Белая нить

Интересно, она хоть немного поспала? Помылась? Или шастает от хижины к хижине, перемазанная в крови?

– Вы вспомнили? – Вопрос дался Глендауэру тяжело, будто он ножом выдрал его изо рта.

– Беседу? – Олеандр снова выдохнул и подхватил чашу. Ее прохлада остужала жар тела и мыслей. – Вспомнил. Но если ты на что-то намекал, я ничего не понял. Будь добр, изъяснись прозрачнее.

– Азалия жива.

Повисла тишина. Олеандр поднес чашу к губам и сделал глоток, смачивая пересохшее горло.

– М-м, – протянул он. – Так вот ты к чему вёл…

– Не сочтите за предвзятость, – журчал Глендауэр, очутившись рядом и уложив ладонь ему на плечо, – но почерк злодеяний отдает суматошностью. Поистине девичьей суматошностью, ежели дозволите. Сынам Льда и Стали не пристало вершить месть столь картинно.

Да. Олеандр и сам приходил к выводу, что Каладиум действует чересчур показушно.

– Почему отец ваш ускользнул от ответа? – Глендауэр, крутанувшись вокруг себя, выступил слева.

И под взглядом его, подернутым морозно-ледяной коркой, Олеандр прошибли пот и дрожь.

– Прежде я думал, – голос дрогнул, – что он просто не захотел рассказывать, как убил сестру. Ну правда! Кому такое пришлось бы по нраву? Разве что отъявленным изуверам. Какой бы Азалия ни уродилась, где бы ни оступилась, для моего отца она – родная кровь.

– Истинно. – Глендауэр щелкнул на него пальцами и сел рядом, упершись локтями в стол. – Азалия приходится владыке Антуриуму сведеницей. Сестрицей, ежели слово то вам на слух привычнее. Сестрицей, кою он оберегал от ярости Стального Шипа, рискуя лишиться приязни его, а то и с жизнью распрощаться…

…Оберегал, а потом убил, – проскочила в сознании Олеандра мысль, поддетая крючком противоречия.

– …Я беседовал с океанидами, – продолжал Глендауэр. – И вызнал, что правителя Антуриума и Азалию отрезало от сражавшихся. Воочию её смерть никто не видел. Отец ваш удостоил взорам выживших лишь изуродованное тело.

– Считаешь, он выдал случайный труп за труп сестры? – Олеандр вскочил и зашагал из угла и угол.

– Вероятно, – Глендауэр кивнул. – Он желал спасти сестру, Малахит. Желал спасти, зная, что она породила вырожденцев. Истинно, он не остановил бой, дозволил хранителям умертвить её детей. Но Азалию он пощадил. Всё сходится. Подписи на судных листах…

…А. — правитель клана дриад.

Претензия на власть по праву рождения. Двукровные отродья, которых Азалия грезила приручить. Причастность к смуте Каладиума, желавшего на ней жениться. Уход Аспарагуса, который тоже питал к ней недвусмысленные чувства. Эсфирь, поведавшая, что у спасительницы золотые глаза.

И еще много-много кусочков, которые Олеандр уже складывал в стрелку, указующую на тётку. Но потом вышвырнул, сочтя их иссохшими зернами, непригодным к проращиванию.

– Проклятие!

Осознание пронеслось по телу разрядами, и живот прилип к спине от накатившей дурноты. Олеандр шлепнулся на подушку. Подтянул колено к груди и уткнулся в него лбом.

– Будьте любезны, – резанул по слуху холодный голос, – отоприте врата в пристанище мёртвых.

Вылазка

Согласиться проще, чем сделать. Воплощение замысла требовало подготовки. Олеандру надлежало пересмотреть список дежурств и поставить у входа в пристанище мёртвых своего хранителя: ежели догадки не подтвердятся, поселенцам ни к чему знать, что наследник осквернил тело тётки-изменницы. А ежели подтвердятся – велик риск запятнать честь правителя.

Уж слишком тяжкие душу Азалии очерняли грехи, чтобы весть о ее возрождении не пала в народ костью. Поселение и без того стояло на ушах, невзирая на шнырявших всюду хранителей. Сведения о смерти Юкки и Драцены, а вдобавок – причастности к смуте былых подпевал Эониума – породили взрыв и вбили клин раздора между Сталью и остальными жителями.

То был яркий пример поспешного обобщения. Ловушка, в которую Олеандр тоже угождал. Выводы должны подкрепляться весомыми подтверждениями. Глен рассудил верно: хранители Стального Шипа долгие годы выступали врагами двукровных. Казалось бы, паре шелудивых скакунов не подвластно отбросить тень на Стальное стадо. Но какой там! Теперь все кому не лень кудахтали у кустов, что воины Эониума – криводушные гады, братающиеся с выродками.

Судачили о крылато-рогатой девице – божьем благословении, ниспосланным в лес, чтобы спасти его от гибели. Судачили о стае хинов, один из которых, Мрак, бродил за Эсфирь тенью.

О Глендауэре, Рубине, аурелиусах…

Одна девица – вот ведь наглость! – даже объявила, что Олеандру должно подыскать новую суженую, потому что Фрезия прослыла дочерью изменника. В ответ, прячась среди листвы, он выразил безмолвную надежду, что нахалка скроется с глаз резвее, чем он её придушит.

Судить дочь за грехи отца вздумала! Еще не хватало!

Фрезия, конечно, не белая пташка. Но неправильно клеймить ее позором лишь за кровь, бегущую по венам. Впрочем, не только за кровь, чего уж скрывать. О её прогулке в доме владыки дриады тоже вызнали. И Олеандр подозревал, что ежели случится чудо и они выживут, невероятно важное мнение поселенцев врежется между ним и Фрез пронзающей небосвод стеной.

Возбраняется наследнику клана жениться на девушке, чьему отцу вменяются в вину предумышленные убийства. Возбраняется ступать рука об руку с той, что позабыла о границах дозволенного.

К слову, Фрез до сих пор лежала в лекарне. Олеандр выставил рядом стражей отца, чтобы – упаси Тофос! – на нее не накинулись безумцы. На подмогу пришла и Эсфирь. По её просьбе в поселение впустили десяток хинов, и улочки близ лекарни вымерли. Живущих рядом расшвыряло по норам. А те, кто невольно подступали к оцепленной территории, завидев чадящие туши, сворачивали на другие тропы – будто вспоминая о важных поручениях.

Решающий миг близился, и сборы шли полным ходом. Нагрянуть в пристанище мёртвых решили к ночи, когда суматоха поутихнет. Чуть раньше возвратились стражи и Сапфир. Как и ожидалось, в погоне за Птерисом удача им не улыбнулась. Зато они видели на скалистых тропах вбитые в гравий копытами элафия темно-алые перья.

– Феникс? – спросил Глендауэр, снова незнамо как и откуда появившись в комнате.

– Может, с Птерисом летел выродок-феникс? – Сапфир обмяк на стуле. Его раненое крыло подергивалось, сводимое судорогами. – Или… О-о!..

Он так и замер с открытым ртом. Складывая в мешок скребки и кирки, Олеандр бегло на него покосился. По-видимому, догадки их посетили схожие. Вот только много ли в тех мыслях правды?

– Что? – Глендауэр тронул красное перо на столе и поглядел на них обычным взглядом непрошибаемой льдины.

Сапфир обратил взор к Олеандру:

– Рубин мог обрести крылья?

– Предположительно? – Олеандр дёрнул щекой. Затянул шнурки на мешке и вздохнул. – Мог. На деле? Не ведаю. В любом случае, гадать нет смысла. Сосредоточимся на главном, хорошо?

Возражений не последовало. Поэтому вскоре они выскользнули из хижины и отправились к пристанищу усопших. Под сапогами заскрипела листва, заломались ветви. Олеандр ступал первым. За ним, нависая тенью, шествовал брат. Сапфир поспевал сзади. Мелкими перебежками, прячась за вздымающимися корнями Древа, они пересекли главную площадь. Шмыгнули в просвет между домов и побрели вдоль ограды, чтобы не привлекать внимания.

Вначале шли осторожно, прислушиваясь к каждому шороху. Но чем дальше их уносили ноги, тем резвее становилась поступь – мало кого прельщали прогулки у входа в усыпальницы. Вокруг не ютилось ни души.

Олеандр раздвинул занавес лоз и вынырнул на пятачок, откуда тянуло холодом – не спасали ни подбитый шерстью плащ, ни деревья, выстроившиеся кругом. Вооруженный до зубов Зефирантес топтался у квадратного люка с таким видом, будто на него надвигалась армия врагов. В левой руке он сжимал меч. Правой то и дело цеплял палицу, торчавшую из-за плеча. Его взмокшие от пота кудри выглядывали из-под налобного платка.

Олеандра так и подмывало завыть и выдать что-то вроде «У-у-у, твое время пришло, сдавайся на милость духов!» Но что он, малое дитя? Канули в прошлое деньки, когда он смеялся над страхами приятеля. Ныне разум все чаще посещали мысли, что многие из собранных о мире сведений – и не только о мире! – либо ложные, либо перевранные. Да что там! Олеандра тоже била дрожь. Есть от чего расшататься нервам, ежели идешь осквернять труп тётки.

Он подтянул сползавшую с плеча сумку. Завернулся в плащ и поковылял к приятелю, чувствуя на затылке морозное дыхание, слыша шелест крыльев. Зефа о замысленном он заранее уведомил, потому тот не выдал и звука. Только поглядел на Глена, как на протухшие помои. И посторонился, бурча что-то о предателях и двоедушных мерзавцах, которые совращают чужих жен.

На миг сквозь ледяную маску, заменявшую Глендауэру лицо, прорезалась обеспокоенность. Но он взял себя в руки столь же быстро, сколь Сапфир подцепил и открыл люк. Древесная крышка со скрипом распахнулась, будто выбитая порывом ветра. И четыре пары глаз уставились в зев открывшегося прохода – на винтовую лестницу. Казалось, она в преисподнюю утекала.

Златоцветы на земляных стенах мигали и затухали, словно кто-то приказал им запугивать вторженцев.

– Ну-у, это самое, – раскатился по двору бас Зефирантеса. – Идём, да? Или обождем ещё?

– Чего ждать-то? – Олеандр перетащил ногу на первую ступень.