Жили-были люди… Сборник

Спустя два часа бабушка вновь возникает в коридоре под руку с Володей. Чем-то явно довольная, она медленно шаркает тапочками по линолеуму; путь их лежит мимо заветного дивана, на котором одиноко сидит Женя, уткнувшись в телефон. Увидев студента, бабушка приосанивается и с кокетливой улыбкой говорит:

– Женечка, я ведь тебе изменила!

Будущий врач поднимает голову – и немедленно откликается:

– А я думал, у нас с вами навсегда.

Поправив седые кудри, бабуля хмыкает и с достоинством ползет дальше в свою палату.

Советский человек

Оля – молодящаяся дама лет сорока пяти – прошла огонь, воду и медные трубы. Две операции на позвоночнике ей делали в Германии, третью – в Москве. Теперь будет четвертая.

В промежутках между обсуждением своих и чужих болезней Оля веселит соратниц по палате рассказами о Германии: как там невероятно чисто, как все улыбаются и никто, ну совсем никто не говорит по-русски. С тамошними врачами Оля общалась с помощью переводчика. В один из вечеров, перед самым отбоем, Оля вспоминает:

– Когда я очнулась после операции, то первый вопрос у меня был: «Как прошла операция?». Мне сказали, что хорошо. А второй вопрос я задала такой: «Я вела себя достойно советского человека?»

Совершенно обалдевшие женщины замирают в ожидании продолжения. Оля добавляет с гордостью:

– И мне сказали: «Да». И я уснула. Они еще что-то говорили, но я уже не слышала – мне тогда было это неважно…

Роковая женщина

Анна Михайловна, лежачая пациентка нейрохирургии, немолода, но тщательно следит за собой. Каждое утро подолгу красится перед маленьким зеркальцем, а на ночь надевает на волосы сетку. Перед операцией главная ее забота – успеть сделать маникюр. Утром мы провожаем ее в операционную бодрыми наставлениями, а Анна Михайловна беспокоится только о том, что не успела закрутить бигуди.

После операции больных обычно привозят в палату «в натуральном виде» – то есть в чем мать родила; халат, тапочки и белье аккуратно сложены сбоку на каталке. Анну Михайловну, еще сонную, сгружают на кровать, вещи кладут на тумбочку, тапочки поставили на пол. Денис Валерьевич, палатный врач, заглядывает к нам, чтобы удостовериться, что с Анной Михайловной все «в пределах нормы», и уходит по своим врачебным делам. Мы ждем обеда, не забывая приглядывать за женщиной; дело обычное – после операции все помогают друг другу, «все там будем».

Едва очнувшись от наркоза, Анна Михайловна шарит руками по кровати. Заглянувшая в этот момент в палату санитарка подходит к ней:

– Чего тебе? Проснулась? Что ищешь?

– Одеться, – бормочет Анна Михайловна. – Трусы мои где?

– Вот они, твои трусы. Помочь, что ли одеться?

– Да, помогите. А то придет сейчас Денис Валерьевич, как же я перед ним…

– Не видал Денис Валерьевич ваши голые попы, – сердито бормочет санитарка, помогая даме натягивать белье.

Не мужчина

Гинекология – царство женское, мужчинам туда хода нет. Приходящие мужья или братья стыдливо жмутся к стеночкам в «предбаннике» – комнате для свиданий; даже если и пройдет кто-то, чтобы поговорить с врачом, то это скорее исключение, чем правило.

Утром отделение оглашает крик «На уколы!», и женщины занимают очередь перед процедурным кабинетом. Дверь нараспашку, стесняться некого – тут все свои. Очередь продвигается довольно быстро; смех, шуточки, рассказы о славном больничном прошлом – наслушаться здесь можно чего угодно.

Вдруг гомон в коридоре перекрывает отчаянное:

– Девочки, смотрите! Мужчина!!

Все головы дружно поворачиваются в другой конец отделения: там, возле туалета, мелькает мужская фигура с тросом и какими-то инструментами.

Проходит пара секунд, прежде чем из очереди раздается разочарованное:

– Да какой же это мужчина? Это же сантехник!

Недовольное «У-у-у!», крик из кабинета «Следующая!» – и женщины возвращаются к обсуждению нелегких дамских проблем.

Июнь 2012

Сказка про слова

Из цикла «Осенние сказки»

Димке

У каждого слова – свой цвет и запах. Это неправда, что слова не имеют смысла; каждое слово – живое, только нужно уметь его слышать.

Слово «отчаяние» – светло-желтое, выгоревшее и обесцвеченное. Оно обесцвечено болью, изматывающей тело и душу. Оно пахнет лекарствами, грязными подъездами и усталостью. Оно выглядывает из-под двери призраком ночной «неотложки» и гулким эхом больничных стен.

Слово «мужество» – светло-стальное с отливом в синеву. Синева – от весеннего неба, кусочек которого виден из окна квартиры. Оно прорывается сквозь сжатые зубы вперемешку с ругательствами – на себя, на слабость и боль, которой нет конца.

Слово «надежда» – светло-зеленое, как молодая листва в мае – ее клейкий запах чувствуется даже сквозь запах пыли. Его звук – звук телефона, по которому тебя помнят; треск модема, по которому приходят письма; единственно честные приговоры врачей.

Никто не знает, какими затертыми становятся слова, когда обретают первоначальный смысл, тот самый, единственно истинный смысл, ради которого они и создавались. В эти минуты слова растворяются – как сказка при встрече с суровой действительностью.

Мужество, сила, смелость… О них вспоминаешь только ночью, когда кажется, что утро не наступит даже через тысячу лет. Самое страшное время в сутках – от полуночи до двух часов ночи… Час Быка. Ночью властвует тишина… тишина, которая страшнее ада и скрежета зубовного, потому что для тебя она – навсегда.

Осенью в небе так мало солнца. Тянется к его лучам белыми лепестками фиалка, цветок надежды… жаль, что фиалка – не зеленая. У фиалки, впрочем, есть надежда – расцвести снова. Есть ли она у тебя – надежда, что утром ты успеешь проснуться? Тикают часы, сыплются камешками беспощадные слова. Есть только два слова в мире, убивающие мужество: «никогда» и «навсегда». Жаль, что их нельзя закрыть, исключить, запретить … запретить – под страхом жизни.

А потом приходит утро. «Утро» – это тоже только слово. Но с ним связано другое слово – «надежда».

18.09.2010

Сказка про смех

Из цикла «Осенние сказки»

Е.Х.Зубаирову

Было лето – щедрое и вечное, и мир был юным, ибо Господь сотворил его. И бродил Господь между людьми и радовался, и оделял их – радостью и покоем, горем и печалью, удачей, любовью и надеждой.

И только об одном забыл Господь.

Тогда пришли к Нему люди и просили: «Даруй нам, Господи, смех. Будет он лететь по свету и славить щедрость Твою». И даровал Господь смех – всем, кто просил Его об этом.

Первыми пришли к Господу дети. И дал Господь им смех – выше меры. Был тот смех звонким, как пение птиц на рассвете, и чистым, как вода ручья в лесу. Он звенел серебряными бубенцами и искрился, как игрушки на новогодней елке. Смех пах снегом и мандаринами, был теплым, как бабушкины плюшки, и бархатистым на ощупь. И смеялись дети – и был счастлив Господь, глядя на них.

И летел тот смех по свету.