Жестокие принципы

– Мы едем. Десять минут, и выйдем.

Снимаю форму, переодеваясь в джинсы и свитер. Хватаю Тасю и иду к машине, в которой уже сидят Гриша и Петровна.

– Поедем в торговый центр. Мне кое-что купить нужно. Через пару недель собираюсь к дочери на несколько дней, внукам подарки обещала привезти.

– Вы уедете?

– Дня на четыре, не больше. Приёмов не предвидится, поэтому ты легко справишься сама.

На кухне сама-то я справлюсь без особых усилий, но без Петровны я фактически один на один с Островским. Аронов не счёт, на кухне он никогда не появляется, вызывая кого-то из нас с помощью внутренней связи. Исключение составляют моменты, когда, принеся кофе, я попадаю на обоих мужчин сразу и Альберт Витальевич старается завязать разговор, выясняя подробности моей жизни под пристальным взглядом Парето.

Въезжаем на парковку огромного центра под визги Таси, которая всю дорогу не умолкала, умоляя отвести её в детский городок. В саду она общается с детьми, играет, резвится, выходные же для неё проходят слишком спокойно, не позволяя избавиться от накопленной энергии. Петровна с Гришей отправляются на второй этаж, а мы поднимаемся на четвёртый, и сразу на выходе из лифта Тася срывается с места в направлении детского городка. Смеюсь, с трудом удерживая дочку, и ускоряю шаг. Сажусь напротив входа, со стороны присматривая за Тасей, которая через десять минут знакомится с какой-то девочкой её возраста и эмоционально о чём-то беседует. Радуюсь, что мой ребёнок общительный и открытый новым людям, и вспоминаю себя в детском доме: тихая, зажатая девочка с огромными серыми глазами, которая дёргалась от каждого шороха и с трудом заводила знакомства.  Дети открыто называли меня странной, сторонились и не брали в компании, потому что я отказывалась участвовать в шалостях, предпочитая тратить силы на книги. Со временем я просто привыкла к одиночеству и тишине, изредка составляла компанию Елене Николаевне, старшему воспитателю, когда требовалось выполнить монотонную и кропотливую работу.

– Мам, смотри! – кричит Тася и исчезает в бассейне с цветными шариками.

– Осторожно! – пытаюсь перекричать детский визг и возгласы предостережения других родителей.

Не знаю, сколько у нас есть времени, пока Лариса Петровна занимается покупкой подарков, но дочка, кажется, старается оббежать всё и сразу.

– Какая приятная встреча, Лена!

Поворачиваю голову и резко отшатываюсь в сторону, когда мужчина без одобрения усаживается рядом, подвигая меня на лавочке.

– Добрый день.

Передо мной Воронов, только совсем другой: джинсы, свободный свитер и кроссовки. Сейчас он мне кажется ещё больше похожим на Рому, отчего внутри сворачивается неприятный комок. Поразительная схожесть с мужем не позволяет спокойно реагировать на его появление.

– Не помните меня? Антон Олегович. Мы встречались с вами неделю назад в доме Аронова. – При упоминании хозяина Воронов поджимает губы, но тут же расплывается в улыбке, которая мне не кажется искренней.

– Помню.

– Константин Сергеевич так быстро увёл вас, что многие не успели представиться вам.

– Многие? Их было много?

– Конечно! Например, мэр – Зарецкий Анатолий Владимирович. Новое лицо в наших кругах привлекает внимание, тем более такое выразительное, – произносит с причмокиванием, умилённо закатывая глаза, чем вызывает ещё бо?льшую неприязнь.

– Простите, не предполагала, что моё появление произведёт такой фурор. Планировала остаться незамеченной среди нескольких десятков гостей.

– Прийти в компании Парето и остаться незамеченной? – Громкий смех привлекает к нам внимание окружающих, приковывая ненужные взгляды.

Мне хочется забрать Тасю и уйти, чтобы избавиться от компании этого человека. Короткая беседа между ним и Островским на приёме дала понять, что отношения мужчин напряженные. В любом случае нужно отвечать коротко и сухо, чтобы Воронов сам понял, что пора удалиться.

– Не вижу ничего выдающегося, – пожимаю плечами, выискивая глазами дочку среди множества детей. – Большинство мужчин были в компании привлекательных девушек, но их появление вас не удивило.

– Лена, а вы давно знакомы с Островским?

– Недавно, – размытый ответ, который не даёт Воронову никакой конкретной информации.

– А вы знаете, почему он получил прозвище Парето? – наклоняется, оказываясь так близко, что в нос врезается приторный запах парфюма.

– Знаете, Антон Олегович, я привыкла обращаться к людям по имени.

– Так вот, Лена, – словно не слышит меня, продолжая. – Константин Сергеевич Островский – человек умный, хитрый и скользкий. Его способность просчитать игру от начала до конца и достичь поставленной цели феноменальна. При этом он не гнушается никакими средствами для достижения этой самой цели, ступая по головам и оставляя после себя уничтоженные жизни – в физическом или же моральном смысле, неважно. Он никогда не тратит время впустую, не совершает действий, неспособных привести к результату, и достигает цели, изменяя переменные с выгодой для себя. Мой непосредственный начальник, Зарецкий Анатолий Владимирович, однажды выдвинул предположение, что Константин Сергеевич руководствуется законом Парето, известного социолога восемнадцатого века, и чётко соблюдает правила, грамотно распределяя затраченные усилия. Вот так и закрепилось за ним прозвище, хотя сейчас уже никто не вспомнит, откуда и почему оно появилось. Если вам интересны детали, прочтите.

Всё, что поведал мне Воронов, было сказано Викторией на приёме. В том, что Островский невероятно умён, сомнений нет, а его точка зрения в вопросе достижения необходимого результата посредством устранения препятствий мне известна. Только Воронов всё это говорит с нажимом, ядовито, смакуя каждое слово и наблюдая за моей реакцией.

– Зачем вы всё это мне рассказываете?

– Чтобы вы понимали, Лена, кто такой Островский и чем вам может грозить связь с ним.

Вспыхиваю, словно спичка, желаю возмутиться, но вовремя вспоминаю, что лишь выдам себя, вступив в полемику с Вороновым.

– А с чего вы взяли, что у нас связь? Разве не может мужчина провести время с женщиной, не связывая отношения постелью?

– Такому, как Островский, в отношении вас надеяться не на что. – Противный смех окутывает, вызывая приступ тошноты. – Ну правда, кто посмотрит на это? – с нажимом проводит пальцем по щеке, указывая на шрам Парето. – Скажу по секрету, – переходит на шёпот, – тело у него в таких же шрамах. Зрелище омерзительное.

Слова Воронова никак не сочетаются с впечатлениями, полученными неделю назад, когда я, прикасаясь к неровным отметинам, не испытывала отвращения. Вероятно, я неправильная, и то, что в людях вызывает отторжение, меня манит.

– Есть люди, прекрасные лицом, но ужасные внутри. И это куда страшнее шрамов на теле, потому что гниль остаётся гнилью, каким бы дорогим парфюмом ни старались залить тошнотворный запах.

После моих слов Воронов угрожающе щурится, но через секунду возвращает натянутую улыбку, видимо всё ещё желая вызвать мою симпатию.

– А я-то думал, что Константин Сергеевич просто купил симпатичную куколку для постельных утех. Каюсь. Ошибся. Таких, как Парето, возбуждают ум и острый язычок, а когда в дополнение к мозгам идёт красота, экземпляр становится бесценным.

– Просто некоторые умеют тщательно выбирать, другие же соглашаются на первый попавшийся вариант.

– Всё-таки вас связывает нечто большее, чем простое общение, не так ли?

– Я этого не говорила.

Только сейчас замечаю, что Воронов настолько близко, что, кажется, одно движение – и я буду вдавлена в мужское тело. Трудно дышать, хочется избавиться от его общества, и я выглядываю Гришу и Петровну, которые оказались бы как нельзя кстати.

– Я умею читать между строк, Лена. – Его рокочущий голос оплетает, будто толстые канаты, обездвиживая. Это похоже на какой-то гипноз, вызывающий желание слушать собеседника и поддакивать. – Зачем вам Островский, который использует вас и выбросит, как и всех, кто попадается на его пути? Рядом есть кандидатуры интереснее и выгоднее.

– Это вы сейчас на себя намекаете?

– Прямо говорю, – не разрывая взгляда, тянется губами, но я успеваю упереться в его грудь ладонями, уворачиваясь.

Я зажата между лавочкой и колонной, не имея шансов вырваться, а Воронов напирает всей массой, зажимая меня всё больше. Открываю рот, чтобы закричать и позвать на помощь, когда рядом раздаётся:

– Руки убрал от неё.

В этот момент мужское тело исчезает, и я получаю долгожданную свободу. Гриша хватает Воронова за шиворот, оттаскивая от меня на несколько метров на глазах у изумлённой Петровны, которая застыла с пакетами в руках.

– Я помощник мэра! Ты даже прикасаться ко мне не имеешь права, – рычит на Гришу, которому, кажется, плевать на слова Воронова.

– А ты к ней, – указывает на меня.