– Надобно доказать это на деле.
Софи грустно покачала головой.
– Для женщины это не так легко, – сказала она.
– Для умной женщины это должно быть совершенно легко, – проговорил Петцолов и потом довольно небрежно прибавил: – Я буду писать к вам!
– Нет, невозможно, – отвечала Софи серьезно: – я лучше сама вам напишу.
– Но до тех пор я умру.
– Нет, живите! – произнесла Софи явно нежным голосом.
Я, может быть, и еще бы узнал что-нибудь, но в это время входил Бакланов. Я поспешил к нему навстречу.
– Я все ищу! – сказал я.
– Да вот она, – отвечал он мне.
Мы подошли.
Софи кинула на Бакланова рассеянный взгляд, но увидев меня решительно просияла радостью.
– Ах, monsieur Писемский! Как это мило с вашей стороны. Merci, merci, – говорила она и даже отодвинулась, чтоб я сел рядом с ней.
Я сел.
Мне было немножко досадно на нее, но, главное, меня возмущал Бакланов: неужели он ничего не видал, что кругом его происходит, или, может быть, находит в этом удовольствие?
– Скажите, пожалуйста, вы едете теперь к семейству вашему? – спросил я его.
– Нет, семейство мое в К… – отвечал он, как-то еще ниже склоняя свою потупленную голову.
Он по-прежнему был заметно грустен.
– У вас ведь есть дети? – продолжал я его пытать.
– Есть, – отвечал небрежно Бакланов.
– Как вам, я думаю, грустно о них; вы более полугода не видали их.
Бакланов мне на это ничего не сказал, а заговорил о чем-то с проходившем мимо кондуктором.
Софи только мимолетом прислушивался к словам моим и продолжала грустно любезничать с гусаром. Она в этом случае, кажется, нисколько не стесняясь Баклановым.
– Вы до самой вашей деревни поедете с Александром Николаичем вместе? – спросил я ее.
– Нет, мы только по железной дороге… до Москвы.
– Но ваши имения в одной ведь губернии?
– Да, но потом мы с ним поедем в разное, вероятно, время!..
– Нет, неправда, вместе поедут, – сказал, подмигнув мне, Петцолов.
– Как вы смеете так говорить! – сказала ему Софи, больше шутя.
Об этом предмете они, видно, совершенно свободно разговаривали.
Мне ужасно хотелось сказать какую-нибудь дерзость Софи.
– Вы ужасная притворщица! – начал я прямо.
– Не может быть, нет! – воскликнула она.
– У вас все только для наружности, и даже я знаю, что такое в вас искреннее.
– Ну, что же во мне есть искреннего… что искреннего? Скажите! – пристала она ко мне.
– Сколько могу отгадывать, так любовь к разнообразию.
– В чем к разнообразию?
– Во всем.
– Совершенно верно, совершенно! – подхватила Софи, делая вид, что не понимает, к чему я это сказал.
– Это так, да, – подтвердил и Петцолов.
В это время ударил звонок, все встали.
Софи стояла, поправляя платье сзади. Хороша и величественна в эти минуты она была божественно!
Бакланов простился со мною нежно, и почему-то у нас обоих навернулись при этом слезы на глазах.
Софи, прощаясь с Петцоловым, явно с ним шепталась.
Я еще раз видел ее лицо, когда она, сев в вагоне, приложила его к окну и еще раз кивнула головкой мне и Петцолову.
Мы пошли с ним вместе из вокзала.
– Скажите, что за отношения у madame Леневой с Баклановым? – спросил я невиннейшим голосом.
– Она живет с ним, – отвечал он мне.
– И вы, кажется, не совсем к ней равнодушны.
– Нет, что же! Разумеется, немножко! – отвечал он, не думая нисколько, видно, скрываться в этом случае.