Белая нить

– Ступай, Листочек, – голос Эсфирь потяжелел, окрасившись сталью. От кончика её пальца протянулась белая нить. Искрясь и переливаясь, она окольцевала запястье Олеандра. – Если веришь, конечно.

А он верит? Непростой вопрос. Вообще-то слепое доверие зачахло в нем, некогда растоптанное братом. И все же порой без веры никуда. С наскока трудно угадать, кто замыслил недоброе, кто не замыслил.

Не делятся существа на черных и белых, – любил говаривать отец. – В каждом цветут два начала, а суть кроется в выборах, в развилках, к коим жизнь подталкивает всех без исключений.

Он рассуждал верно. Был прав как в том, что касается неоднозначности существ, так и в другом: Олеандр ограничен. Ему невыносима мысль, что где-то он мог ошибиться, а плетения мира куда витиеватее, нежели кажется.

Но – Боги! – до чего же страшно разрушать мозаики, складываемые годами; даже одну из них!

Духи?.. Серьезно?! Одолжить, что ли, у Глена каплю хладнокровия?

Олеандр опустил взор к запястью. Белая нить – теперь уже настоящая! – тянулась от него к Эсфирь.

Хотелось спросить, догадывается ли Эсфирь, что стоит за этой нитью. Или за ней ничего не стоит?

Может, Эсфирь тоже видела её прежде? Или…

Потом! Всё потом!

– Ладно, – Олеандр подался к кокону.

Но брат схватил его за плечи, выдохнул в ухо морозный воздух:

– Вы доверяете Эсфирь?

– Знаешь, – произнес Олеандр и усмехнулся, – наверное, это прозвучит странно, но ей я доверяю больше, чем всем вам.

Взмахом ладони он попросил приятелей и собратьев не вмешиваться. В два шага подступил к кокону – и створки сошлись за спиной, окуная его в гущу плотного, ослепительного света с ноткой металла. Тогда-то мир и обесцветился. Цвета просто взяли и стекли, как стекает краска с омытого дождем холста. И вздох не нарушал тишину. И мурашка не пробегала по коже от осознания, что хранители и хины исчезли, а пол и потолок поменялись местами.

Что за невидаль? Олеандр очутился на черно-белой земле. Стоял на дне опустевшего ущелья, стиснутого каменными стенами. И уже сомневался, перекрутило ли его на самом деле.

– Драцена?! – Восклик сам сорвался с губ, пробив оковы неверия.

– Здравствуйте, господин Олеандр, – прошелестел из-за плеча хрипловатый голос.

Твою ж!.. Сердце древесным грузом ухнулось в пятки.

Олеандр обернулся. Увидел чуть поодаль Эсфирь. Но внимание на ней не заострил. Рядом сверкнула искра, затем вторая. Копясь и удлиняясь, они расстелились по земле кружевом. Сплелись в замысловатый узор, а после взвились и обратились чем-то… Нет, кем-то, сотканным из мерцающих нитей. Кем-то, кто улыбнулся знакомой улыбкой с ямочками.

– Драцена, ты?.. – произнес Олеандр без участия мозга.

– Дух, по-видимому. – Нитевая голова склонилась, оглядывая хитросплетения плоти. — Престранное зрелище, да?

Не то слово! Она напоминала ожившую куклу – нелепую и кривую, смастеренную руками, растущими явно не из плеч.

– У нас мало времени, – вымолвила Драцена, в тот миг как разум помахал Олеандру ладошкой. – Скажите, вы поняли, кто нас убил? Я догадываюсь, но…

Боги! Он встряхнулся раз, другой. Ущипнул себя за бок. Но тщетно: видимое не развиделось.

– Каладиум. – Что ж, ежели сходить с ума, так до конца. – Он истребляет всех, кто насолил Азалии. Юкка ни при чем, полагаю. Он жертва случая. А ты – дочь Строманта. Твой отец…

– Сражался с ее внебрачными детьми? – вопросила хранительница. — Что это? Кровная месть?

– Или придурь старого мерзавца, – пробубнил Олеандр.

– Послушайте, – Драцена подпорхнула ближе, – я не ведаю, причастен ли Рубин к поджогу. Но он помог мне в бою. Если бы не он, я бы погибла куда быстрее.

– Что?!

– Его сбило камнем, – Драцена закивала. – А дальше…

Интересно. Причастность Рубина к смуте порождала все больше и больше вопросов. Выходит, он тоже сражался с вырожденкой, а потом испарился с поля брани? Куда он пропал? Выжил в схватке и сбежал?

А как насчет того, что его приложило булыжником?

Одно утешало: похоже, он и правда вручил смутьянам отравленное пламя то ли из-за угроз, то ли преследуя иные цели, не связанные с беспорядками в лесу. В тонкости замысла по умерщвлению неугодных его не посвятили, в противном случае он вряд ли помог бы Драцене, верно?

Вывод: скорее всего, Рубина надурили. Вестимо, он и не догадывался, куда и когда нацелят его чары.

Из размышлений Олеандра вытянул резкий, похожий на кашель смешок.

– Извини, – он встряхнулся. – Задумался.

– Я удивилась бы, поведи вы себя иначе. – Улыбка Драцены, даже пошитая из нитей, излучала добро. – Но полно, время торопит. – Она запнулась и тихо добавила: – Наверное, глупо было умалчивать, но я ведь всё знаю. Знаю, что утверждать меня на должность хранительницы владыка Антуриум не спешил. Знаю, что это вы подняли вопрос о моем назначении.

– Потому что ты хороший воин, – отозвался Олеандр. – И хороший друг. Я хотел помочь тебе. И помог.

– Стоило умереть, чтобы услышать от вас похвалу, – Драцена меркла и распускалась на волокна. – Мало кто знает, какой вы на самом деле. Никогда не понимала собратьев, которые вас сторонились. Вы замечательный, господин Олеандр. Спасибо вам. Большое спасибо за веру, за дарованный шанс и… Прошу, победите! Я верю в вас!

На миг ее лицо исказилось, размылось, как отражение в воде. Казалось, тысячи существ тянут ее за нити, распутывают узел за узлом, отнимая жизнь. Десятки плетений расползались по кокону, пока не сжались в крохотный пучок света.

Всё произошло до того быстро, что Олеандр едва успел осмыслить перемены. Вот он взирал на крупицу света, а вот она уже превратилась в чернокудрую девушку, стоящую на том самом месте, где прежде стояла Драцена.

Кокон сгинул. Шумы и краски разлились по округе, словно художник вспомнил о наброске и довел его до ума.

Эсфирь вскрикнула. Колени её подкосились, и Олеандр обнял её, не дозволяя упасть.

Не понимал он, как она сотворила кокон, но там все было проще. Там мир будто замер. Оцепенел в безвременье, лишенном чувств и невзгод – а может, даже жизни и смерти.

***

– Извините, – Эсфирь поковыляла к расщелине в скалах, и стая хинов двинулась за ней дымящейся лентой.

На дне ущелья воцарилась до того глухая тишина, что чьи-то покашливания слышались громом.

Нужно было видеть лица собравшихся. Единственным, кто не разинул рот, оказался Сапфир. Он выглядел как отец, чей сын только что прыгнул в огонь, а затем вышел оттуда без единого ожога.

Олеандр сглотнул, подсчитывая причиненный ущерб. Ему хватило выдержки отчитаться – ведь, помимо него, Драцену никто не видел. Когда его последние слова отзвучали, он осел на валун иссохшим стеблем.