– Ну, как сказать, – пробормотал Каракоев.
– Ты его видел, того настоящего? – спросил Бреннер у Каракоева.
– Видел пару раз в одном кабаке, в Петрограде…
– Ну и как тебе этот?
– Очень похож. Особенно ночью. Я аж вздрогнул… Может, это он и есть?
Все уставились на Каракоева, он был совершенно серьезен.
– Как – он и есть? Он убит: отравлен, застрелен и утоплен практически на глазах у всей России! – возопил Бреннер.
Каракоев пожал плечами.
– Тебе ли не знать, как это бывает. Вот вся Россия сейчас уверена, что Государь и Семья расстреляны большевиками.
Это было справедливо. Каракоев меня порядком удивил.
– Ну, знаешь! Это другое дело. Государь и Государыня лично хоронили Распутина, – сказал Лиховский.
Каракоев предположил странное:
– А, может, они участники этого заговора и похоронили кого-то другого? Подумайте, как здесь мог случайно оказаться мужик, так похожий на Распутина! Это они его сюда вызвали!
– Как вызвали?!
– Между ними какая-то неземная связь.
Каракоев все больше поражал меня. Раньше я что-то не замечал в нашем кавалеристе склонности к мистицизму. Бреннер и Лиховский тоже смотрели на него с недоумением.
– Знаете, в этих местах можно уже поверить во что угодно. Вы посмотрите на него! Посмотрите!
Каракоев кивнул в сторону Распутина.
– Это Распутин, это он! Кто угодно, знавший его, сказал бы, что это он.
Возразить было трудно.
– Кажется, это он был тогда на станции, – решился я напомнить. – Уже тогда следил за нами.
– И как же он теперь тут оказался? – усмехнулся Лиховский скептически.
– Оставьте, мичман! Пытаетесь оправдаться за свою тогдашнюю безалаберность, – буркнул Бреннер раздраженно.
– Господин капитан, я не пытаюсь оправдаться. Я пытаюсь заострить внимание на очевидном. На станции я видел Распутина, и меня подняли на смех. И теперь мы снова видим Распутина. Таких совпадений не бывает!
Бреннер временами бесил меня.
– Так это тот Распутин, которого ты видел? – спросил Лиховский.
– Не знаю, – признался я.
Мы окончательно запутались и замолчали.
– Воля Его Величества – закон, – резюмировал Бреннер. – Значит, все, что нам остается – не спускать со Старца глаз ни днем, ни ночью. Отдыхайте. Завтра выступаем.
Мы разошлись. Я поискал глазами Татьяну. Она все еще слушала Распутина. Улыбнулась, кивнула, он перекрестил ее. Прямо духовник Царевны.
Солнце садилось. Татьяна с ведром пошла к реке, легкая, будто сбросившая тяжелую ношу. Я догнал ее и пошел рядом.
– А вы куда? – спросила она.
– Я помогу.
Попытался взять ведро из ее руки, но она не отпустила.
– Ничего, я сама.
– Все же, я провожу вас. Мертвые возвращаются. Это он?
– Это он, – сказала Татьяна почти радостно, и тут же добавила, – но это не может быть он.
– Так кто же это?
– Не спрашивайте, я не знаю…
Говорила легко и так, будто знала. Добавила:
– Вы же видите, Алеша оживает на глазах. Чего еще?
– Что он вам проповедовал?
– Это вас не касается.
– Касается.
– А впрочем, я доложу вам, если вы настаиваете. Он сказал, что я не виновата, что так и должно было случиться, мы должны были сойти с поезда так или иначе. Это было предопределено. Мы должны были оказаться здесь, чтобы встретиться с ним.
– И как он объясняет эту предопределенность?
– Алеша. Мы должны были встретиться здесь ради него.
– Татьяна Николавна, этот новый Распутин опасен.
– Почему? Что в нем опасного?
– Хотя бы то, что мы ничего о нем не знаем. И он… следил за вами вчера, когда вы пели у реки.