Обитель Блаженных

– Народ безответственный – это точно. Иному деятелю и умереть – раз плюнуть!

Крыса опять иронично фыркнула, но уже прикрыв морду лапами, делая вид, что она тут не при чём.

– Но ведь могла и сверху бомба упасть на наш дом… Разве нет?.. – наконец-то нашла в себе силы заговорить Катенька, с достаточной серьёзностью выслушав рассуждения двух мужчин.

Лев Моисеевич невольно направил взгляд вверх, тяжело сглотнул и поскрёб пальцами себе шею, как будто чувствуя на ней крепкую удавку. На мгновение дёрнулись и посинели подагрические ступни ног Льва Моисеевича, что вынудило Евпсихия Алексеевича с опаской осмотреть свои ступни. Примечательно, что одна нога Евпсихия Алексеевича оказалась босой и неиспорченно розовой, тогда как другая красовалась в вызывающе-великоватом шлёпанце.

– Уж не думаете ли вы, сударыня, что у нас война с Америкой началась?.. – пришёл в себя Лев Моисеевич. – Нет, войну я категорически отрицаю, тут сверху может только метеорит упасть. На землю постоянно из космоса что-нибудь сыпется.

– И самолёт мог упасть… – задумчиво произнесла Катенька. – От нас аэропорт в двадцати километрах находится, вот он и не долетел.

Ступни ног Льва Моисеевича ещё разок дёрнулись, и он с незатейливой стариковской обидой пошлёпал себя по коленям.

– Когда самолёты падают, то неизвестно куда они упадут. А тут власти явно о чём-то догадывались, поэтому и во дворе дома стала собираться всяческая техника: я, например, отчётливо слышал сирены пожарных машин!.. И по громкоговорителю нас о чём-то хотели предупредить, да не успели.

– Ну да, ну да! – с трогательным возбуждением припомнила Катенька. – Евпсихий, ведь вспомни, что когда мы стояли у окна, то слышали голос из громкоговорителя, который нам о чём-то сообщал, о чём-то тревожном!.. Мы только не успели ему внять.

– Ну да, мы не успели. – согласился Евпсихий Алексеевич.

– Власти хотели нас о чём-то предупредить, и даже хотели спасти, но опоздали. Если, конечно, они сами не были замешаны в некоем коварном плане по уничтожению дома… Но это была бы невероятная подлость, я и верить не хочу в возможность такой подлости со стороны властей!!

– Катенька, как ты себя чувствуешь?.. – сложив ладони лодочкой у груди, устремился взглядом Евпсихий Алексеевич к подруге. – Ты ведь слишком взволнована, правда?

– Евпсихий, со мной всё хорошо. Ну, в том смысле хорошо, что со мной ничуть не хуже, чем со всеми вами.

– Главное, что мы наличествуем вместе и соображаем, что к чему. Конечно, в общих чертах соображаем, озадачиваемся каждую минуту по пустякам, но соображаем. Ты посмотри на дело с той стороны, что нам здесь пока ничто не угрожает, здесь довольно-таки тихо и красиво. Мне кажется, что когда я в детстве размышлял о послесмертном существовании, то оно мне мерещилось очень близким к тому, что мы чувствуем сейчас. Только не хватает райского сада. Почему-то райский сад непременно должен быть в мечтах ребёнка о загробной жизни, поскольку цветущие деревья и все эти сладкие фрукты очень любимы детьми, и хочется, чтоб их было много-много, и они были всегда.

Евпсихий Алексеевич восторженно воздел руки и как будто совершил ими магические пассы, отчего тут же и пришёл в счастливое изумление, поскольку все мраморные обелиски, вытянувшиеся за спинами световых тронов, принялись с медитативной медлительностью покрываться искристой древесной корой, обрастать мощными развесистыми ветвями, хвоей, запашистой густой листвой. Постепенно они преобразовались в шероховатые кряжистые дубы, в крепко сбитые высоченные кедры, в стройные клёны, чуть склонённые с утомлённой обаятельной наглостью, в пронзительно-томные яблони, увешанные тучными наливными плодами, в бархатно-нежные кроны таинственных сакур и скромных черёмух, в различные пёстро цветущие садовые деревья, которые и вспомнить было невозможно, которых, верно, никто и никогда до сих пор не видел. Новосозданный сад неспешно заполнялся уютным птичьим щебетом, опоённым безмятежной благодатью; тихие застенчивые букашки лениво перелетали с листика на листик, пребывая в терпеливом изумлении; шустрые белки выныривали на секунду-другую из пушистых еловых лап, чтоб удостовериться, что не они одни оказались пленёнными этаким чудом. Вроде наблюдались и робко порхающие эоны второстепенного небесного значения, от которых, впрочем, толку было немного – сплошной бессознательный восторг.

Преображение пространства вынудило собравшихся опасливо притихнуть, а Евпсихий Алексеевич приложил пальцы ко лбу, унимая лёгкое головокружение и показывая, что вовсе не он стал причиной столь фантастических изысков, что переломы происходящего повинуются движению иных рук и замыслов.

– Вот так и живём – что до смерти, что после – не понимая, откуда и сколько фееричных обстоятельств внезапно нахлынет на нас. – с упрямой подозрительностью изрёк Лев Моисеевич, налюбовавшись на цветущие деревья. – Запросто могло и метеоритом в дом сигануть сверху, а могло и снизу эким-нибудь землетрясением растарабанить. Как говаривала моя бабка, засыпая в трамвае и просыпаясь через два часа на той же остановке, на которой вошла: и вот попробуй тут найди концы у заколдованного круга!..

– Зачем вы опять про всё плохое, про заколдованный круг какой-то?.. Посмотрите, до чего сказочная красота нас окружает, поддайтесь самому первому и невинному влечению сердца, а не потугам желчного умствования. – пробормотал Евпсихий Алексеевич.

– Толку-то от этой красоты.

– Да зачем же во всём искать толк?.. Можно и просто восхищаться.

– Ну, я восхищён. – дохловато улыбнулся Лев Моисеевич. – Как тебе будет угодно, Евпсихий Алексеевич. Ты только скажи, я и в пляс пущусь от радости.

– Да вот вы всё глупости свои… пляс… – насупился Евпсихий Алексеевич.

– Евпсихий, дорогой мой, я тоже не могу восхищаться происходящим, если не понимаю его сути. – беспокойно высказалась Катенька. – Я хочу знать, какую цель имеет всё, что с нами происходит, поскольку никогда не верила в забавную невинность загадок. За каждой загадкой таится хитрость того, кто её загадывает, таится умысел. Демонстрировать белочек на сосне можно сколько угодно, но не для этого же нас убили и поместили сюда?.. Кто-то должен прийти за нами, что-то сказать рациональное и позвать куда-то!

– Куда? – напрягся Евпсихий Алексеевич.

– И я хотела бы знать – куда?.. Вот те, кто придут за нами, пускай нам всё и расскажут.

– Надеюсь, это вы архангелов ждёте?.. – вернулся на мгновение к своей дохловатой улыбке Лев Моисеевич. – А то ведь могут и черти притащиться по вашу душу.

– Да и по вашу тоже могут, Лев Моисеевич, не язвите. – заметил Евпсихий Алексеевич.

– Пускай будут архангелы, мне эмблема не важна. – заверила Катенька. – Просто кто-то должен нам всё объяснить, отметить, как новоприбывших, и, наверное, документы какие-нибудь выдать, а затем указать на дальнейший алгоритм действий. Мы ведь не можем пребывать здесь всю вечность.

– Почему же не можем… очень даже можем… – с бесхитростным вызовом пробормотала крыса. – Иные души тысячелетиями томятся в преисподней, не ведая смысла и срока своего, так называемого, временного заточения. Ибо каждому после смерти должно воздаться по его вере. Как говорится: professions de foi!..

– Что-что ты сказала? – опешил Евпсихий Алексеевич.

– Да ничего такого. Художественное чутьё протискивается, никак не угомонится – не обращайте на него внимания.

– Да как тут внимание не обратишь?.. Никогда не думал, что обычная крыса способна настолько меня удивить.

– Сама себе удивляюсь. А вы, Евпсихий Алексеевич, хотели всё измерять по-старому, по меркам земного бытия?.. Нет, уж так больше не получиться, я уж больше в свой подвал не вернусь.

– А вот очень кстати! – Лев Моисеевич с радостью кивнул на крысу. – У нас, собственно говоря, подвальная жительница имеется, и по природе своей она должна быть весьма любопытной. Про наше будущее она и понятия может не иметь, а вот о прошлом у ней должны быть какие-никакие сведения. Ей ли не знать, что могло быть в тех мешках?

– Это в каких? – покосилась на Льва Моисеевича крыса.

– Да вот дурочкой не прикидывайся. В тех самых, что парни в подвал затаскивали.

– А разве я туда заглядывала? – с нахальным простодушием прищурилась крыса. – Жратвой от мешков не пахло, мне до них и дела не было.

– Но хоть чем-то от них пахло? – спросил Евпсихий Алексеевич.

– Чем-то пахло, да я не разобрала.

– Дырочку, что ли, в мешке проковыряла бы… полюбопытствовать…

– Друзья мои. – с озорной строгостью осмотрела собравшихся крыса. – Мы же взрослые люди и понимаем, что нельзя узнать того, о чём узнать ниоткуда. Если из кастрюли с борщом пахнет борщом, то мы только потому уверены в своём знании, что нам ещё в раннем детстве рассказали, что вот в этой кастрюльке варится борщ, и разрешили к нему принюхаться. Если б мне когда-нибудь сообщили, чем пахнет динамит, то я наверняка запомнила бы это запах, и моментально среагировала бы на мешки. Попросту говоря, удрала бы из этого подвала куда подальше.

– Ну да… Это верно, что крысы всегда бегут с тонущего корабля. – съязвил Лев Моисеевич.

– И это лучше, чем внезапно помереть, и очутиться неизвестно где и неизвестно зачем.

Одна из белок, хлопотливо соскочила с пушистой ветки на спинку шестого трона, где находилось неподвижное тело, старательно обнюхала его затылок, даже дотянулась до уха, пощекотав его чуткими усиками, а затем разочарованно закрякала по-беличьи, обращаясь к подругам в саду: «Вроде похож, а вроде и не похож на того паршивца, что в тверицком бору беличьи дупла разорял… Ладно, девки, что было – то было, теперь не нашего ума это дело!..» После чего живо убралась обратно, в кедровые заросли.

Все взрослые растерянно переглянулись, даже крыса озадаченно поморгала глазками, отторгаясь от наваждения.

– Дяди и тёти! – вдруг с аккуратно лопочущей твёрдостью заговорила девочка. – Вы просто ничего не знаете, а бомба взорвала всю нашу землю. И все умерли. Больше никого живого нет.

ВОСКРЕСЕНИЕ 00:03

Взрослые с осторожным участием присмотрелись к девочке, ожидая, о чём ещё она способна возвестить. Но девочка, твёрдо высказавшись, умильно поджала губки и приложила палец к щеке.

– Устами младенцев глаголет истина; Евангелие от Матфея, глава 21, стих 16. – задумчиво сообщила крыса, а, подметив излишне-пристальный недоумённый взгляд Евпсихия Алексеевича, вздохнула: – Кто-то из жильцов отнёс на мусорку книжки и газеты баптистского свойства – видно, разочаровался в западноевропейских религиозных течениях – ну, а мне было очень даже интересно почитать.

Евпсихий Алексеевич с непрояснённым сомнением покачал головой.