Варнак

Пастырь одним движением отбросил мешающегося доктора к окну. Зазвенело, посыпалось стекло, разбитое локтем Перевалова.

С такой шумихой они, наверное, уже всех перебудили…

А Хан, морщась, подскочил. Не теряя времени лягнул варнака в бедро. Но по нерву не попал, слава богу. Тут же подпрыгнул, выбросил ногу вперёд, целясь в лицо. Пастырь успел отклониться. Тохтамышев автомат, в ремень которого мёртвой хваткой вцепился мясник, пришлось бросить.

Поднял свой, но выловить Хана в прицел не успел. Тот изогнулся, пнул в плечо, под ключицу. Пастыря развернуло, а Хан уже опять взвился в воздух, закручиваясь волчком.

И снова зазвенела в голове одуряющая тяжесть – удар ногой пришёлся по черепу, по уху.

Тхэквондо, говоришь? Сколько там лет-то?..

Молодец, гадёныш, даром времени не терял. Пока другие в подворотнях косяки крутили, ты фуэте крутил. И будь Пастырь не таким меднолобым упёртым быком, взяла бы сейчас твоя, Тохтамыш хренов.

Ну, и Мяснику спасибо: навалился на Хана сзади, повис, обхватывая, прижимая царёвы руки, пытаясь свалить, давая Пастырю время очухаться.

Хан выматерился, рубанул пяткой доктора по ступне и, сразу, – по голени. Мясник взвыл, отпуская противника. Хан рывком высвободил руки, шагнул к Пастырю.

Но тот уже выловил момент, двинул ему снизу в подбородок. Тело Хана устремилось вслед за головой – в угол. Ударилось о стоящий там здоровенный несгораемый сейф. Тот задрожал, загудел утробно. А Хан сполз по нему, сел на пол, пьяно мотая головой.

– Вот так… – кивнул Пастырь, переводя дыхание, едва ворочая языком, пробуя на вкус вздувшуюся губу. – Но шустёр же, гадёныш, до чего!

Голова гудела, звонили под черепом колокола; в шее похрустывало что-то при каждом движении, в ухе катался туда-сюда и грохотал тяжёлый шарик. Больше всего хотелось лечь, отдохнуть, уснуть.

– Вы как, Пётр Сергеевич? – спросил испуганно жмущийся к стенке доктор. Голос доносился будто издалека откуда-то.

– Жив, – промычал Пастырь, поднимая брошенный автомат, снова вешая его за спину.

И велел:

– Давай, на выход!

– А этот как же? – мясник кивнул на копошащегося у сейфа Хана.

– Давай, док, давай, не тормози! – прикрикнул Пастырь, хватая доктора за плечо, подталкивая к выходу. – Этого я оформлю. Ты натура нежная, тебе ни к чему…

Стукнула дверца сейфа. Пастырь спиной почуял, какое-то ненужное движение позади. Резко прыгнул в сторону, разворачиваясь, беря наизготовку «калаш».

Брошенный Ханом нож пронёсся рядом, в двух ладонях от груди. Мягко ударил в спину Перевалова, направлявшегося к двери. Тот удивлённо хакнул, вздрогнул и, будто зябко, поведя плечами, повалился вперёд.

Хан прижался к дверце сейфа, испуганно переводил взгляд с упавшего доктора на окаменевшее лицо Пастыря.

Вот же гнида ты, а не Хан!

Варнак вытянул в его сторону руку с автоматом. Лицо его перекосилось, как у человека, готового с отвращением раздавить голой рукой жирного таракана.

Узкие тюркские глазёнки царька наконец-то раскрылись – расширились навстречу смерти.

– Ну ты и мразота! – прошептал Пастырь. – Страшно?

Хан быстро и мелко кивнул.

– Ха-ха, – скривился варнак. – Смотрите, пацаны, ему страшно!.. С-с-сучёныш…

Палец лёг на спуск, но что-то не давало выстрелить…

Пацаны и не давали. Та мелочь пузатая, которая останется здесь после Пастырева ухода и непременно погибнет, превратившись в стаю голодных и безнадзорных зверёнышей. Перегрызут ведь друг друга.

А с другой стороны – ничего, не страшно… Уйдут в город, найдут там людей. Те их оприходуют, прикормят, не дадут сдохнуть-то, небось.

Да и кроме Хана тут гадов смердячих, среди старших, ещё полно, которые с радостью займут его место. Тот же Меченый, или Ведро.

Автомат дёрнулся, гавкнул…

Дожал таки палец – против воли и размышлений взял и дожал.

Хан подпрыгнул на месте, хватаясь за бок, сполз по сейфу на корточки, оставляя на крашеной дверце красный след, опуская голову; зашипел, закричал от боли.

Пришлось нажать ещё раз…

Присел над Переваловым, который так и не шевельнулся – лежал уткнувшись лицом в грязный паркет; лежал тихо, но, кажется, был жив ещё. Из-под лица его показался край алой ленточки – кровь.

– Ты как, док? – спросил, касаясь плеча.

– По… дых-х-х…, – выдавил тот, не шевелясь. – Вы… его..?

– Да. Чем тебе помочь?

– Зря, – прокряхтел тот, – всё же… боюсь…

– Потерпишь, если на себя взвалю?

– Не на…

– А?

Доктор не отозвался. Пастырь увидел, как мелко-мелко задрожали у раненого пальцы на принявшейся сжиматься в кулак руке.

– Ох! – отчётливо выговорил-простонал мясник. Потом напрягся и враз обмяк – отошёл.

– Ну и ладно, – кивнул Пастырь. – Пусть бог с тобой разбирается. Ему видней.

22. Шухер

Утренний отроческий сон крепок. Когда Пастырь, чуть приоткрыв дверь из конторы, выглянул наружу, четверо пацанов спали как ни в чём не бывало в своих креслах. Приглушённые стенами и тремя дверьми выстрелы не проникли в их сны, в которых они сидели на скучных уроках или гоняли по просёлку на мотоцикле, или щупали в подъезде девчонок. Дрыхли, в общем, пионеры.

Спите, ребятки, спите.

Ну что, пойти сейчас в зал, объявить побудку? Сказать: ну что, пацаны, я ваш новый командир, прошу любить и жаловать. Начнут палить, нет? Или преисполнятся, прочувствуют и возрадуются?..