Закономерная ошибка. Cредневековый фантастический приключенческий шпионский детектив

Как доходчиво ему объяснил однажды Шинхар, у подростков быстрее всего начинается отравление, поэтому и необходимые меры по лечению принять можно быстрее. К тому же, как рассказал Шинхар ему ещё, на всех пробовавших пищу ровесниках Дэанева можно было спокойно при необходимости опробовать и всевозможные, даже опасные, противоядия и лекарства, поэтому за каждым придворным, и за Дэаневом в том числе, а за королём тем более, был закреплён лично человек для проверки пищи непосредственно перед едой. И всего питья тоже! Правда, если злоумышленникам хоть кого-то и удавалось отравить, то спасти мало кого удавалось, разве что яд действовал настолько быстро и явно, что проверявший пищу успевал заметить признаки отравления ещё до того, как жертва успевала съесть отравленную пищу.

А вот с жертвами отравлений временами выходило печально. Большинство из них Дэанев просто не замечал потому, что не обращал никакого внимания на никчёмную прислугу. Но бывали, хоть и редко, но исключения, как и в тот раз. Эмвига приставили к нему пробовальщиком и в кои-то веки Дэанев увидел в прислуге не просто вещь, а нечто большее. И не просто увидел, а сам захотел с ним подружиться.

Эмвиг не просто прислуживал Дэаневу за столом, а при этом ещё и чисто искренне улыбался ему. Каждый раз пробуя еду или напитки он старался подольше задержать блюдо, ненадолго задумывался, а потом кивал принцу и говорил, что еда проверена и её можно есть. Это было мило. Как-то раз Дэанев спросил у него, что Эмвиг умеет ещё делать, кроме как съедать за него половину каждого блюда? Эмвиг шаловливо моргнул голубыми глазами, почесал за ухом короткие тёмные волосы, улыбнулся и заговорщически ответил: «Многое!».

Произошедшее было удивительно до предела. Даже неправильный ответ любому из высокопоставленных придворных мог обойтись прислуге в лучшем случае жестокой поркой, а при плохом раскладе, когда придворный был не в духе, мог вообще и жизни стоить. Прикасаться к придворным и даже к их одежде без разрешения прислуге тоже запрещалось под страхом уже совершенно жутких последствий. Некоторое исключение составляли только служебные обязанности с длительным касанием: одевать, мыть, поддерживать, носить на руках и прочее. Но Дэанев тогда не обиделся на своего слугу. Наоборот! Он приказал Эмвигу зайти к нему днём в надежде, что Эмвиг сможет его развлечь новыми играми или разговорами, а то все старые ужасно ему надоели.

Так оно и вышло – Эмвиг умел играть почти во все игры, которые нравились Дэаневу, даже неплохо умел читать, что для столицы было неудивительно, хотя иногда встречались и совершенно безграмотные люди его возраста. Некоторым играм Эмвиг даже сам научил Дэанева! Так прошёл год и внезапно всё закончилось в один миг.

В тот день они как всегда встретились за столом, Эмвиг как всегда отъел почти половину содержимого тарелки Дэанева, запил из чашки, улыбнулся и тут его лицо неожиданно свела судорога. Он схватился за живот, завыл не раскрывая рта и рухнул на пол. От ужаса Дэанев вскочил из-за стола и с воплем бросился к своему новому другу, который с кровавой пеной у рта уже почти без сознания колотился на полу.

Дэанев уже плохо соображал и слышал только громовой рёв своего отца, выкриками отдававший приказы один за другим. По залу бежала многочисленная стража, Агхаб орал на своих подчинённых, а Шинхар сразу же куда-то исчез. Всё произошедшее не было новинкой – такое случалось иногда по нескольку раз в год, но тогда погибали чужие, незнакомые, безразличные для него ребята, а в этот раз жестокая судьба ударила по его лучшему другу, да так сильно, что его уже было ничем и никак не спасти. Эмвиг в его руках дёрнулся несколько раз и затих.

Он ещё некоторое время сидел на полу и плакал в два ручья. Рядом стояла стража и слуги, столпились придворные, за спиной стоял отец и смотрел на ревущего сына. Потом Дэанева осторожно взяли за руки, отцепили от Эмвига, подняли с пола и отвели в его комнату. За спиной он услышал только недовольный голос отца, что сын ведёт себя с прислугой как с людьми своего же сословия, что недопустимо для принца и будущего короля. Дэаневу ещё никогда не было так больно в душе.

Это был не первый случай, когда его зачем-то пытались отравить и явно не последний, но в прошлый раз умер кто-то совершенно непримечательный – он даже не знал его имени. Тогда он даже не встал из-за стола, когда тело унесли, но есть в тот день уже никто не стал. Папа разорался на Шинхара с Агхабом и пообещал переполнить пыточные, если до ночи не найдут всех виновных. А на следующий день еду для него пробовал уже Эмвиг. И почему тогда он тупо не догадался попросить отца перевести Эмвига к нему в прислугу? О чем он тогда думал? Разве придворный пробовальщик пищи может жить вечно? Да он уже хорошо если несколько лет проживёт при такой работе!

Тогда он ещё не понимал, что хороших друзей надо беречь. Просто раньше погибали те, кого ему было не жалко. А простые люди… были ему безразличны, впрочем, как и сейчас – даже два года спустя в нём ничего не изменилось. Теми, кого нельзя использовать, можно просто пожертвовать. Где нет чести – там есть выгода. Так папа его учил относиться к неизбежным или возможным потерям. Королевство важнее отдельных людей. Законы превыше любых личных отношений. Учись прилежней. Не надо как лучше! надо как правильно! Старайся лучше. Делай хорошо, плохо само получится. Не ленись и не бездельничай – ты будущий король! Кто много отдыхает – мало выигрывает. Сделки это неотъемлемая составляющая управления королевством. Жизнь это бесконечная череда сделок разной степени крупности. Ко всему относиться надо как к обычной сделке, даже к приговорам. Нет, ему не доставляло никакого удовольствия смотреть на истязания и убийства, но и большого отвращения к происходящему или жалости он не испытывал. К тому, чего он не чувствовал, отношение у него было никакое.

С друзьями было то же самое – они то появлялись, то исчезали, но были ему не очень-то и нужны, разве что посплетничать о дворцовых новостях, которые он и так все знал наизусть. Да и было этих друзей у него много, невероятно много, просто несчитано. Казначей как-то ему объяснил, что если бы золота было бы настолько же много, как песка, то и стоило бы оно как песок. Кстати, на этом основании превращать что-либо в золото было запрещено, в серебро тоже, хотя изобретение способа такого превращения дозволялось. С друзьями получалось то же самое и во дворце имея сотни друзей, на самом деле он не имел ни одного настоящего друга, да и не очень-то в них и нуждался.

Перед самым отъездом Хоншеда в Империю они собрались ещё раз втроём. Но если Дэанев был скорее опечален отъездом лучшего друга, чем встревожен, то Хоншед был весел и мысленно готовился к новым опасным подвигам. Где-то в глубинах своего неунывающего сознания он уже представлял, как про него после возвращения напишут книгу и начнут воспевать его подвиги на всех углах. О разыгравшихся мечтах он тут же не замедлил рассказать всем собравшимися.

– Если я после этого подвига на благо королевства выживу – тут много «если» – про меня все придворные летописцы напишут целые сказания. Они будут записывать каждое моё слово, а я буду подробно всё увиденное, услышанное и пережитое им рассказывать. А через тысячи лет, когда меня уже давно не будет, люди найдут моё захоронение или просто книги с описанием всех моих подвигов и восхитятся.

– Ты такой ни разу не был единственным. – назидательно начал в ответ на самохвальство Хоншеда король, строго посмотрев на того. – в народных и прочих сказках и не такие упоминаются – все в тебя.

– А например? – нахально спросил Хоншед.

– Да бывали там разные, сам найдёшь, если захочешь. Например, в очень далёкие времена был похожий на тебя лучник или арбалетчик, умевший не только стрелять на огромное расстояние, но и попадать в очень маленькую цель, не больше монеты, а пробивали его выстрелы даже толстую стальную броню из особо прочной стали.

– И стрелы у него были из обеднённого урана? Мэлисьюнья какая-то, про которую сейчас только и пишут. И броня у неё непробиваемая, и мечи у неё всё что угодно разрубающие, и лук у неё никогда не промахивающийся, и стрелы из обеднённого урана всё на свете насквозь пробивающие, и раны от одного прикосновения руки её исцеляются, и мёртвых она силой своей любви воскрешает, и всё она знает, и всё она умеет, и всех она красивее на свете, и все в неё влюбляются, и промеж ног у неё тиски, а не хилая дырища, и дерьмо у неё не воняет, а пахнет леденцами или цветами, хоть прямо бери и обе дырки вылизывай, как собака или кошка, и с кем она ляжет, у того неделю после неё…

– Нет, стрелы у него были самые обыкновенные – деревянные со стальными наконечниками, просто любят люди глупости всякие сочинять, а потом не понимают, что из сочинённого правда, а что – вымысел. – оборвал король поток пошлостей Хоншеда чтобы продолжить свою мысль. – А всё потому, что большинство людей не понимает ни в чём даже основ! Не говоря уже про понимание во всём глубин и тонкостей. А из этого незнания и проистекает вера во всякий написанный бред. Книги меняют людей гораздо больше, чем люди меняют книги.

– А что такое обеднённый уран? – задумчиво спросил Дэанев.

– Понятия не имею – так было написано в сказке. – пояснил ему Хоншед. – Ещё там был какой-то обогащённый уран, двумя кусками которого размером с кулак можно было даже сжечь дотла и сравнять с землёй аж целый город. Сказки, чушь и сочинения всё это – никакого такого урана в природе не бывает, выдумки это всё, как и плутоний.

– Так вот, я продолжу, пока не забыл самое главное. Вы уже сами, наверно, заметили, что всё это сборище учёных, как придворных, так и прочих, бесполезно чуть меньше, чем полностью. Вы оба совсем недавно сами видели очередное новое изобретение тысячелетней давности в действии, пушка называется. Порох учёный умник в неё набил и чугунным шаром с грохотом выстрелил в крепостную стену. Да, стену он пробил – я этого не отрицаю, но после четвёртого выстрела, если не вообще третьего, пушку разорвало так, что хорошо ещё, что никого не убило, только жалко, что не убило самого изобретателя этой глупости. Тоже мне умник нашёлся с высшим образованием!

Король пересказывая неудачные подвиги незадачливого учёного со злости стукнул кулаком по столу так, что стол едва не подпрыгнул.

– Как будто без него раньше не знали, что порохом из пушек стрелять можно! И ещё много чего полезного можно порохом делать, если правильно его приспособить. Всё бы хорошо, за одним небольшим исключением. Одним единственным! А сколько этот его порох стоит, он подумал? А как его производить, он подумал? А как его хранить и как использовать, он подумал? А как потом стены восстанавливать, после такого обстрела, он подумал? А как эти пушки тащить, он подумал? А как не допустить, чтобы все эти дорогие, очень дорогие пушки, порох, шары, то есть ядра, вспомнил я наконец, как они называются, врагам в руки не попали, он подумал? И так у этих учёных во всём!

Король окинул Дэанева и Хоншеда строгим взглядом, назидательно поднял указательный палец и продолжил свою обличительную речь.

– А если бы он удосужился подумать хоть немного о деле в целом, а не только о том, чего бы ещё умного изобрести, то вспомнил бы, что уже давно любые крепости берут одним обстрелом чумными трупами или больного чумой подсылают, пока чуму по нему ещё не видно, или чумную крысу втихаря подбрасывают. И всё! И крепость цела, и месяцами за бешеные деньги восстанавливать её уже не нужно!

– Запретить надо писать всякие глупости. – ляпнул Хоншед.

– Запретить – не значит опровергнуть! – строго предостерёг его король от глупой ошибки, снова подняв указательный палец, помахав и указав им на лицо Хоншеда. – Ничто не распространяет любые сведения лучше запретов их распространения. Это надо понимать. Я вам сейчас уже расскажу до конца, чем всё закончилось, чтобы потом уже не возвращаться к этой пушке. А ещё мне наш алхимик показал чудесное средство в стеклянных бутылках. Вот это вещь! Всего десяток бутылок через стену перебросили и вся крепость почти сразу передохла с хрипением и кашлем. Вот это я понимаю – настоящее средство для войны! А то – порох! Жалко, что вы не видели, на что в той крепости были похожи трупы. Да это же просто праздник был какой-то! Самый настоящий! С некоторых убитых даже их собственная кожа послезала живьём. А он мне тут пушки показывает! Дурак такой, учёный!

Король откинулся на спинку кресла и вспомнил приятные его взору картины той войны, пытаясь восстановить их перед глазами.

– Ну и что, что на обратном пути одну бутылку случайно разбили, да так удачно, что сами все передохли почти всем войском? Так это же прекрасно! Это же просто замечательно! Мне им ещё и платить за взятие огромной крепости почти ничего не пришлось! Вот это я называю быстро, надёжно и качественно, не то что всякие вечно взрывающиеся пушки с их вечно не вовремя отсыревающим порохом.

Король заметил, как от услышанного Хоншед кривится всё больше и больше и решил заканчивать повествование о пушках и отраве.

– И, наконец, в завершение всего сказанного. Неужели я, король, с моими связями, за такие деньги, которых мне будут стоить эти пушки, не смогу найти среди врагов и получше подкупить несколько десятков предателей, которые мне и ворота в крепость откроют, и всё её командование отравят или зарежут или и то и другое сразу сделают? Вот это и называется государственный подход к преодолению трудностей или решению вопросов, а не все эти игры в изобретательство и науку.

– Все эти ваши придворные учёные, врачи и высокопоставленные придворные лекари только и умеют, что голову пиявками обвешивать и воду в задницу вёдрами вливать. И не придворные тоже! Нэв может подтвердить – они его уже лечили. – подтвердил обличающую речь короля Хоншед, сочувственно поглядев на Дэанева.

– Так вот! Нам теперь надо сподобиться и решить, что нам делать в столь непростом для нас положении. – король оглядел собравшихся суровым взглядом. – Ты едешь на разведку и, может быть, привезёшь нам хоть какие-нибудь важные сведения. Сделать против них один ты точно ничего не сможешь, иначе Империя бы столь долго не просуществовала. Но если просечёшь хоть один способ сделать Империи хотя бы мелкую пакость – не сомневаясь делай.

– Ради того, чтобы делать гадости, я пойду на любые подлости! – воодушевился Хоншед и с радостью принялся загибать пальцы, сразу приступив к придумыванию многочисленных гадостей для Империи.

– Придумывание обыкновенных гадостей не требует умственных способностей – умственных способностей обычно требует придумывание выдающихся гадостей! А придумывание особо выдающихся гадостей вообще требует выдающихся умственных способностей. – наставил король Хоншеда на путь познания и просветления.

– Я буду стараться изо всех сил! – воскликнул тот.

– Одного старания будет, совершенно точно, недостаточно – тебе понадобится искусное умение и глубочайшее понимание с обширнейшими познаниями. Врага надо знать лучше, чем самого себя.

– Очень трудно поубивать всех в одиночку.

– А вот этого как раз тебе и следует избегать в целях твоей же безопасности всеми возможными способами. А почему – ты сам сейчас ответил. Помни, что на выручку тебе там никто не придёт.

– А если я не удержусь? Знаешь, очень тяжело смотреть, когда при тебе кого-то похожего на тебя или твоих друзей убивают или пытают.

– Или задом на кол насаживают. – не удержавшись влез Дэанев.

– Не надо искать оправданий своим слабостям! – король начинал злиться и свирепеть. – Всем тяжело, не только вам!

– Да понял я всё, в конце концов, не в первый раз. В общем, я буду вести себя так, как я это часто делал раньше, только действуя в наших интересах и находясь в Империи. Надеюсь, я не привлеку этим к себе лишнего внимания, если всё рассказанное тобой про Империю правда.

– Я боюсь, что ты, даже окончательно распоясавшись, не сможешь вести себя так, чтобы не привлекать в Империи к себе лишнего внимания кого не надо среди её жителей своим излишне тихим поведением и слишком добродушным нравом. – завершил своё напутственное наставление король, надеясь хоть на какое-нибудь понимание.

* * *

Велиол смотрел на приближающийся берег Нивнылата. Корабль из Чонтонина доставил его при попутном ветре на удивление быстро. Но в ближайшем будущем ему предстоял ещё один переход через море из Нивнылата в Никаон, только до него ещё надо было дожить, выдержав путешествие по суше со всеми превратностями за долгие дней десять пути, коими дороги по суше на редкость богаты. Вокруг толпились пятеро никаонских наёмников, стремящихся поскорее добраться до просторов своей уже видимой на горизонте необъятной Империи.

Можно было бы не впадая во все тяжкие пройти до Никаона морем, но желающих потонуть в бурю не нашлось и путешествие по морям в целях надёжности и безопасности сократили до предела. Всё таки они везли не кого-нибудь, а заложника из Чонтонина – император совсем не обрадуется, если такой важный груз не будет ему доставлен в целости и сохранности, не говоря уже о возможности утонуть самим.

Всю оставшуюся позади морскую часть дороги заложник развлекал наёмников особо скабрезными и похабными рассказами о своих половых сношениях со всем и вся, что имело хоть одну дыру, было живым и могло шевелиться и подробнейшими пересказами убийств и пыток в собственном исполнении. Некоторые из своих рассказов он дополнял живописными показами всяческих гадостей под всеобщее одобрение. В общем, никаонские наёмники считали чонтонинского заложника за своего и только диву давались, почему он ещё не один из них.

В особый восторг никаонцев привели рассказы Велиола о его делах в подростковые и юношеские годы, когда он заманивал ровесников из простолюдинов к себе и насиловал их и пытал с особо издевательской жестокостью. У наёмников от услышанного просто захватывало дух.

– Так вот! А когда мы оказались в моей комнате, я же сзади шёл за ним, я ему обе руки сразу схватил и за спину завернул и на землю его свалил, а руки за спиной связал, да так, что те до затылка дотянулись, и верёвкой обмотал вокруг шеи, чтобы точно не вырвался.