюся душой бала, поводом для толков и пересудов, почти провозглашением о новых свадьбах. «Только как же его зовут? Ведь представлялся же!»

И вот она, танцевальная королева судеб, зазвучала.

«Где же он? Где?» – Варенька искала глазами адъютанта. Его не было в зале. Она принялась искать того, кем было занято сердце. И нашла. В соседнем ломберном зале среди игральных карт и мужских разговоров. Адъютант даже не вспомнил о своём танцевальном обещании.

«Это позор!» – Варенька вся в слезах, не помня себя, стремглав выбежала из зала. Частые ступеньки вниз и вот она уже в одинокой парадной, которая в начале вечера дарила столько надежд. Едва бросив взгляд на зеркало, Варенька ужаснулась. Она не видела своего отражения, но зато смотрела сквозь амальгаму в лицо того самого адъютанта, предававшегося наверху игре. В руке он держал ленточку с бубенцом и манил её, приглашая на танец. Девушка, еле дыша, прильнула к зеркалу и очутилась там, где звучали чарующие звуки мазурки. Адъютант склонился к нежной ручке своей дамы, к её благоухающему телу и, вдыхая аромат чарующих духов, пригласил сделать первые танцевальные па. Их завлекла мазурка. Поворот её головы дразнил кавалера. А он, то щёлкая шпорами, то кружа свою даму, то падая на одно колено и заставляя её танцевать вокруг себя, выказывая свою ловкость и воображение, показывал её, Вареньку, во всей красе и управлял её волей. Какой это чувственный танец. Какой это чудный момент. Варенька трепетала, слегка смущаясь доселе неведомого мужского взгляда и пьянея от его изящных слов. Но вот финальный аккорд взметнулся вверх на высокой ноте, а потом толчок – и Варенька оказалась снова в пустой парадной по ту сторону зеркала. Зарёванная, печальная, истерзанная муками любовной истомы. Она трогала холодное стекло, вглядывалась в каждый миллиметр висящего зеркала, но тщетно. Адъютанта не было.

– Милая, что с тобой? Куда ты исчезла? – услышала Варенька голос маменьки.

– Я не могу туда вернуться, мне стыдно. Тот адъютант… Он забыл про меня.

– Политес не нарушен, милая. Черёд мазурки не пришёл. Это волнение. Это простительно в первый раз, – маменька нежно поцеловала Варю в макушку. Девушка смущённо улыбнулась.

Галина Фомаиди