Обитель Блаженных

– А скажи нам, милая девочка, ты видела чего-нибудь чудесное или слышала, пока была у себя дома? – спросил Лев Моисеевич у ребёнка, не обращая внимания на крысиную риторику.

– Я только слышала много чего, но не всё понимала, потому что я ещё маленькая.

– Это так. – согласился Лев Моисеевич. – Разумеется ты маленькая. Но если ты что-то видела не совсем обычное, то расскажи нам, пожалуйста, потому что ты нас очень удивила своим категоричным заявлением.

– Я всё видела, как обычно, а потом я ничего не видела, потому что я сидела в шкафу. – ответила Улинька.

– Зачем же ты сидела в шкафу? – удивился Евпсихий Алексеевич.

– Затем, что сначала меня ругала мама, а потом проснулся папа и тоже стал меня ругать, и я решила спрятаться в шкаф, чтоб они подумали, что меня нету дома, и перестали ругаться. Я уже так делала однажды, и мне в шкафу очень понравилось. Там сначала было темно-темно и немножко страшно, но я быстро привыкла. Только когда всё вокруг стало громыхать и трещать, я подумала, что мама с папой добрались до шкафа и хотят меня вытащить, но тут я услышала, как мама с папой кричат где-то далеко-далеко от шкафа, и я подумала, что шкаф мог сам попробовать от них убежать. А вот и не тут-то было.

– Но почему ты решила, что вся земля взорвалась и все умерли, если ничего не видела?

– Потому что я испугалась и закрыла глаза, а когда открыла, то уже не было никого, и не было шкафа. Я решила, что раз сама не вылезала из шкафа, то шкаф сломался на кусочки, обиделся и ушёл, оставил меня одну. Тогда я решила, что шкаф не мог просто так взять и сломаться, что его специально сломали, а крепкий шкаф можно сломать только как-нибудь специально подорвав его. Вместе со всей землёй и со всеми людьми. Тогда я опять закрыла глаза, потому что мне было очень-очень страшно, а когда открыла то увидела, что я сижу здесь, и тут сидит тётя Катя с дедушкой Лёвой, и вы тоже тут сидите, дядя Евсисхий… – девочке явно с трудом давалось выговорить самобытное имя Евпсихия Алексеевича. – …дядя Евпсихий.

– Ну, значит, и не переживай, милая девочка, что всю землю взорвали и все умерли. Полным-полно народу осталось жить, они все уже проснулись, потянулись и занялись своими делами.

– А где тогда моя мама? – с трогательной грустью склонила голову на бочок Улинька, выказывая недоверчивость словам Евпсихия Алексеевича.

– Бедный ребёнок. – заблестели глаза у Катеньки. – И почему тебе до сих пор нужны эти злые люди, которые приносили тебе столько страданий?.. Даже смотреть на тебя жалко, ты и одета как замарашка какая-нибудь, а ведь ты очень красивая девочка, и очень добрый ребёнок!.. Ну вот почему тебе достались такие отвратительные родители??

Улинька озадаченно пожала плечами.

– Брось, Катенька, не надо сейчас об этом говорить. – попросил Евпсихий Алексеевич. – Родителей не выбирают.

– Да понятно, что не выбирают, но всё это очень жестоко!.. очень жестоко!..

Улинька совсем не откликнулась на тему жестокости мамы и папы, а сосредоточилась на настоящих чрезвычайных необыкновенностях, вдумчиво нашёптывая про себя запомнившиеся имена людей, ставших ей такими близкими – дедушка Лёва, тётя Катя – и конечно запуталась на Евпсихии.

– А как тебя зовут? – с неожиданной игривой подозрительностью девочка ткнула пальцем в крысу.

– Меня?? – на секунду опешила крыса.

– Конечно тебя. Когда со всеми знакомятся, то надо обязательно представляться по имени.

– Вообще-то меня зовут настолько странно, что и представляться не имеет смысла. Но для вас я могу зваться Марусей. Да-да, зовите меня Марусей, я буду очень рада.

– Крыса Маруся! – весело прихлопнула в ладоши Улинька.

Взрослые тоже развеселились такому занятному известию, и согласились прозывать крысу Марусей. Хотя, Лев Моисеевич и проворчал что-то про неуместность в данных обстоятельствах поддаваться всяческому детскому баловству. Тогда Евпсихий Алексеевич спросил, уж не считает ли Лев Моисеевич крысу каким-то второстепенным существом, недостойным носить человеческое имя?.. Лев Моисеевич мягко огрызнулся, сказав, что он совсем так не считает, что можете хоть всё дубы тут вокруг прозывать человеческими именами.

– Знакомьтесь: дуб Коля! – тут же принялась баловаться Улинька, указывая пальцем на ближайшее дерево и миловидно улыбаясь, но Евпсихий Алексеевич осторожным осудительным взглядом пресёк эту забаву, действительно неуместную при данных обстоятельствах.

– Интересно, а где остальные жильцы нашего дома?.. Либо они остались живыми и их извлекли из-под обломков, либо они все попали в ад?.. – удивившись суровости своей внезапной догадки, произнесла Катенька.

– Ещё бы нам убедиться, что мы сами не в аду. – пробурчал Лев Моисеевич. – Как говаривала моя бабка, расплачиваясь со стоматологом за вставную челюсть: когда слишком хорошо – это тоже плохо!..

– Катенька, да разве ты окончательно отделила себя от живых?.. – удивлённо развёл руками Евпсихий Алексеевич. – Нет, разумеется, я не сомневаюсь, что реальность нашего существования несколько изменилась, возможно, что и значительно изменилась, но мы ведь – некоторым образом – выглядим живыми. Некоторым образом, мы являемся особями, сохранившими разум и человеческие телеса.

– Евпсихий, ты придираешься к словам, а я всё-таки побеспокоилась не о нас, а о прочих жильцах дома… Вот, скажем, бабулька Полина Юрьевна – где она сейчас?..

– Не удивлюсь, если Полину Юрьевну сейчас черти жарят. – усмехнулся Лев Моисеевич. – За язык её неугомонный.

– Ох чья бы корова, Лев Моисеевич, мычала! – покачал головой Евпсихий Алексеевич, а Катенька и крыса Маруся улыбнулись, заметив, как старик зарделся.

– Одно дело – доносить информацию до органов правопорядка, а другое дело – сплетничать. – конфузливо пробормотал Лев Моисеевич. – Да отстаньте вы от меня со своей Полиной Юрьевной, я пошутил. Никому я зла не желаю, и в чертей не верю. Уж если и есть какой-нибудь ад, то с однозначно индивидуальным подходом к каждому клиенту, сочетая кнут и пряник.

– Ну, это тогда получается слишком просто, будто и на земле. – не согласилась Катенька. – Это тогда неинтересно. Всё-таки хочется, чтоб при соблюдение дуализма (как вы верно выразились, Лев Моисеевич, про кнут и пряник), имелись чёткие обязанности того, кто отвечает за кнут и того, кто отвечает за пряник. Хотя бы таким манером, как учит зороастризм.

– То есть, ты, Катенька, выступаешь за категорическое противопоставление светлого и тёмного?.. – уточнил Евпсихий Алексеевич.

– Да, пускай свет и добро постоянно враждуют с собой, при этом сохраняя равноценность и полезность.

– Ох уж этот Ницше, Заратуштра… – проворчал Лев Моисеевич. – Умному человеку жить легко, он если и не увидит чего-нибудь нужного напрямую, то разберёт через призму экого-нибудь супрематизма. Увидит и успокоится. Или книжку напишет. А вот негодяи начитаются умных книжек, разберут в них сплошной вред и начнут людей в печах сжигать.

– Я совсем не про Ницше хочу сказать, а про другую книгу; я про главную книгу, обучающую зороастризму, прозываемую Авестой. Она не может учить сжигать в печах людей, она просто разъясняет, что есть неукротимые потребности воздействия зла в ответ на силы добра, и наоборот. А уж каким образом человек это воспримет и зачем ему надо всё это воспринимать – это его личное дело; пускай только помнит, что за всякой живой плотью на земле есть кому внимательно наблюдать. Духи света и духи зла постоянно враждуют между собой, но равноправны и имеют абсолютно одинаковые иерархии во главе которых стоят Ахурамазда – так называемый господь премудрый, творящий мир усилием доброй мысли – и Анго-Майнью – дух, вносящий в космическую упорядоченность полезный, но злобный хаос.

– Погоди, Катенька, разве зороастризм не учит, что когда-нибудь Ахурамазда победит Анго-Майнью и учинит над ним скорый суд?.. Дуализму будет положен конец. – заметил Евпсихий Алексеевич.

– Вот это вечное ваше «когда-нибудь» определённо намекает, что такого не будет никогда.

– Не захламляйте мозги. – чуть скучая, посоветовала крыса Маруся. – Не чересчур ли избыточно количество всяческих божков и чертей, которыми вы зачем-то запутываете и запугиваете сознание?.. Не в меру доверчивый человек побоится на улицу лишний раз выходить, поскольку на любую замеченную странность или случайное паскудство будет сраться с испуга. Уж лучше всегда иметь под рукой доподлинный список всех чертей с их обязанностями и зонами ответственности. Уж лучше точно знать, на какой случай какого чёрта приспособить.

– И ещё желательно не привязываться надолго ни к какому чёрту. – усмехнулся Лев Моисеевич. – Поиграл – и хватит.

– Это, конечно, так, это сродни закону творчества. – витиевато помахала лапкой крыса. – Он совершенен и неизменен: взял что-нибудь у одного, попользуйся и отдай другому.

– Мама говорила, что черти обязательно меня с собой заберут, когда конец света настанет. А они вот не забрали. – с некоторой хитрющей радостью пролопотала Улинька и прихлопнула в ладоши.

– Бедный ребёнок! – расчувствовалась Катенька. – Не бойся, ради Бога, мы тебя никаким чертям не отдадим. Хватит с тебя твоих родителей.

– А теперь давай-ка, выкладывай нам в общих чертах! – попросил Лев Моисеевич крысу.

– Чего вам выкладывать?

– Вот всех этих чертей, про которых знаешь. По списку.

– А! да легко! – и крыса Маруся принялась излагать требуемое, чуть ли не с удовольствием открывая в себе захламление из напыщенных имён и функциональных принадлежностей. – По сути, у нас имеются что-то вроде нескольких армий из чертей, во главе которых возвышаются стержневые ангелы зла, и для каждой армии выравнено чёткое направление. Есть черти, которые подчиняются Вельзевулу, и они ответственны за грешников, молящихся всяческим идолам и ложным богам. (Полагаю, Лев Моисеевич, что это не те черти, которые вас допекали, даже если вы по молодости захаживали в мавзолей к Ленину.) Есть черти неоправданной безудержной лжи, и правит ими ангел Астарот, для которых главной задачей является претворение в мир обмана и плутовства, поощрение фальшивых оракулов и фейковых пророков, имитация чудес и спасительных оздоровлений, утверждение повсеместного вранья и воровства, как единственного способа прожить счастливо. (Думаю, и этих чертей, Лев Моисеевич, вы не часто встречали, поскольку не выглядите слишком счастливым человеком.) За учинение неправедного суда на земле отвечает армия под руководством Асмодея, и они же всячески стремятся поднапакостить тем, кто жаждет справедливости, и отомстить тем, кто раскрывает всю их подноготную.

– Сдаётся мне, что и этих чертей я мог видеть только мельком. – поднапрягся Лев Моисеевич, упреждая нахальные намёки Евпсихия Алексеевича.

– Ну, допустим. – не захотела спорить крыса Маруся. – Ангел Меририм правит чертями совсем ничтожного количества – всего-то четырьмя, и мы их нередко путаем с четырьмя всадниками апокалипсиса – но несчастий от этих четырёх куда больше, чем от всех прочих армий, взятых вместе. Бури, ураганы, землетрясения, эпидемии болезней и массовых безумств – вот что сеют эти черти, и им совершенно всё равно, когда и где чинить свои расправы. Близка к ним армия из чертей-фурий, растравляющих людей на взаимную ненависть, опутывающих мир цепью из кровавых войн, жестоких казней, пыток и нравственных мучений. И правит ими ангел Абаддон.

– Абба-бабба-дон! – с задумчивым напевом произнесла Улинька, понимая доклад крысы, как непонятную затянувшуюся игру.

– Про чертей из армии Мамона всякий из людей расскажет лучше моего, поскольку всякому известно чувство алчности, скупости и предательства ради наживы.

– Так уж и всем! – возмутился Евпсихий Алексеевич.