Белая нить

Само собой, Олеандр сознавал, что на горбу его пристроился мешок ответственности за благополучие и покой собратьев. Сознавал. Но рассудок упорно велел помалкивать, предвосхищая ураган вопросов, который точно пригвоздит его к ложу – никаких выродков и пожаров не нужно.

Безмолвный крик шуршал в сплетении ладоней тяжелым дыханием. Олеандр так и восседал на скамейке, сжавшись в сопящий комок. Суматоха, казалось, поутихла. Хранители расступились.

И тут из толпы вылетел плод. За ним просвистел второй, третий. Сапфир не растерялся. Вскочил – и воздух напитался переливами его чар. Щербатый валун вырос перед лавкой и пошатнулся, заклёванный градом снарядов. Свистнули, покидая ножны, десятки лезвий. Стражники, притаившиеся на ветвях, вскинули арбалеты.

Поднялся крик. Дриады разбежались, заслоняясь предплечьями. Кто-то спрятался за деревьями, другие ломанулись к дверям хижин. Запела тетива. И стрела, разрезав ночь, вгрызлась в траву у ног девчушки.

Ужас сковал глотки дриад почище стянутых на шеях удавок. В сторону скамейки никто не решался даже смотреть.

Олеандр тоже молчал, переваривая узримое. Молчал до того долго, что молчание едва не переросло в жест одобрения.

– Никаких нападений! – немедленно выкрикнул он, невзирая на израненное горло.

Эпоха Стальных Шипов: вот чем разило от воинов, ощерившихся лезвиями против «своих». А что хуже – это сработало.

Прежде Олеандр не понимал, почему отец – ярый противник насилия, пыток и тирании – надламливает стальные устои с осторожностью, даже с опаской. Теперь все прояснилось.

Эониум не был властным, он был властью. Он пал, но дело его живет и отравляет умы по сей день. И выдавливать столь едкий гной нужно по капле.

– Наследник? – Чернобородый здоровяк-хранитель, на плечах которого красовались серебряные лозы, вынырнул из-за лекарни. – Благой ночи. Прикажете задержать провинившихся?

– Не прикажу, – тихо произнес Олеандр. – Мы не в Эпоху Стальных Шипов живем. Скажи мне…

– Рипсалис.

– …Рипсалис. Постой-ка, кто?

Вот кого-кого, а бывалого архихранителя, предшественника Аспарагуса, Олеандр увидеть не ожидал. Среди дриад Рипсалис был своеобразной легендой, бойцом, выжившим в схватках, где его товарищей размололи в прах. Он трудился на благо клана еще при Цикламене – отце Эониума. Отсюда и отличительный знак на плаще – серебряные лозы.

Рипсалис по праву считался самым опытным хранителем леса, награжденным затейливым прозвищем «Смерч, вьющийся над костями недругов».

– Вы не договорили, – вымолвил он и перекинул меч в левую руку, на которой не доставало двух пальцев. – Ежели изволите: я возвратился в ряды стражей по просьбе Аспарагуса.

Точно! Зефирантес, помнится, упоминал, что после бойни у моря Аспарагус призвал на подмогу былых сослуживцев. Очевидно, Рипсалис был одним из тех, кто откликнулся на зов.

– Ты… – Олеандр ухватился за ладонь Сапфира и уравновесил тело на неверных ногах. – Вы видели его отступную?

– Все уже видели, – Рипсалис кивнул. – Осмелюсь предположить, вы желаете поведать, что теперь хранители подчиняются вам? Что ж, никто не спорит. Повелевайте, наследник. Не робейте.

Олеандр открыл рот, но слова повисли на кончике языка. Возможно, к лучшему, потому что от неуёмных бесед по горлу разливался огонь. На лице Рипсалиса, наискось пересеченном двумя скукожившимися шрамами, проявилось сочувствие. Он едва уловимо взмахнул ладонью – и клинки стражей, описав в воздухе дуги, спрятались в ножнах. Никто не посмел перечить Смерчу.

В кромешной тишине хранители разбрелись, помогая ошарашенным собратьям опамятоваться.

Наверное, прав был Каладиум. Дриады и правда потеряли страх. Постепенно, рассвет за рассветом ведя быт и понимая, что никто не лишит их голов за малейшую оплошность.

Сегодня история шагнула в прошлое – в стальную клетку, туда, где властвовали гнет и насилие.

Олеандр никогда не умел общаться с дриадами. Порой даже думал, что глубокий разлом в его сознании произошел до кончины матери и прощания с братом. Еще в детстве, когда все потуги поладить с собратьями заканчивались одинаково: он пытался поддержать беседу, высказывал смелую мысль – например, подвергал сомнению существование Творцов – и соплеменники глядели на него, как на полоумного. И без того замкнутый, скоро он превратился в этакого птенца-отщепенца, который заклюет всякого, кто подползет слишком близко.

Но сейчас Олеандр точно знал, что сказать:

– Стальные Шипы не возвратятся! – И в голосе его слышался шелест ветра, порожденного лесом.

Ужас не стерся с лиц поселенцев. Только в глазах некоторых забрезжил свет успокоения. И все же Олеандр не сомневался, что остался понятым.

– Клянусь честью, позже я объяснюсь с вами, – добавил он. – К сожалению, не во всех догадках я уверен. К тому же я не ведаю, сколько врагов притаилось в клане. Мне не хотелось бы делиться с ними выводами. Придёт время, и вы всё узнаете. Я взываю к вашему терпению. И прошу о доверии.

Он глянул на Рипсалиса.

– А вас я прошу отозвать стражу, разыскивающую океанида.

Удивительно, но Рипсалис даже не попытался возразить. Никаких тебе «Зачем? Вы уверены?» Никаких напоминаний, мол, океанидам запрещено бродить по лесу без дозволения, а уж тем более – вторгаться в поселение.

– Ваша воля, – только и выдал Рипсалис и кивнул на узкий коридор между лекарнями. – Отойдём?

– Я быстро, – Олеандр посмотрел на притихшего Сапфира и шагнул за волочившимся по земле зеленым плащом.

– Вам рассказали, – произнес Рипсалис, – что огненный взрыв остановил сердца воинов, кои вели беседу у дома владыки?

– Их взрывом отбросило.

– Верно. Но важно иное… – Рипсалис замер и обернулся. Его глаза сверкнули из-под спутанных волос, ниспавших на лицо. – Одна барышня поведала, что стражей тех подвел к хижине Клематис. Сперва он поддерживал беседу, затем ушёл. И вскоре…

– Рвануло, – понял Олеандр.

– Истинно.

Что ж, вывод здесь напрашивался единственно-возможный: скорее всего, Клематис и поджег дом.

– Мы не сумели его отыскать, – шёпотом продолжил Рипсалис. – Полагаю, он сбежал. Как и Птерис. Его в последний раз видели на поляне. Там, где вы на вырожденку наткнулись.

– Эти дриады, – проговорил Олеандр, – которых отбросило. Тела уже опознали?

Рипсалис щёлкнул пальцами, подзывая седобородого воина с лозами на плаще. Тот коротко поклонился и вытащил из кармана шаровар сложенный вдвое листок. Олеандр тут же перехватил бумагу и развернул. Палец заскользил по столбцу имен: Аукуба, Паслён, Клузий, Циссус, Седум. Не то чтобы он знал всех хранителей поголовно. Но упомянутые, как помнится, некогда обнажили мечи и выжили в бойне с двукровными детьми Азалии.

Азалия! И снова удар снова пришелся на тех, кто ей подгадил. Совпадение? Как-то не верится. Зелен лист, Клематис разом свершил две пакости: и стражей погубил, и дом неугодного владыки поджег.

Лихо!

Судные листы у павших хранителей не нашли, но… Но полно! Тут всё ясно.

Каковы выводы? Каладиум и правда мстит за Азалию? Умозаключение встретило в голове Олеандра протест, сводящийся к сути: «Бред какой-то». И все же на него снизошло просветление. А когда жертва козней прозревает и видит, куда нацелены стрелы, у нее появляется шанс увернуться и спрятать мишени.

– Благодарю за сведения, – Олеандр взмахнул ладонью, спроваживая Смерча. И окликнул ореада: – Сапфир!..

– Страшный какой, – произнес Сапфир, заходя в тень. – Никогда его не видел, кто это?

– Смерч – самый опытный хранитель Барклей, – Олеандр пошатнулся. Обтёр залитую потом шею рукавом, натянутым на ладонь. – Даже я его никогда не видел. Но сейчас о другом. Мне нужна твоя помощь, не откажешь? Нужно пролистать летописи. Меня интересует резня шестнадцатилетней давности. Вернее, стражи, которые ее пережили, а еще их дети. Только дриад выписывай. Океанид опусти.