Разве на Руси в то время варили твёрдый сыр? А трубы-то, трубы!» Алиса когда-то прочла, что трубы на крышах русских изб появились только в XVIII веке, с изобретением огнеупорного кирпича, а до этого топили исключительно «по-чёрному», и избы были полны дыма.
«И глава семейства без бороды, но с поистине запорожскими усами – Тарас Бульба проиграл бы. И люлечку покуривает, а не «козью ногу», сиречь самокрутку. И печка-то какая-то не наша, не русская: низкая, с духовкой и конфорками. А помидоры?! А картофель?! Я картошечку, конечно, обожаю, но раз она на столе, значит, Пётр Первый уже завёз её из Европы, куда она просочилась из Южной Америки? Поначалу ведь её называли «земляным» или даже «чёртовым яблоком» и стояли насмерть, только бы не выращивать. Позвольте, какой же это век? Тоже восемнадцатый, что ли? Как там у одного поэта:
«В кашне, ладонью заслонясь,
Сквозь фортку крикну детворе:
«Какое, милые, у нас
Тысячелетье на дворе?»
Вообще всё какое-то ненастоящее, как «потёмкинские деревни».
Она вдруг представила, что радушный приём был лишь ужасной комедией, призванной усыпить её бдительность. Чу! Не шаги ли это слышатся там?! И на одно жуткое мгновение почудилось, что вся эта приторная лепота рассыпалась, как в дурном сне, и актёры, словно в античном театре, сбросили улыбающиеся маски. Она вообразила, как Васята, Мотруся и сыновья крадутся с ножами к её кровати. И даже бабушка Дормидонда уже не паралитик, а какая-то бабка-ёжка… И улыбнулась. Тьфу, привидится же такое!
«Но проблемы не отменяет. Такой компот получается, точно взяли да и перемешали казаков и чумаков, бураки и судаки, наседки и беседки, кафтаны и баштаны, да ещё греков с чуреками насовали для разнообразия…»
Тут она резко откинула одеяло и села в кровати.
«Но с какой стати я вдруг вообразила, что нахожусь среди русских? Только потому, что здесь есть вышитые петухи, горшки и ухваты, а собаку зовут Полкан? (Полкан, кстати, к полкам никакого отношения не имеет, это такой наш сказочный персонаж вроде кентавра). Русские, не русские… Не имеет значения. И если мы тут говорим на одном языке, то это тоже ничего не значит. Волшебство способно на всё – даже на то, чтобы королевич Елисей вопрошал ветер (и получал, заметьте, ответ), а устрицы понимали Моржа (на свою голову). В сказке иностранные языки не являются проблемой. Проблемой для меня является только то, что я не понимаю, что здесь делаю».
Совершив героическое усилие, девушка попыталась вызвать ещё какое-нибудь воспоминание, но ничего не получилось. Ничто не шевельнулось в памяти. На самом деле голова её не была пустой. Напротив, она была набита множеством самых разных сведений – например, Алиса помнила, чему равна площадь прямоугольного треугольника, зачем Егоров и Кантария влезли на купол рейхстага, кто такой Михаил Горбачёв и сколько орденов у ВЛКСМ. Помнила стихи Есенина и басни Крылова, дату англо-бурской войны и о чём поет группа «Наутилус Помпилиус». Она даже могла без запинки произнести «Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель президиума Верховного Совета СССР» и перечислить всех юных пионеров-героев (правда, насчёт Вали Котик она не была твёрдо уверена – девочка это или мальчик?). Алиса многое знала о своём мире – кроме того, кто она такая и какое место в этом мире занимает. Правда, догадывалась, что одно из самых незначительных.
О себе она не знала почти ничего, и всё, чем располагала, это одним-единственным куском жизни, грубо вырванным из контекста.
«Хорошо, конечно, что вообще удалось вспомнить хоть что-то – во всяком случае, я не ползаю сейчас на том лугу, как безмозглая амёба… Что мне известно? Я знаю, что меня зовут Алиса, и что некоторое время назад я находилась совершенно в другом месте. Я нашла в буфете старинную настольную игру и стала в неё играть, а потом каким-то образом перенеслась сюда… Но куда же девалось всё остальное? Вся моя жизнь?»
Она снова улеглась и закуталась в одеяло.
«Нужно быть настороже, здесь всё может произойти, – сказала она себе. – Вдруг я ещё куда-нибудь перемещусь? Нужно сохранять бдительность, глядеть в оба, не смыкать глаз, держать ушки на макушке, быть начеку и наготове».
И сладко уснула.
Системное сообщение:
Коричневый РГ «Алиса» получил информацию и зарабатывает +1 очко к опыту, что позволяет ориентироваться на местности.
«Здесь, всё ещё здесь!» – было первой мыслью, когда пришли её будить. Радостная, Алиса мигом соскочила с постели.
Наскоро перекусив горячим хлебом с медовыми сотами и молоком, вышла со двора. Было ещё темно, лишь самый краешек неба на востоке отсвечивал девичьим румянцем. Алиса совсем забыла, что в деревне ложатся чуть стемнеет, а встают с первыми петухами, и если говорят «рано», то это значит ещё до солнца… Петухи, и правда, кукарекали вовсю, восторженно приветствуя рассвет, избавляющий добрых людей от власти сил зла. Девушка поёжилась и обняла себя руками – ночная прохлада коварно забралась под одежду и скользила там ледяными струйками.
За дощатой стенкой сарая перекатывали что-то тяжёлое и погромыхивали железным инвентарём. Разговаривали двое.
– Какое число сегодня?
– Двадцать третье, бать.
– Завтра двадцать четвёртое, стало быть, Петров пост скоро… Вилы-то подай, орясина.
– Скажете вы, бать… За что обидели?
– Да ничего, ничего. Это я так. Не взыщи, коли что. Муторно на душе как-то, круть-верть. А сердце – слышь? – всё щемит и щемит… Колоду подвинь, мешает. – Помолчав, Васята продолжал: – Полкашка-то осмирнел?
– А то. Вчера Махрятка так вдарил ему промеж глаз, что по сю пору в будке сидит, носа не кажет.
– Могабыть, хворый?
– Могабыть, и так. Струмент приберём, так пойду, гляну.
Пауза.
– Слышь… Не подумай, что батяня твой рехнулся на старости лет… а только надо пошарить у огорожи.
– Пошарить?
– Ну да.
– А чего пошарить-то?
Пауза.
– А и сам не ведаю. Ты у меня старшой, на тебя вся надёжа. В охотниках ходишь, ведмедя брал…
– О чём вы, батя? В толк не возьму!
Пауза.
– Могабыть, след какой выглядишь. Глаза у тебя молодые, зоркие… Неспроста Полкашка-то наш вечером с привязи дёргался, знать, хищник вокруг дома бродил.
– Коли велите, прямо сейчас и пойду. Не сомневайтесь, батя, ежели есть что, так примечу.
Едва успела Алиса отойти от сарая, как оттуда вышел верзила Ждан. На широком плече его громадные грабли казались детской игрушкой. Приветливо кивнув Алисе, парень постоял немного, задумавшись. Потом он почесал макушку и поднял глаза к небу. Затем взъерошил чуб и нахмурил брови. Подвигал губами… Скорее всего, все эти действия в совокупности каким-то образом стимулировали его умственную деятельность, потому что Ждан хмыкнул, произнёс довольное «а!» и двинулся на зады хозяйства.
Гремя пустыми уже вёдрами, с утренней дойки прошла мать семейства.
– Здравствуйте, Мотруся.
– И вам доброго утречка, леди. Как почивалось?
– Спасибо, хорошо. Перины у вас просто королевские, я отлично на них выспалась.
– Ой ли? Младенчик-то мой не мешал вам? Капризил Игнашка, всё вякал и вякал полночи. Зубки у его режутся, – Мотруся рассеянно улыбнулась и поправила выбившуюся из-под платка русую прядь. Её чуть коровье лицо было неподвижно и покойно. – А снилось ли вам что доброе?
Девушка вздрогнула.
– А почему вы спрашиваете?
– Так с четверти на пятницу сон-то вещий бывает. Чего привидится, того и будет.
– Нет, я ничего не видела. Совсем.