Жестокие принципы

– Гриш, я знаю, что Тася вчера высказала такое предложение, но это не означает, что нужно идти у неё на поводу. Ты сюда не нянькой нанимался работать, – жду ответа от парня, одновременно выкладывая десерт на тарелку и заливая вишнёвым соусом.

– Я сам попросил.

– Сам? Зачем?

– Подвижность руки полностью восстановится лишь через месяц, и до этого момента проку от меня в рядах охраны мало. Сидеть на месте не привык, а одному находиться в квартире удовольствие не по мне. А так я при деле, и мелочь довольна, – смотрит сверху на Тасю, которая прижалась к Грише, радостно улыбаясь. – Ну что, мелкая, пойдём твой кукольный дом смотреть?

– Ой! Точно! Пошли! – тянет за руку большого мужчину, который послушно исполняет её приказ. – А потом мультики, а потом гулять.

– Если что, мы в коттедже, – последнее, что успевает обронить Гриша, и исчезает за дверью.

– Зачем это всё? – оставшись наедине, не стесняясь, могу обращаться к Островскому.

– Он сам попросил.

– Все в этом доме знают, что последнее слово всегда за вами. Даже не за Альбертом Витальевичем. Просьба Гриши ничего не значит, если только вы не заинтересованы в подобном решении.

Островский пожирает взглядом, отправляя в рот очередную ложку с десертом, и оставляет моё высказывание без ответа. Не дождавшись реакции, забираю грязные тарелки, чтобы сгрузить в мойку, когда по уже сложившейся традиции Парето подходит сзади, прижимаясь сильным телом. Его близость будоражит, воскрешая картинки прошедшей ночи.

– Ты слишком эмоционально реагируешь на простые вещи, Лена, – говорит полушёпотом. – Иногда я принимаю решения исходя из сложившейся ситуации без планов на будущее и собственной выгоды. Ярову предстоит восстановиться после ранения, девочке с ним комфортно и спокойно, соответственно, их нахождение вдвоём имеет свои плюсы. После возвращения Гриши к привычному графику я подумаю, кто будет присматривать за твоей дочерью. Но, возможно, это уже будет неактуально.

– Неактуально? – реагирую на последние слова и разворачиваюсь в кольце его рук, чтобы оказаться в паре сантиметров от лица мужчины. – Вы… вы планируете избавиться от нас? То есть от меня? – Паника охватывает тело, а губы трясутся. – Я плохо работаю, Константин Сергеевич? Исполняю приказы, тружусь с раннего утра до позднего вечера, не беру отгулов и выходных, прихожу к вам, когда пожелаете.

– Значит, секс со мной тоже работа, Лена?

– Нет, – отвожу взгляд, понимая, что к перечисленному добавила лишнего. – Другое.

Разве он не видит, что давно стал для меня кем-то большим, чем начальник службы безопасности, которого все без исключения боятся?

– Что именно?

Поднимаю глаза, мгновенно утонув в его синих. Горло сжимает тугим кольцом, а слова застревают на кончике языке. Скажи я сейчас всё, что скопилось внутри, имею шанс получить удар под дых, который станет для меня смертельным.

– Мой тебе совет: надень броню на своё маленькое доброе сердце. Иначе я его уничтожу.

Покидает кухню, оставляя меня сражаться с множеством разрывающих мыслей и невысказанных слов. Всё, что необходимо Островскому, – секс. Эмоции – это по моей части, и с ними придётся справляться самостоятельно, потому что ему глубоко плевать, что, сам того не желая, проник в то самое маленькое сердце. Такому человеку не нужна дурочка, способная принять его зазубрины характера, особенности темперамента и выделяющуюся внешность. Островский давно определился с направлением, в котором движется, не считаясь с помехами, возникающими случайно. Так же просто он избавится и от меня, когда того, что я даю, станет слишком мало для человека, который привык брать всё.

Готовлю завтрак для Аронова и, накрыв стол в малой столовой на половине хозяина, возвращаюсь к ежедневным заботам. Кручусь на кухне, когда мой сотовый оживает. Предвкушаю, что звонит Валя, с которой мы давно не делились новостями, но на экране высвечивается «Рома», и я мгновенно принимаю звонок. Четыре буквы, которые возвращают меня в прошлую жизнь, вспоминать которую нет желания. И всё же, несмотря на убеждения Островского, я хочу услышать ответ на свои вопросы. Но в трубке тишина, и только прерывистое, сдавленное дыхание указывает на наличие собеседника.

– Ром, – начинаю, надеясь на ответ. – Рома, это ты? Ром, ответь. У тебя проблемы? Во что ты снова вляпался? – разговариваю словно сама с собой, смотрю на экран, подтверждая, что звонок продолжается, а секунды отсчитывают время, которое перевалило за минуту. – Зачем позвонил, если не планировал что-либо говорить? – начинаю злиться, чувствуя себя идиоткой, потому что беспокоюсь за человека, который легко наплевал на нас с дочерью. – Если нечего сказать, не стоило и звонить, – повышаю голос и отключаюсь, не желая продолжать монолог.

Меня трясёт от злости и негодования. Хочется набрать Рому и высказать, что думаю о нём, называя самыми последними словами. Не проходит и нескольких минут после сброса вызова, как Островский в компании двух охранников садится в машину и срывается с места, оставляя чёрные полосы на плитке. Даже не могу предположить, что так взбудоражило Парето, который всегда собран и спокоен.

Пожимаю плечами, убеждая себя в важности такой спешки, и продолжаю готовить обед. Через пару часов иду проведать Тасю и нахожу их с Гришей в коттедже. Дочка сладко спит на кровати, а охранник устроился на диване под звуки мультфильма в телевизоре. Удивительно, но даже в детском саду Тасю невозможно было уговорить спать днём, но, видимо, Гриша – совсем другое дело, он смог найти подход к маленькой женщине. Тихонько закрываю дверь, чтобы не потревожить их сон, и возвращаюсь в большой дом, когда мимо меня проносятся четыре охранника, едва не сбивая с ног. Озадаченная увиденным, огибаю строение, наблюдая, как Аронов торопится к машине, переставляя палочку, и садится в чёрный внедорожник. Двери закрываются, и кортеж из трёх автомобилей срывается с места так же резко, как и Островский несколько часов назад.

Нехорошее предчувствие расползается внутри, но я отмахиваюсь от него. Что может случиться? Я достаточно знаю Парето, чтобы понимать: у этого человека всё под контролем, а непредвиденные ситуации невозможны. Но никто не возвращается даже поздним вечером, а Гриша уверяет, что такое иногда бывает: Аронов остаётся в городе, если важная встреча назначена на утро или у них с Викторией есть совместные планы.

Проснувшись, первым делом интересуюсь у охраны, вернулись ли мужчины, получаю отрицательный ответ. Долго не решаюсь набрать номер Островского, но, съедаемая переживаниями, нажимаю на вызов, чтобы послушать протяжные гудки.

– Гриш, спроси у парней, что случилось, – вечером умоляю парня, потому что не знаю, к кому ещё можно обратиться. – А то от меня шарахаются, будто от чумной. Я задаю вопрос, а они глаза в пол и несколько шагов в сторону.

– Они с тобой разговаривать не будут.

– Почему?.. – Ни с кем в этом доме я не конфликтовала, стараясь придерживаться правил.

– Потому что ты женщина Парето.

Становится неловко, отчего теряюсь и прячу взгляд, а щёки пылают от смущения. Не хотелось бы афишировать отношения, которые связывают меня с Константином Сергеевичем.

– Лен, тут везде расположены камеры, – уточняет Гриша. – Над коттеджами тоже, а мониторы под контролем охраны. Все в курсе, что ты приходишь к нему вечером, а уходишь ночью. Помнишь Кира?

– Кира? – перебираю образы мужчин, работающих на Аронова, но их так много, что все лица сливаются воедино. – С татуировкой на шее?

– Он самый. Больше не работает, потому что пару недель назад позволил себе отпускать в твой адрес сальные шуточки. Парето услышал, и Кир в ту же секунду отправился за ворота без оплаты за последний месяц. Наученные примером, парни сторонятся тебя, чтобы не потерять работу. Даже простая беседа может быть расценена Островским как подкат к тебе.

– Ты серьёзно? – оторопело смотрю на парня, переваривая сказанное, и не верю, что Островский способен на ревность. Только не по отношению ко мне, скорее к такой женщине, как Гронская.

– Даже удивился, когда он одобрил моё предложение присмотреть за мелкой. Видимо, меня как соперника не рассматривает. – Разводит руками, довольно ухмыляясь. – Но лучше я, чем незнакомая тётка. Парето не любит новых людей, а эта Ираида доверия не внушала даже Тасе, о чём она ему сразу же рассказала.

– Тася? Когда? – не могу вспомнить, когда дочка оставалась один на один с Константином Сергеевичем.

– Так они почти каждый вечер беседуют.

– Гриш, ты что-то путаешь, наверное…

– Лен, сам видел. Ты пока на кухне крутишься, они на качелях устраиваются за домом и болтают.

– Стоп-стоп, – останавливаю парня, – ты сейчас точно про Островского и Тасю говоришь?

– Тоже удивлена? – громко смеётся, запрокинув голову. – Я, кстати, видел, – понижает голос, – как Парето улыбался, а два раза даже смеялся, как мне показалось, искренне.

Гришины слова кажутся вымыслом, потому что дочка обязательно поделилась бы общением с Костей и поведала детали. Дети не способны сдерживаться, тем более когда человек им приятен, а каждая встреча приносит радость. Но сейчас рассказанное волнует меня не так, как тревога, бушующая внутри.

– Гриш, расспроси ребят, что случилось. Я чувствую, что-то не так.

Исполняя мою просьбу, парень идёт с вопросами к охране, но не возвращается. Ночью почти не сплю, лишь проваливаюсь в дрёму, но просыпаюсь от каждого шороха и подскакиваю, чтобы посмотреть, не появился ли свет в окне соседнего коттеджа. Тревога разрастается, а мысли бросаются вскачь, предполагая самое ужасное. Но я тут же убеждаю себя в обратном, то и дело повторяя, что Островский скорее причинит вред кому-нибудь другому, чем пострадает сам.

Утром Гриша забирает Тасю, бросив сухое: «Без происшествий». Обед проходит в молчании, лишь дочка весело щебечет и строит планы, предвкушая катание на санках. Нервы сдают, когда к вечеру никто не появляется, а телефон Островского молчит. Даже связываюсь с Петровной и прошу позвонить Аронову, за что получаю нагоняй и жёсткое: «Не твоё дело». Укладывая Тасю, слоняюсь из угла в угол, ожидая приезда Аронова или Парето.

В полночь на территории появляется несколько автомобилей, один из которых подъезжает к соседнему коттеджу, останавливаясь напротив входа и закрывая обзор. Ни разу не видела, чтобы машины сюда заезжали, разрешая Тасе бегать без ограничений. Сразу замечаю Аронова, передвигающегося с трудом, и пожилого мужчину с сундучком в руке, которые исчезают за дверью. Около получаса ничего не происходит, а затем Альберт Витальевич выходит и направляется к моей двери. От тихого стука подпрыгиваю на месте и через несколько секунд внимательно изучаю взволнованное лицо Аронова, застывшего на пороге.

– Прошу прощения, что разбудил…

– Я не спала. Что с Константином Сергеевичем?

Аронов тяжело вздыхает и показывает, чтобы я шла за ним. Привычно вхожу в соседний коттедж, застыв у входа, а когда охрана расступается, вижу на постели Островского, правое плечо и часть груди которого перетянуты бинтом. Грудная клетка едва заметно поднимается и опускается, лоб покрыт испариной, а сам он без сознания.

– Что случилось? – с трудом справившись с нахлынувшими эмоциями, спрашиваю севшим голосом.