Жили-были люди… Сборник

– Рецепт запиши обязательно, пригодится. Это варенье будет очень любить твоя дочь.

13.08.16

Кофе на пристани

Что может быть хуже бессонницы августовской ночью? Только бессонница очень душной августовской ночью. Что может быть хуже бессонницы очень душной ночью, да еще когда под раскрытым окном музыка играет? Думаете, ничего?

Не-а. Комары.

Что можно думать душной ночью, с комарами, бессонницей и музыкой? Вот примерно это я и думаю. Лежу и прямо вот так и думаю, чуть ли не во весь голос. Могла бы и во весь, но боюсь разбудить девчонок – они-то нормальные люди, спят без задних лап. Спят, счастливые, так, как только могут спать двенадцатилетние здоровые девицы, набегавшись, накупавшись и наболтавшись с компанией таких же оболтусов, а вечером еще и наскакавшись дискотеке. Которая проходит по летнему времени на пляже. А на пляж выходят окна нашего номера. Вот потому и лежу я сейчас без сна – голова после двух часов непрерывной громкой музыки окончательно одурела. Лежу и ругаюсь – на санаторий, на себя, на жизнь.

Но кто ж знал?

Кто знал, что жара в этом году такая выпадет; что забуду положить в чемодан фумигатор; что дискотеки из здания на улицу перенесут «по просьбам трудящихся»; что номер нам такой достанется – окнами на пляж. А расписывали-то, расписывали – волны слышно прямо из окна, вид красивый. Слышно, только не волны, а громкоговоритель, который выключается лишь глубокой ночью. А еще днем – южная сторона! – у нас дышать невозможно, а вечерами и ночью не только «наша» музыка слышна, но и из соседних домов отдыха, где танцуют «до последнего клиента», а это и в час ночи бывает, и в два… Красота, словом. Музыка-то в конце концов стихает, а вот я уснуть уже не могу никак. Без толку и пытаться.

Третья ночь почти без сна. Приехали отдохнуть, называется.

Да еще и комары… жужжат, гады. А вчера ведь не было…

Я звонко хлопаю себя по щеке, пытаясь убить в темноте очередного кровососа, и откидываю измочаленную простыню. Тихо, наконец, слава тебе Господи! Только слышны в этой тишине громкий треск не то кузнечиков, не то цикад на улице и сонное дыхание моих девчонок. В раскрытое окно вползает такой долгожданный ночной ветерок.

Я встаю, с минуту стою над спящими дочками. Потом беззвучно натягиваю майку и шорты и спускаюсь вниз. Длинный, совершенно пустой коридор, едва освещенный холл; от выхода тянет прохладой. Выхожу неторопливо, спускаюсь на пляж.

На пляже темно и тихо. И – счастье! – никого нет. Третий час ночи.

Медленно, медленно иду я вдоль кромки воды, ноги чуть-чуть вязнут в мокром песке. Смотрю на лунную дорожку, протянувшуюся ко мне, вдыхаю запах воды и водорослей, слушаю шорох волн. Да! Вот это – мое! Это – то, зачем уже третий год еду я сюда и что нынешним летом удастся получить, похоже, только ночью. Тишина. Безлюдье. Все спят…

Но нет, похоже, спят не все. Дойдя до края пляжа и развернувшись, замечаю я узкую полоску света, падающую на песок из раскрытой двери летнего кафе. Запах озерной сырости на миг перебивается запахом кофе, и я замедляю шаг, невольно принюхиваюсь. Неужели они еще не закрылись? Но только бы, во имя всех святых, без музыки!

За вынесенными на улицу столиками пусто. А, нет – одинокая фигура за столиком успешно сливается с тенью. Я не расположена заводить сейчас знакомства и разговоры, поэтому снова ускоряю шаги. Но сидящий за крайним столом мужчина, заметив меня, улыбается и предлагает негромко:

– Кофе?

Нет, это не хозяин кафе, унылый усатый кавказец, что постоянно торчит здесь днем. Этого я раньше не видела. Могучий мужик с аккуратной короткой бородой, с шевелюрой, изрядно побитой сединой, чем-то похож на боцмана из детских фильмов. Густой загар на лице и шее, внимательные и спокойные небольшие глаза, голубая майка в полоску кажется тельняшкой. Ему бы попугая на плечо да трубку в зубы – пират, как есть пират. Хотя вот и трубка лежит рядом на столе, незажженная.

– Курю, – с улыбкой признается он, перехватив мой взгляд. – Но сейчас не надо. Жалко портить такую ночь, верно?

Я киваю, останавливаюсь.

– Хотите кофе? – снова спрашивает он и указывает на пустой стул напротив.

– Нет, – отвечаю я с сожалением и опять втягиваю ноздрями ароматный запах. – Мне его нельзя, да и вообще… совсем тогда не усну.

Мужик понимающе кивает.

– Знакомо. Но не бойтесь. Я варю по своему рецепту, меня знакомый научил, судовой кок из Индии. Они там, знаете, по этому делу спецы. Он разный кофе готовит, и у него есть один рецепт – специально чтобы расслабиться и уснуть. Так что не волнуйтесь. Да и ночь уже скоро кончится. Вы присаживайтесь, сейчас принесу.

Не успеваю возразить – он поднимается и исчезает за дверью.

Я пожимаю плечами и сажусь. Молчу и смотрю на воду. Где-то кричит ночная птица, в траве громко трещат цикады.

Сколько-то я сижу так, ни о чем не думая, глядя на гладкое темное полотно озера, пока на столике передо мной не оказывается маленькая синяя чашка.

– Только, пожалуйста, не включайте музыку! – вырывается у меня.

– Что вы, – укоризненно отвечает «пират», усаживаясь на свой стул, – разве можно портить такую ночь? Да и вообще – у нас ведь есть уже музыканты. Слышите?

Он прав. Концерт для волн со сверчком пахнет йодом, солью и обещанием неизвестного.

– «Вы ведь тоже любите живую музыку?» – продолжает он явно измененным голосом.

Я невольно улыбаюсь:

– «Живую?»

– «Ну, ту, которую не включают».

И мы смеемся тихонько.

Я делаю глоток. Кофе действительно чудесен, такого мне пробовать еще не доводилось. Гаснут в глубине сознания все эти «нельзя» и «будет плохо». Не будет. Буду только я – дурой, если не выпью до конца, если отодвину от себя эту чашку, синюю с золотым ободком.

И мы сидим, молчим и опять смотрим на озеро. И озеро тоже молчит и тоже на нас смотрит. В полосе света, падающего кафе, крутятся какие-то мотыльки.

Внимание мое привлекает смутный белый силуэт у лодочной станции. Что-то колышется на воде у понтона, что-то явно большее, чем лодки и катамараны.

– Интересно, что это? – вслух думаю я.

– Яхта, – откликается «пират». – Это моя.

Надо же! Из богатых, что ли?

– Я тут в гостях, – продолжает он. – К другу решил заглянуть… а он оказался в отпуске. Друг здесь летом барменом подрабатывает. Теперь жду рассвета.

Яхтсмен? Почему бы и нет…

– Ну, как кофе? – спрашивает чуть погодя «пират», наблюдая за мной. – Не подкачал рецепт?

Я нехотя киваю. Раздражение вдруг ушло, сменившись облегчением и усталостью. Сейчас мне не нужно слов, любой звук скребет ножом по нервам, любой, кроме шелеста волн, шума вдруг налетевшего ветра и стрекотания цикад.

И «пират», кажется, понимает это. Потому что – молча – протягивает ко мне руку.

На крупной, мозолистой его ладони с длинными сильными пальцами лежат две конфеты… и я не верю своим глазам. «Ночка». Те самые, давно исчезнувшие. Из детства.

… Мне было одиннадцать, когда мы с родителями ездили в Москву. Я мало что запомнила, конечно, из той поездки – только сплошное летнее ликование, ощущение восторга, вкус московского мороженого и еще почему-то очередь к Мавзолею, тогда они еще были. И – вот эти конфеты. Мы выстояли огромную очередь, накупили – голодная провинция конца восьмидесятых! – кучу сладостей, но ничего не запомнилось мне так, как вкус этих конфет. Темные, почти насквозь шоколадные, неслыханное детское счастье!

В дороге – почти двое суток в поезде, жара, плацкарт – я ничего не замечала и мечтала только о конфетах. Ни шоколадные медали, купленные тогда же, ни ореховая халва душу не тревожили. А «Ночка»… утром второго дня пути, когда мама и брат еще спали, я, чувствуя себя закоренелой преступницей, приподняла нижнюю полку, на которой ехала, сунула руку в щель, нащупала замок сумки. Конфеты лежали сверху…

И все время дороги, стоило родителям отлучиться в туалет или за кипятком к проводнице, я таскала и таскала эти конфеты, не в силах справиться с искушением, по одной, по две, по три штуки. Наваждение, тяга сладкоежки, запретное ощущение опасности… сладость во рту, которой невозможно противиться.