Варнак

Пастырь вдохнул, резко выдохнул.

– Тебя как зовут, дочка? – спросил он, поднимаясь, отерев насухо глаза.

– Стреко… В смысле, Оля.

– Угу… Михайловская?

– Нет, из Дубасовки.

Есть такая деревня, километрах в восьми от Благонравного, на север. Небольшая совсем деревушка, дворов на тридцать. Может и выжила она. Такие вот маленькие, вечно нетрезвые поселения в стороне от большого мира, в которые чужие не ходят, – они-то и должны выжить, стать основой будущего страны.

Дверь вдруг скрипнула, приоткрылась на секунду. Кто-то быстро заглянул внутрь. Потом железяка двинулась обратно и с громким лязгом захлопнулась. Проскрежетала и цокнула снаружи задвижка.

Стрекоза подскочила как ужаленная, бросилась к выходу, толкнула дверь. Обернулась, враз побледневшая, опустилась на корточки, закрыла лицо руками.

– П***ц! – произнесла на выдохе.

Из-за двери послышался довольный девчоночий смешок, от которого Стрекоза взвилась, подскочила. Прищуренные глаза её замерцали отчаянием и ненавистью.

– Ах ты сука! – прошипела она. – Тварь!

– Кто это? – спросил Пастырь, понимая, что случилось очень плохое. Что Стрекозе теперь не поздоровится.

– Нюшка, б***! Подловила, гадина!

Пастырь не отдал бы им Стрекозу. Порвал бы пришедших за ней пацанов, забрал бы оружие и…

Но они явились целой гурьбой. Ведро, который пришёл старшим, был не дурак. Он зашёл в камеру Перевалова и оттуда, через решётку, сказал:

– Ну что, Стрекоза, суши вёсла. Этого тебе Хан не простит. Второй косяк подряд. Серьёзный косяк, Стрекоза.

– Да пошёл ты! – бросила она.

– Отпусти её, пусть выйдет, – велел Ведро Пастырю, обнимавшему Стрекозу за плечи. – И не дёргайся, а то завалю обоих. У меня приказ Хана.

Пастырь скрипнул зубами, ступил вперёд, отодвигая девчонку за спину. Ведро дёрнул из-за спины автомат.

– Пётр Сергеевич, – смущённо произнёс Перевалов. – Не сопротивляйтесь.

– Ну, что? – спросил Ведро, приготовясь дёрнуть затвор «калаша».

– Пустите меня, – Стрекоза вышла из-за спины варнака, толкнула дверь. Крикнула толкающимся за дверью конвоирам: – Открывай, уроды!

– Лось, открой! – велел кому-то Ведро.

Откинули щеколду, открыли дверь.

– Тебя Нюша сдала, – негромко сказал стоящий за дверью пацан.

– Знаю, – оскалилась Стрекоза. – Крыса!

Она кивнула на прощание Пастырю и вышла из камеры, растолкав пацанов. Те бросились за ней. Кто-то захлопнул дверь, задвинул щеколду.

Ведро остался в камере. Стоял, поглядывал на варнака, поглаживая «Калашникова», и как будто хотел что-то сказать.

– Ну? – посмотрел Пастырь ему в глаза.

Тот не ответил. Постоял ещё минуту в раздумье, потом бросил взгляд на доктора, буркнул «Баранки гну!» и вышел.

– Успели обработать девочку? – спросил Перевалов, едва стихли шаги пацана.

– Ты о чём, убогий? – бросил ему Пастырь.

Доктор не ответил, только покачал головой.

– Ну, что там про меня порешали? – спросил варнак.

– Завтра узнаете, – уклонился мясник.

– А что, стесняешься сказать, что ли?

– Хан сказал, что будет думать до завтра. Я просил его не трогать вас пока. Дать вам шанс.

– Ух ты! – усмехнулся Пастырь. – Шанс, говоришь? Здорово! Это какой же?

– Шанс понять и принять. Правила новой жизни, саму эту новую жизнь. Понять, что…

– Ты же знал, сволота, что Вадьку убили? – оборвал Пастырь его болтовню.

Перевалов вздохнул, потёр лицо, зашипел от боли. Затряс руками, причитая что-то себе под нос.

– Я ничего не мог сделать, – наконец сказал он. – Когда его принесли в операционную, он уже умирал. Я ничего не мог сделать. Ничего.

– Угу, – кивнул варнак. – А так – всё хорошо, да?

– Н-не понимаю… Что?

– Ухожу я отсюда, лекарь, – покачал головой Пастырь. – Завтра.

– Да кто ж вас отпустит! – опешил Перевалов. – Хан сказал, что…

– У меня пропуск будет, – усмехнулся варнак. – Пойдёшь со мной?

Доктор прищурился на него, погонял желваки под щеками, пожевал губами.

– Вы, Пётр Сергеевич, кажется, не понимаете, что происходит.

– А что происходит?