Белая нить

– Право, Малахит. – Брат разогнул спину и дернул щекой. – Боюсь, его весьма трудно с кем-либо спутать.

Вот уж действительно. А во сне увидишь – ядом не отплюешься.

– Расскажи.

Глендауэр рассказал. Рассказал, как Аспарагус подстерег его на просеке и наказал оберегать наследника клана дриад. Куда и зачем держит путь, архихранитель сообщить не удосужился. Упомянул лишь, что лесу угрожают вырожденцы, за спинами которых прячется Каладиум.

Сознаться, услышанное повергло Олеандра в смятение. Для новоиспеченного смутьяна Аспарагус вел себя на редкость неразумно и противоречиво. Ну какой злоумышленник вопит у каждого куста о том, кто повинен в беспорядках, а вдобавок приставляет к одной из жертв охрану?

Какие цели Аспарагус преследует?

– Ваш черед, – вымолвил Глендауэр, прохаживаясь туда-сюда. Вокруг него снова прыгали крохотные ледяные кристаллы. – Известите, где ныне пребывает владыка Антуриум?

По позвоночнику Олеандра пробежал озноб.

– Не знаю. Он просто ушел. А я… Я даже думать страшусь, что он… Что его могли…

Убить, – прозвенело в сознании. Прозвенело и смолкло, но внутри словно бутыль с жидким огнем взорвалась.

– Давно он покинул лес?

– Незадолго до смуты.

Олеандр и сам не понял, как очутился в ледяной хватке. Загляделся на водную гладь – и вдруг слякоть рядом расплескалась под тяжестью упавшего на колени тела. Брат дернулся к нему и стиснул в объятиях до того крепко, что затрещали ребра, ни вздохнуть, ни выдохнуть.

– Глени… – На глаза снова накатила морось слез. – Глени, я не хочу… Только не он, пожалуйста, только не отец…

– Ш-ш-ш, – струящиеся с пальцев Глендауэра чары снова впитались в кожу, остужая тревоги. – Во страхе и гневе – тьма, Малахит. Во страхе и гневе – бессилие и погибель.

– Плевать! – Олеандр схватился за его рубаху, подобно утопающему, который боится потерять опору.

Трудно сказать, сколь долго они просидели плечо к плечу. Но вскоре мышцы на спине брата напряглись. Зрачки сузились до едва приметных точек и обратились вертикальными щелями.

– Что такое? – По затылку Олеандра прокатился морозец – верный признак того, что неподалеку бродит северянин.

Но кто? Опять двукровный? Чушь! Близ рощи дежурят стражники, он сам призвал их на подмогу.

Не мог же выродок втихаря покромсать семерых хранителей?

– В пещеру! – бросил Глендауэр и поднялся. Медленно поворачивая голову, он оглядывал деревья на вершине оврага. – Живо!

Его правая рука присогнулась, тогда как мысок сапога зацепил и подкинул клинок, валявшийся у камня. Раз, два: одна ладонь сжала кинжал, другая – стилет, который выскочил из-под рукава. Острие кинжала описало в воздухе полукруг и замерло, уставившись рукоятью-шипом на Олеандра.

– Перестань! – Он перехватил оружие и огладил лезвие большим пальцем. – Это не выродок. Думаю, это…

– Олеандр, где ты? – Наверху, за сетью спутавшихся ветвей прошмыгнула сизокрылая тень.

– …Сапфир.

К оврагу бурным потоком неслась река, но отсюда, со дна земляного колодца, ее было не узреть. Просматривался лишь край, участок почвы, где вода соскакивала с обрыва и расстилалась к озеру водопадом. Над ним-то и выпорхнул ореад, быстро и резко, зависнув в свете восходящего солнца – восхитительное зрелище! – черным силуэтом с распахнутыми крыльями.

– Вот дурной, – Олеандр выругался, видя, как Сапфир дёрнулся в полете. – У него крыло ранено. Как бы не рухнул…

К счастью, опасения не оправдались. Ореад сошёл на землю и тут же плюхнулся на валун.

– О-о-ох, – пропыхтел он и зажмурился. – Дурная была идея, очень даже нехорошая…

– М-м-м, – протянул Олеандр. – Смотрите-ка, зачатки здравого смысла прорезались. Глядишь, ещё не все потеряно.

– С утреца скалишься? – Губы Сапфира растянулись в улыбке. – Значит, настроение хорошее. Дай угадаю! Вы с Гленом помирились, верно? Ой!..

Он подобрался и добавил:

– Прошу прощения, Глендауэр. Счастлив встрече.

– Взаимно, сын Цитрина, – произнес Глен, сохраняя ровный тон и горделивую осанку. – Взаимно.

– А почему вы такие грязные? – Ореад почесал когтем макушку.

– Ты что-то отыскал, Сапфир? – Олеандр поспешил увести разговор в безопасное русло. – Пролистал летописи?

Вместо ответа ореад сунул ладонь в карман шаровар, и вскоре перед лицом Олеандра раскрутился пожелтевший листок. У верхнего края друг за другом значились три имени: Антуриум, Птерис, Клематис.

– Интересно, – Олеандр перехватил бумагу. – Клематис и Птерис. Они тоже участвовали в том сражении?

– О чём речь? – подал голос Глендауэр.

– Битва, – Олеандр вздохнул. – Давняя бойня близ Морионовых скал. Там погибли двукровные дети моей тетки. Есть у меня подозрение, что Каладиум мстит за Азалию. Иной связи между жертвами я не вижу, либо её попросту нет. Сами посудите! Гинура и Мирт: они сыграли ключевые роли в судьбе Азалии. Спирея! Её отец погиб в том бою, саму её умертвили недавно. Я – сын Антуриума, воина той резни. Меня трижды пытались убить. Аукуба, Паслён, Клузий, Циссус, Седум – участники того сражения. Их погубил огненный взрыв. Кто остается? Отец мой ускакал… Клематис и Птерис? Ну-у, тут понятно. Каладиум не будет убивать подельников.

– Прочие мертвы, – Сапфир кивнул, водя когтём по колену. – А океанид ты велел не выписывать. Кстати! Ты ведь о детях ещё спрашивал. У двух лесных хранителей остались потомки.

– Кто? – Олеандр поглядел на него исподлобья.

– Ты, разумеется, сын владыки Антуриума. И дочь Строманта, гм-м… О, припомнил – Драцена.

Вот она – мишень! Мишень, которая ныне бродит у Морионовых скал. Мишень, которую Олеандр сам спровадил туда, где смутьянам подвластно свершить идеальную, тихую казнь.

Птерис!

В последний раз он был замечен на поляне. Видел ли он, как Драцена и Юкка помчались к скалам?

По венам Олеандра разлился яд обессиливающего страха.

– Возвращайся в поселение, Сапфир, – прохрипел он и устремил взгляд к брату. – Глендауэр, за мной.

Феникс и мишень

Ярость выворачивала Рубина наизнанку. Отчаянная и неистовая, она корежила, иссушала, порождая нестерпимую жажду – жажду расправы. В мыслях он уже сотню раз приковывал Каладиума к доске, распарывал кожу и выламывал ребра, разводя их в стороны, как крылья.