Жили-были люди… Сборник

Когда я худо-бедно прихожу в себя и в здравый смысл, на столе передо мной лежит колода карт. Большая, потрепанная, на рубашках – не цветы-листья, как обычно, а запутанный странный узор, словно кошка клубок ниток по полу гоняла-гоняла да так и бросила. Бог тасует их – мелькают узоры, чьи-то лица, пейзажи на оборотах – и раскладывает их на столе рубашками вверх.

– Выбирай.

– Что? – не понимаю я.

– Жизнь. Ты же просила другую. Выбирай.

Я разглядываю карты, не решаясь взять в руки. Рубашки их теперь не одинаково-пестрые: на каждой словно маленький экран, по которому бегут буквы.

– Выбирай, – повторяет Бог. – Но учти: у каждой есть сторона лицевая и сторона изнанки.

– И ты мне, конечно, изнанку не покажешь, – фыркаю я.

– Отчего же? Покажу. Все будет честно.

Я с опаской прикасаюсь к третьей справа. Беру… вчитываюсь в аккуратные строки – и в голове словно вспыхивает кино.

Художница по костюмам. Известность, слава, приглашения в столичные театры. Большая квартира в центре Питера, зарубежные выставки, интервью и гонорары. Счастье творчества, весь мир на ладони. Долгая жизнь. Трое мужей и два любовника.

– Интересно, – неуверенно говорю я. – А на изнанке что?

– Переверни.

Три развода, и каждый – со скандалом, с разделом имущества через суд. Надоедливая родня, то и дело пытающаяся пристроить через нее то сына, то брата, то племянника. Скандал с коллегой по цеху – попытка плагиата, ну это ладно, это можно не считать. Одинокая старость, неизбежные болячки. Второй любовник – альфонс, за глаза распускающий грязные сплетни. Умрет в своей квартире, и только через пять дней соседи вызовут милицию.

Бррр… Нафиг!

– Не нравится? Другую возьми.

Я послушно беру другую карту.

Библиотекарь в детской библиотеке. Тихая, спокойная, аккуратная. Муж и две дочери-погодки, любимая работа, пусть неденежная, но муж зарабатывает достаточно. Дети-читатели ее обожают и даже спустя много лет приходят в гости, приводят своих детей. Порядочные и разумные дочки, обе замужем и удачно, любящие внуки. Цветы на окнах, вышивки на стенах, с мужем – любовь взаимная и спокойная, даже умрут почти одновременно, с разницей в месяц.

А на изнанке что?

Сахарный диабет. Всю жизнь строжайшая диета, куча ограничений, к сорока годам – отказ от любимых поездок, куча денег уходит на врачей и лекарства. Сначала отрежут пальцы ног, и она перестанет выходить из квартиры, потом откажут руки. К пятидесяти она полностью ослепнет, в последние месяцы жизни почти не сможет слышать и выходить будет только на гемодиализ – три раза в неделю.

Нафиг-нафиг! Я поспешно отодвинула карту.

Что тут есть еще?

Бизнес-леди. Жесткий, уверенный в себе характер, стремительная карьера администратора, собственная строительная компания – все четко, без всяких интеллигентских закидонов. Муж – партнер по бизнесу, единственный сын, отличное здоровье. Смерть во сне. Свой дом за городом и пятикомнатная квартира в центре, куча друзей.

Хм. А на изнанке что?

Муж подставит и оберет до нитки, уйдет к молодой секретарше. Сын, еще в детстве получивший все и сразу, как большинство мажоров, начнет пить. Она потратит кучу денег, пытаясь вытащить его, вылечить, вытянуть, но парень будет срываться снова и снова и в конце концов просто пропадет без вести. Жив ли, нет ли, она так никогда и не узнает. Интриги и «подставы» – куда без них в бизнесе, инфаркт в 42. В последние годы жизни она сойдется с мужичком из соседнего подъезда и станет тихо, тускло коротать с ним дни, выживая на пенсию и небольшие случайные подработки.

М-да. Ничего особенного, но… к черту!

– Тебе не угодишь, – хмыкает Бог. – А эта?

Еще одна карта.

Талантливый ученый, своя кафедра, муж и дочь-умница. Профессор, декан, академик, доктор наук. Имя и след в науке, друзья-ученые за рубежом, любимая работа до конца жизни. Своя частная школа, приносящая огромный доход, благодарные родители и дети. Многочисленные ученики, публикации, монографии.

Зависть, сплетни, интриги за спиной… ну, это мы переживем. Сирота с шестнадцати лет. Взятки, тяжелейшая, по 16 часов в сутки, пахота, ночи над диссертацией. К семидесяти резко откажет голова – сначала она начнет путать расписание и забывать куски собственных лекций, придираться к подчиненным и требовать выполнения уже сделанных заданий. Потом перестанет узнавать знакомых, и ее вынуждены будут с почетом проводить на пенсию. В последние годы жизни она не сможет выходить из квартиры и даже дочь порой станет принимать за чужого человека. Умрет от инсульта.

Дальше, дальше…

Фотограф. Автостопом объездила весь мир, меняет страны, как перчатки, нигде не задерживаясь надолго. Беспечна и легка, как бабочка, совершенно не напрягается отсутствием денег, работы и жилья. Где-то между делом родила дочку, красавицу и помощницу, и вырастила из нее хорошего человека. Жила в монастыре в Тибете, потом стала мастером йоги, потом, уже в пятьдесят, увлеклась танцами. Ее снимки не всегда бывают оцененными, но всегда – неожиданными и точными, как укол шпаги, как вздох посреди ночи, когда вырываешься из кошмара…

Безнадежная, безответная любовь в семнадцать лет привела ее сначала в ванну с перерезанными венами (спасибо, что вовремя вернулась с работы мать), потом – в психушку, откуда помогли бежать друзья, иначе быть бы ей овощем. Но по весне и осени у нее «сносит крышу», и она уезжает, убегает, уходит из сырого, ветреного города на юг, подальше от своей бессмысленной любви. Были и другие, много, и кто-то из них стал отцом ее девочки, она и сама не знала толком, кто. Но даже в горах, в монастыре так и не сможет найти покой, отыскать противоядие от отравившей ее единственной настоящей любви.

Я листаю карты. Еще, еще, еще. Развод, рождение ребенка, удачи на работе, съемная квартира. Тяжелейшая операция, поездки автостопом на другой конец огромной страны – к любимому и единственному, к самым лучшим на свете друзьям. Предательства и разочарования, потери и обретения. Неповторимый запах крошечного, единственно родного существа на руках, попытка суицида из-за несчастной любви. Ночная дорога и ветер в лицо, прогулки по крышам, свет софитов на сцене, ночные муки над раскрытой тетрадью, первое письмо с признанием. Смерть матери, авария, запах цветов и самовар на даче, зимняя лыжня, искрящаяся под солнцем, детский смех. Последние копейки на ладони, недосып, отчаяние, счастье, несчастье, свет, тьма… жизнь…

Бог ждет.

Я швыряю карты на стол, буквы и лица расплываются перед глазами.

– Скажи, – голос мой глухой и сиплый, – а моя здесь есть?

Бог молча, неуловимым жестом фокусника выхватывает из груды на столе одну, отправляет по столу ко мне.

Я протягиваю руку – и останавливаюсь. Медленно, медленно сжимаю пустую ладонь.

– Не хочешь посмотреть? – в голосе Бога нет ни ехидства, ни сочувствия, ни досады – просто констатация факта. – Меняешь не глядя?

Я качаю головой.

– Нет. И так верю: и хорошее, и плохое, все в меру, всего полной чашей. Как у всех.

На улице замолкает дневной шум, на пол падает пятно света от фонаря у подъезда. Со стола сползает ленивой кошкой, трется об ноги тишина.

Бог ждет.

– Знаешь, – говорю я задумчиво, – оставь себе. Пусть… пусть все будет, как будет.

На лице Бога мелькает и пропадает в густой бороде улыбка. Он неторопливо сгребает колоду, тасует ее бережно и нежно. Бледнеют, выцветают на рубашках буквы, лица, пропадают и складываются в прежний причудливый узор – узор человеческих судеб.

Я поднимаюсь и доливаю в чайник воды.

– Еще чаю? – спрашиваю.

– Нет, – отзывается Бог, – больше не хочу, спасибо. А вот варенья… варенье у тебя шикарное.

Совсем стемнело на улице, время зажечь лампу… или свечи, или огонь – живой, настоящий, тот, что поможет перевести дыхание и даст силы жить.

Пока я наполняю стоящую на столе вазочку новой порцией густой, тягучей вишневой радости, Бог добавляет буднично: