По временам я видел ее лицо, блиставшее даже в темноте красотою.
Чорт знает, что такое происходило со мной!
За обедом я держал глаза потупленными вниз и слышал только, что Софи и madame Круаль щебетали между собой, как птички. Изредка к ним приставал и Петцолов.
Бакланов был что-то очень серьезен.
– Вы знаете, Иродиаду совсем выпустили из острога на поруки к какому-то ковенскому купцу, – сказал он.
Я посмотрел на него.
– Как она говорила: в полиции ничего не записано, только и сказано, что билет Софи она нашла.
Я улыбнулся.
– Значит, все подкуплено. Можно ли жить в подобном государстве?
– Тут не государство виновато, – заметил я.
– Нет-с, государство! – возразил с ударением Бакланов. – Я вот написал было об этом статью, – не пропустили… Теперь пишу другую, о крестьянском деле, и тоже что будет – неизвестно.
– Поздно уж! – сказал я.
– Что ж, нельзя же так сидеть, сложа руки, – возразил Бакланов: – не знаю, я читал ее у Проскриптского; хвалят.
– Вас там дурачат, если хвалят, – сказал я ему серьезно.
Бакланов несколько этим обиделся.
Вашим словам в этом случае нельзя вполне доверять: вы человек другого лагеря, – проговорил он.
– Как вам угодно! – отвечал я.
В это время встали из-за стола.
– Mesdames, voulez-vous danser? – сказал Бакланов, садясь за рояль и начав веселую кадриль.
Madame Круаль сейчас сама подхватила Петцолова за руку и стала сним; но ему, кажется, хотелось не того; он ястребом глядел на Софи.
– Monsieur Писемский! Со мной извольте, – скомандовала та.
Я, делать нечего, пошел.
Софи явно со мной кокетничала.
– Сядемте лучше! – сказала она в четвертой фигуре и ушла со мной чуть ли не в угол.
Я сел около нее.
– Вам все это, верно, надоело… скучно!.. – сказала она.
– С такою прелестной дамой: как вы, разве модет быть что-нибудь скучно? – отвечал я.
– А я разве прелестна? – спросила она невиннейшим голосом.
– Больше чем прелестны, вы красавица.
– О, какой вы льстец! – воскликнула Софи.
В это время Петцолов с нахмуренным лбом давно уже стоял перед нами и дожидался.
– Ах, как это несносно! – сказала Софи, нехотя вставая и переходя к нему.
Петцолов, кажется, ужасно на нее сердился; но, не смея ничего ей сказать, окрысился на свою даму.
– Отчего вы не протанцуете канкана? – сказал он ей грубо.
– Voulez-vous? – сказала та.
– Madame Круаль хочет танцовать канкан, – отнесся Петцолов к Бакланову.
– Volontiers, – сказал тот и еще веселей заиграл.
– И Софи должна танцовать, – прибавил он.
Француженка, подняв юбку платья, раза два мотнула ножкой.
– А вы? – обратился я к Софи.
– Вы хотите? – сказала она и прошлась, ловко пошевеливая всею талией и подняв платье довольно высоко.
Обнаруженные при этом ботинка и чулок были восхитительны.
Бакланов однако, все еще занятый своими общественными соображениями, прекратил наше удовольствие и объявил, что пора ехать домой.
Мы уселись в прежнем порядке и понеслись.
– Я говорила monsieur Писемкому, – начала, обращаясь к Бакланову, Софи: – что его, вероятно, ничто это не занимает.
– Есть-таки, есть холодок и безучастие, – подхватил Бакланов.
– А у вас жар, только не ваш, а ветром надутый, – объяснил я ему.
– Именно, именно! – подтвердила Софи и, прощаясь, крепко пожала мне руку.
«О, сирена, сирена!..» – подумал и я вместе с Евсевием Осиповичем.
6. Ощипанная ветвь благородного дерева