Жестокие принципы

– Парето своих шавок и к ней приставил, – довольно улыбается, поправляя одежду. – Херово работаешь, малец. Оставляешь подопечную без присмотра. А если с ней что-нибудь случится?

– Скорее с тобой. – Охранник щёлкает пальцами и сжимает кулаки.

Показательный жест и воинственный вид пугают даже меня. Я всегда видела парня расслабленным и улыбающимся, но сейчас понимаю: в случае опасности Гриша готов к любому развитию событий. Неожиданно появляются два мордоворота, которые оттесняют Воронова, останавливаясь перед Гришей. Молчание и острые взгляды, направленные друг на друга, не сулят ничего хорошего, но Воронов кивком отзывает своих парней и удаляется.

Охранник провожает троицу взглядом и потом обращает внимание на меня. Только после того как Воронов удаляется, расслабляюсь и понимаю, что тело потряхивает, медленно избавляясь от напряжения.

– Откуда этот Шакал взялся?

– К-кто?

– Если Островского называют Парето, то Воронова – Шакалом. А Константин Сергеевич просто Шакалёнком. – Гриша зло усмехается. – Хитрый, трусливый, ходит за мэром по пятам, надеясь, что получит кусок с большого стола. – Впитываем с Петровной каждое слово, молча слушая Гришу. – Это не мои слова. Сама знаешь кого.

– Знаю.

– А где Тася, Лен?

Вскакиваю, выискивая глазами дочку, и с облегчением выдыхаю, когда вижу её в цветном домике в компании девочки.

– Останемся ещё? – Петровна ставит пакеты на лавочку, усаживаясь.

– Нет. Поехали домой.

Попытка забрать Тасю осложняется желанием ребёнка ещё порезвиться, и я обещаю купить домик к куклам, подаренным Костей. Выбираем нужную игрушку в магазине, и довольная дочка сама мчится к машине, чтобы побыстрее оказаться в коттедже. Хочу сказать Грише, чтобы заехал в банк для получения карты, но вовремя вспоминаю, что мои документы по сей день остаются у Парето.

Дорога погружает в мысли, и я анализирую слова Воронова, не понимая цели, с которой завязался разговор. Островский заставил пойти на приём, чтобы привлечь внимание – ко мне или к себе? Его и так все знают, вряд ли он решится избавиться от шрамов или станет мягче. Значит, ко мне. Я никто, прислуга, которую привели с улицы, но интерес Воронова живой, настоящий. Он настойчиво предлагал мне себя, всячески унижая Островского в моих глазах и говоря про него ужасные вещи. И, если бы я не была знакома с убеждениями Парето, каждое слово Воронова откликнулось бы во мне сомнением и, скорее всего, страхом. Но, несмотря на всё сказанное, Островского я по-прежнему воспринимаю по-особому. Невероятный коктейль из страха, возбуждения, предвкушения и сомнений бурлит внутри, притягивая к Константину Сергеевичу.

Я однозначно тронулась умом, если желание прикоснуться к этому мужчине и чувствовать его истинно мужской запах сильнее чувства самосохранения. Несмотря на резкие слова и обиду, пришедшую после них, всё больше склоняюсь к мнению, что сказаны они были с другим подтекстом, просто я слишком плохо знаю Островского, чтобы делать сиюминутные выводы. И сомневаюсь, что его вообще кто-то знает.

Глава 14

– Хозяин приехал. – Комментарий Гриши заставляет сердце мчаться на бешеной скорости, выламывая рёбра изнутри.

Аронов вернулся, соответственно, в компании Островского. Всю неделю убеждала себя в нормальности ситуации, делая акцент на том, что мы оба взрослые люди и сами решаем, с кем и когда заниматься сексом. Но сейчас, на пороге дома, тело вновь охватывает дрожь, а чувство стыда разрастается до гигантских размеров. Решимость тает с каждым шагом, а когда я вижу на кухне Островского, и вовсе разлетается в пыль.

– Приготовь ужин.

Приветствие отсутствует в привычной манере мужчины, и я ловлю себя на мысли, что соскучилась по этим коротким фразам-приказам, с которыми он обращается ко всем без исключения.

– Панна-котта будет застывать два-три часа, но я могу другой десерт, быстрее…

– Лена, ужин. Нормальную еду.

Переставляю тарелки и бокалы, чтобы занять руки, но Парето подходит сзади, упирается ладонями в столешницу передо мной, заключая в капкан.

– Что пожелаете, Константин Сергеевич?

– На твой выбор. Что быстрее.

Пара минут тяжёлого дыхания над моей головой, и Островский отходит. Слышу, как отодвигается стул, и понимаю, что вновь придётся готовить под прицелом синих глаз.

Решаю сделать карбонару с беконом и сливками, чтобы сытное блюдо удовлетворило голод мужчины, а приступая к процессу, почти отключаюсь от мысли, что Парето за моей спиной. Он не собирается уходить, ожидая еду и получая удовлетворение от моего смущения. Через полчаса подаю ужин, не решаясь поднять голову и поймать на себе осуждающий взгляд, а как только Парето приступает к еде, спешу покинуть кухню, не спрашивая разрешения.

Иду в коттедж, где Тася с энтузиазмом занимается новым приобретением – домом для кукол. Помогаю разобраться с мелкими деталями и креплениями, включаюсь в игру, но мысленно обращена к Островскому, на которого так и не решилась посмотреть. Мне кажется, как только я попаду в плен губительной синевы, отступление станет невозможным, а правда, которая крупными буквами начертана на моём лице, будет понята мужчиной. Необходимо держаться на расстоянии от того, кто может стать моей фатальной ошибкой.

Дочка безумно рада новым игрушкам и моему присутствию – активная, улыбающаяся, окрылённая. Сейчас я вижу её такой чаще и радуюсь, что мой ребёнок перестал дёргаться от громких звуков и голосов, без напряжения воспринимая людей. Не знаю, сколько ещё продлится наша размеренная жизнь, но к её окончанию я пока не готова.

Периодически посматриваю в окно, а точнее, на вход соседнего коттеджа, ожидая возвращения Островского. И когда он исчезает за дверью своего жилища, спешу на кухню, чтобы приготовить завтрак. Петровна ушла отдыхать, а дом погрузился в тишину. Провозившись на кухне больше часа, почти на цыпочках спешу проскользнуть мимо соседа, но, когда до двери остаётся несколько шагов, слышу металлический голос за спиной:

– Зайди.

Останавливаюсь, закрываю глаза и делаю несколько глубоких вдохов, а затем исполняю приказ, направляясь к Парето. Отходит, освобождая проём и пропуская меня внутрь. Дверь за мной закрывается с характерным щелчком блокировки ручки.

Попалась. Западня. Так отчаянно бежала от него, а оказалось, это движение по кругу.

Стою не шевелясь, ожидая дальнейших действий Островского, который замер за моей спиной. Стягивает с меня куртку и бросает на кресло. Сжимаю и разжимаю пальцы, приготовившись к любому развитию событий. Парето делает несколько шагов, оказавшись передо мной, а затем поддевает пальцами мой подбородок и тянет вверх. Смотрю куда угодно, но только не в глаза, а он выжидает и, поймав мой взгляд, сокращает дистанцию между нашими лицами.

– И всё-таки противно?

Не тот вопрос, который я ожидала. Не найдясь с ответом, отрицательно качаю головой, а затем произношу:

– Стыдно.

– Не трать попусту силы на чувство вины. Всё, что мы делаем за закрытыми дверями, – наше личное дело.

– Я была уверена, что вы меня презираете.

– За что? – удивлённо вскидывает бровь.

– За то, что согласилась на секс без особого сопротивления. В ваших глазах я доступная и сговорчивая. Возможно, вы решили, что переспала с вами с выгодой для себя или рассчитывая на покровительство, как те девушки, которые пожирали вас глазами на приёме.

– И что же ты видела в их глазах?

– Вожделение.

– Нет, Лена, вожделение вожделению рознь, и то, что ты видела в глазах этих женщин, лишь жажда наживы и стремление к сытой, обеспеченной жизни. Как правило, им всё равно, перед кем раздвигать ноги и под кем стонать. У них, кстати, есть цель, а средство – они сами. Банально, но в большинстве случаев срабатывает.

– Но не с вами.

Его пальцы нежно поглаживают скулы, а затем перемещаются на мои губы, приоткрывая их.

– Не со мной.

– А что сработает?

Вопрос остаётся без ответа, потому что Островский набрасывается на мой рот, нагло присваивая. Никакой нежности, он не осторожничает, проникая глубоко, с жадностью орудуя языком и сталкиваясь с моим. И я уже мало что понимаю, сгорая от желания повторить разрывающее наслаждение и почувствовать его в себе. Зарываюсь пальцами в тёмные волосы, отвечая на поцелуй, и прижимаюсь к горячему телу, обжигающему сквозь одежду. Непослушные пальцы едва справляются с преградой в виде мелких пуговиц рубашки, а когда наконец расстёгиваю её, чувствую под ладонью знакомые шрамы. Они манят меня, приглашая очертить и вспомнить каждый, словно, не прикоснись я к ним, тронусь умом.

Островский слегка толкает меня, а как только упираюсь лопатками в стену, молния на форме движется вниз, а следом по ногам сползают трусики. Отрывается на секунду от моих губ, чтобы зубами разорвать пакетик с презервативом и одним движением раскатать по члену. Подхватывает меня под попу, а я понятливо оплетаю его ногами, чтобы через секунду ощутить в себе толстый орган. Толчки жёсткие, резкие, нетерпеливые. Сегодня осторожным он не будет, имея меня в привычном для него темпе.