Жестокие принципы

Именно сейчас вспоминаю сказанное в бреду «ты мой свет» и всё больше понимаю, что высказывание относилось не ко мне. Долгий взгляд и молчание. Но я не жду ответа. Его не будет. По крайней мере, не сейчас. Я просто хочу, чтобы Островский понимал: он может меня уничтожить лишь одним безразличием. Больших усилий не требуется. Опасно с моей стороны выставлять свои слабости, но он их и так видит, прекрасно понимая, что перед ним я беззащитна и открыта.

– Моя очередь. Как погиб ваш сын? – Ловлю гневный взгляд, показывающий, что лезу туда, куда никому нет входа, но Островский сам установил правила игры, а их он выполняет безоговорочно.

– Никита обучался в элитной школе. Так захотела жена, считая, что заработанные деньги нужно вкладывать в ребёнка. Я не возражал. Много работал и всегда мало уделял ему внимания, решив, что он мальчик с головой на плечах и ничего не случится… Мы оба пропустили момент, когда подросток пристрастился к наркотикам, от передозировки которых и скончался. Страшнее момента в моей жизни до сих пор не было. И, предугадывая твой вопрос, сразу отвечу. После произошедшего с головой ушёл в работу, пахал сутками, иногда без сна. Меня не было в городе, когда Надя пыталась покончить с собой. Аронов успел, вызвал скорую, но по дороге в больницу она умерла от сердечной недостаточности. Прилетел первым же рейсом, по пути машину вынесло с трассы, и мы перевернулись. Это, – указывает на своё лицо, – итог. На похороны жены я так и не попал. Выполз из больницы только через месяц.

– И стали таким? – Он понимает, что сейчас я говорю не о внешности.

– В какой-то момент в тебе что-то щёлкает, и ты больше не ждёшь понедельника, Нового года или дня рождения. Всё решается в считаные секунды, а месть становится целью, к которой ты упрямо идёшь.

– А что за ней?

– Тьма. И безразличие. Именно это я и имел в виду, когда говорил тебе, что «жить счастливо» не про меня.

– Вы просто не пробовали, – переубеждаю его и улыбаюсь, когда произношу: – Возможно, такая женщина, как Гронская, смогла бы вернуть вашу веру к жизни.

– Эта уж точно не ценительница глубины души, скорее глубины кармана, – ухмыляется, всем видом выказывая пренебрежение.

– А я?

Улыбка сползает с лица Парето, а взгляд становится серьёзным. Ничего хорошего для себя я не услышу, но так будет проще в следующий раз сказать ему «нет».

– Я устал. Хочу спать, – закрывает глаза и даёт понять, что стриптиз окончен.

За нашей игрой не заметила, что капельница почти закончилась. Вытаскиваю её, заклеивая катетер. Беру поднос и несу в дом, чтобы и самой поесть, пока Костя спит.

Костя… Только мысленно я позволяю себе так его называть, вкладывая в эти пять букв нечто ласковое и бесконечно родное. Вряд ли хватит смелости произнести это вслух, тем более обратиться к нему открыто. В данный момент я ближе всех, но всё равно дальше, чем он может себе позволить.

Глава 19

Ещё через пару дней Островский уже уверенно сидит и ест сам, отбирая из моих рук ложку. Его бесят собственная беспомощность и моя лукавая улыбка, когда приходится просить о помощи. У меня есть вариант нарваться, когда Парето станет прежним, наказание он придумает самое изощрённое.

– Хочу в душ, – озвучивает просьбу поздним вечером, когда я уже собираюсь уйти к себе, потому что моё постоянное нахождение рядом более не требуется. – Чувствую, как от меня воняет.

– Неправда. Я обтираю ваше тело влажными салфетками.

– Это не то. Мне. Нужен. Душ.

– Что мне сделать?

– Помочь до него добраться.

Покорно соглашаюсь, заклеиваю раны водонепроницаемым пластырем и после немалых усилий помогаю Косте подняться, опершись на меня. Его покачивает, пока он привыкает к положению стоя, но спустя несколько минут всё же идёт в направлении ванной комнаты. Здесь душевая больше: значительное пространство, отгороженное стеклянными стенками. Вероятно, по этой причине он и выбрал данный коттедж, потому что в моём душевая в три раза меньше. Вношу стул, помогая опуститься на него Островскому, и собираюсь уйти.

– Куда? – рычит мне в спину.

– Вы сказали «помочь добраться». Просьба выполнена. Ложку донести до рта способны самостоятельно, да и стакан тоже, уверена, и помыться для вас не проблема.

– Проблема, – шипит, – не могу поднять руки. Помой меня. Только разденься.

Бесполезно возражать и приводить аргументы, что идея не лучшая, а ужасная. Тело Парето манит, а после последней близости прошло больше недели, и всё моё существо желает его грубых рук и грязных поцелуев. Выдохнув, медленно избавляюсь от одежды под изучающим взглядом, который наполняется голодом. Он даже не пытается скрыть этого, рассматривая моё тело.

Вхожу, останавливаясь рядом, и настраиваю воду, пока она не становится приемлемой температуры. Окинув взглядом мужскую полку, понимаю, что все средства без запаха, что позволяет так явно чувствовать естественный аромат его тела. Распределяю шампунь по волосам, массируя кожу головы, а затем мою его тело, осторожно обходя болезненные места. Весь процесс занимает не более получаса, за время которого Костя то и дело надсадно дышит, уставившись на мою грудь. Делаю вид, что не замечаю голодных взглядов, и спокойно вытираю мужское тело, предварительно обернувшись полотенцем сама. Возвращаемся в комнату, я помогаю Островскому занять удобное положение и уже собираюсь вернуться в ванную, когда он меня останавливает:

– Ты куда?

– Мне нужно одеться.

– Я бы хотел, чтобы разделась.

И я хочу. Вот только выдать свои желания означает вновь безропотно исполнить его указания. Костя просить не умеет – только приказывать. Несмотря на внутренний протест, призывающий отказать, сдёргиваю полотенце, являя ему обнажённое тело.

Островский шумно сглатывает и бродит жарким взглядом, смущая меня. Он обнажён, и я не могу оторваться от затвердевшего члена. Подходить не спешу, соблюдая между нами дистанцию.

– Сюда иди, Лена, – похлопывает ладонью рядом с собой, приманивая меня. – Сегодня у тебя есть редкая возможность сделать всё самой. Как тебе нравится. Я приму всё.

Колеблюсь с минуту, но иду к Парето, сжигаемая предвкушением его внутри. То удовольствие, что получаю с ним, невероятное и захватывающее. Сложно отказаться от возможности вести, когда он сам предлагает.

Взбираюсь на него сверху и сразу целую. Я скучала по сухим, горячим губам и сейчас, собирая их вкус, тихо стону от предвкушения сильного оргазма. Одновременно трусь складками о твёрдый член, не позволяя войти и распаляя его ещё больше. Но Костя сам отдал мне первенство, поэтому ему остаётся лишь смириться, иначе он ничего не получит. Фиксирую свои руки на спинке кровати, чтобы случайно не причинить ему боль в порыве, и ускоряюсь, размазывая свою влагу по члену. От возбуждения становлюсь бессовестно мокрой и при очередном движении, приподнимаюсь и резко насаживаюсь на толстый член. Стон получается слишком громким, но громче лишь хрип Островского, оказавшегося внутри меня по самое основание и желающего продолжения.

Налитая плоть пульсирует, и я пускаюсь в бешеные скачки. Запрокинув голову назад, теряюсь в ощущениях и расплываюсь от множественных разрядов, пронизывающих моё тело и подводящих к острой эйфории. Сладко настолько, что хочется продлить этот момент. Замедляюсь, а открыв глаза, попадаю в плен его потемневших и пропитанных жаждой. Нетерпение проявляется в хаотичных движениях его бёдер и частом дыхании, и я даю нам обоим желаемое, когда кончаем одновременно, содрогаясь телами. На секунду выносит из тела, заставляя его парить в пространстве, а когда возвращаюсь, запечатлеваю на губах Кости жадный поцелуй, растягивая такое мимолётное удовольствие. Ещё минута, чтобы уловить толику тепла в его глазах, а затем он вновь становится каменным и безразличным. Мы оба получили то, чего жаждали. Хочется верить, что в последний раз.

Вернувшись в ванную, быстро одеваюсь и покидаю коттедж не оглянувшись. Ничего нового я там не увижу, лишь прежний Парето, который больше независим от меня.

***

– Доброе утро, – приветствую Островского, в ответ получая скупой кивок.

Вылизан до блеска, привычно бодр и свеж, несмотря на то с момента ранения прошла всего неделя. Даже Гриша до сих пор с повязкой, поддерживающей руку, но Парето слабости позволить себе не может, как и появиться перед всеми с намёком на боль. А она имеется, о чём говорит ложка в левой руке. Всё возвращается на круги своя, когда выставляю перед ним панна-котту и кофе. Никакого протёртого супа и пюре, от которых он так плевался.

– Твои услуги сиделки более не требуются. Возвращайся к своим прямым обязанностям.

– Вас поняла, Константин Сергеевич.

Для меня это возможность отстраниться от Островского и прекратить встречи, которые подведут меня к черте. Я не солгала, когда сказала, что привыкаю к нему и надеюсь на то, чего априори быть не может. Разум твердит, что Костя не тот человек, который станет мне опорой, сердце же упрямо не желает внимать доводам. Увы, мы не выбираем, кого любить, сжигая себя дотла. Но мысль о будущем Таси не позволит мне сорваться в Островского, уничтожив себя, потому что, если погибну я, погибнет и она.

– И ещё, – отодвигает тарелку, поднимаясь, – в последний раз мы были неаккуратны. Точнее, ты. Дети мне не нужны. Прими меры, – бросает на стол несколько красных купюр.

– Об этом можете не беспокоиться, Константин Сергеевич, – протягиваю ему деньги, отказываясь. – Последствий не будет.

И таких последствий я бы желала, но увы, моя первая и единственная беременность прошла с осложнениями. Третий триместр на сохранении без возможности свободно передвигаться и наслаждаться полноценной жизнью, тяжёлые роды и, как итог, один процент из ста, что я смогу стать матерью во второй раз. Обследование и длительный курс лечения пошли мне на пользу, но, когда пришлось самостоятельно заботиться о себе и дочке, вопрос здоровья отошёл на второй план. Не было времени, да и денег. И всё же я не перестаю мечтать, что когда-нибудь у Таси всё же появится брат или сестра. Наученная собственным опытом одиночества на этой земле, я бы желала, чтобы дочка никогда не была одна, имея возможность положиться на родное плечо.

Парето уверенным шагом пересекает двор и приветствует Аронова, который с недовольным видом эмоционально жестикулирует. Думаю, хозяин понимает, что Островский рано встал с постели, приступив к своим обязанностям, но доводы не оказывают должного влияния, и оба занимают место во внедорожнике, чтобы отправиться в город.

День проходит в привычной суете, позволяя отвлечься от удручающих мыслей, а время, проведённое в компании Таси и Гриши, поднимает настроение и настраивает на позитив. Конец марта, но земля всё ещё покрыта снегом. Гриша катает дочку на санках, отчего мой ребёнок весело хохочет и подгоняет сильного парня двигаться быстрее.

Аронов возвращается поздно в компании Островского. Оба выходят из машины, разговаривая на повышенных тонах, точнее, возмущение исходит от Альберта Витальевича. Парето, словно непробиваемая стена, спокойно принимает каждое слово с присущим ему равнодушием. Усмехаюсь, почему-то радуясь, что не одна я испытываю эту бетонную стену на прочность, желая добраться до настоящего Кости.

– Приказал подать ужин. – Петровна врывается подобно урагану, который мечется по кухне. – Отнеси это в спальню Аронова, – протягивает увесистую папку, кивая на дверь. – На столе оставь.