Вкус вечной ночи

Дико заревев, одним движением руки Настя отбросила от себя священника. Ударившись об каменную кладку подвала, тот грузно осел на пол и выставил перед собою массивное золотое распятие, что висело у него на груди.

– Что вы наделали? – закричала девушка от бессильной боли в душе. – Ведь я же вам доверилась! Ведь вы же прививали мне все эти добродетели, которыми я хотела жить! Как вы, бессовестный, могли лишить меня чести во сне?!

– Не скажу, что это было трудно! – облизнув губы, очень гадко хихикнул священник. – Еще ведь в институте уже я давно к тебе присматривался, да только ты все скромницу из себя да недотрогу корчила!

– Но зачем? Зачем так со мной поступать? Да еще и в храме святом! Как же можно?!

– Ну а что добру пропадать? – развел руками наглый поп. – Тебе все равно помирать, а тут – хоть мне какая-то услада.

– Что значит помирать? – насторожилась Настя.

– Неужели ты и правда думала, что экзорцизм снова сделает тебя человеком? Наивное дитя. С носферату может быть лишь один разговор – осиновый кол в сердце, да на костер! И думается что-то мне, что очень скоро ты на нем окажешься!

– За что? Ведь я не сделала же ничего плохого! – закричала Настя. – Я мечтала быть фрейлиной при императоре. Да я же замуж мечтала выйти! И жизни я лишила только тех, кто это искренне заслуживал!

– Такой как ты не место среди людей! – поднявшись на ноги, наставительно сказал священник. – Я лично избавлю светлый мир от такой богомерзкой твари, как ты! Очень жаль, что ты проснулась слишком рано, и кончил я в тебя всего два раза! Один раз, третий, случайно мимо получился…

Только сейчас, присмотревшись к платью, Настя увидела, что испачкано оно теперь не только кровью, и даже взвыла от унижения и ярости.

– Да будь ты проклят, дьявол в рясе! – воскликнула девушка, понимая, что разум покидает ее.

– О нет, поганая нечисть клыкастая! Я не дьявол! Но все же скоро ты передашь от меня Белиалу привет!

Выставив перед собою крест, поп отважно пошел на Настю. Увы, он не знал, что кресты не так уж и губительны для вампиров, как писал о том аббат Кальме.

Закричав от раздирающей ее изнутри душевной боли, Настя стремительной молнией налетела на священника и как тростинку переломила его руку с крестом.

Поп закричал и понял, что надо бежать, но было поздно.

Швырнув священника об стену, Настя подхватила выпавший у того из недр рясы молитвенник и с силой вбила его в широко раскрытый рот от ужаса нечестивца.

Щеки святого отца сначала треснули, а потом разорвались, и окладистая борода его окрасилась кровью. Не обращая внимания на крики священника, осатаневшая девушка с остервенением продолжала вбивать ему святую книгу прямо в глотку, совершенно потеряв от горя все человеческое, что было ей присуще.

Поп как умел, пытался отбиваться от нее уцелевшей рукой, но пребывающая в ярости вампирша вывернула ее, словно окорочок у вареной курицы, и с диким воем вцепилась ему клыками в горло.

Священник орал, как революционный матрос на расстреле, но Настя вырвала ему гортань, и кровь нечестивого служителя церкви теперь двумя фонтами била ей прямо в лицо, орошая и без того уже оскверненное батюшкой свадебное платье невесты.

Прижавшись губами к зияющей ране, она неистово пила кровь человека, что совершенным над нею насилием в один краткий миг безжалостно разрушил в ней все хорошее, все грезы прошлого, а с ними – детские мечты. Священник бился в ее руках и пытался оттолкнуть, но недолго.

С остервенением свернув еще у живого батюшки голову, Настя схватила грузный, толстый труп, взвалила его на плечи и потащила наверх. Убийство священника ей показалось недостаточной местью, и надругательство над мертвецом она считала сейчас делом более чем необходимым.

Поднявшись в главное помещение храма, ее насторожили сразу две вещи. Во-первых, в храме было слишком тихо. В нем не было ни одного человека, хотя подобного на памяти Насти не случалось еще ни разу. Во-вторых, ее чуткие уши уловили странную возню за пределами собора.

Поскольку смотровые окна были в храме только на втором этаже, Настя решила подняться туда и посмотреть, что происходит.

На улице было уже темно, но, тем не менее, со всех концов города к собору стягивался бранящийся матом и держащий факелы в руках отчего-то очень злой и вооруженный вилами народ.

То здесь, то там среди простых городских жителей мелькали черные рясы монахов из Казанского мужского монастыря, а также темно-зеленые мундиры полицейских и пехотинцев Тамбовского гарнизона. Последние с помощью ружей с примкнутыми штыками очень слаженно и грамотно оттесняли от храма горожан.

Настя почувствовала, что запахло жареным и поняла, что, пока она спала, ренегат в рясе предал ее и сдал властям. А ведь она всего лишь избавила мир от развратника, а также от насильника и, возможно, убийцы! Правда – теперь еще и от обманщика, который под эгидой церкви скрывал свои постыдные и низменные богомерзкие дела.

– Значит, смерти моей хотите… – прошептала девушка. – Не уверена, что у вас это получится. А если и получится – то ужасно дорогой ценой!

Меж тем солдаты оцепили храм, толпа махала в его сторону кулаками и что-то яростно кричала. Потом вдали послышался бой барабана, и девушка увидела, как в сторону собора направляется широкий строй солдат в пехотных мундирах.

Из оружия у них были гладкоствольные ружья со штыками, как и у оцепления, а также однолезвийные пехотные тесаки, носимые на перевязи через правое плечо.

Девушка узнала в них солдат двадцать седьмого Витебского полка, постоянно дислоцированного в городе, во главе которых, ступая твердо и размашисто, шел высокий офицер с поднятым перед собою драгунским палашом.

По плечам его были рассыпаны густые седые волосы, а глубокие черные глаза, уже покрытые паутиной морщинок, смотрели перед собою грозно, властно и уверенно.

Сердце девушки забилось часто-часто, ибо она узнала в нем отца.

Подойдя к храму, он скомандовал что-то солдатам, и строй остановился. Судя по количеству пехотинцев, их было здесь не меньше роты.

Когда-то в прошлом он все-таки оставил службу в кавалерии, чтобы жить в Тамбове, и, перейдя в пехоту, дослужился в ней до подполковника. Многие полагали, что это не последнее его звание, так как в губернии он заслуженно пользовался всеобщим уважением и авторитетом, и честь его с достоинством по-прежнему оставались чисты и незапятнанны.

Настя не знала о том, что отец не поверил в ее ужасное воскрешение вампиром, но после доноса священника решил лично разобраться в ситуации, дабы очистить благородное имя своей любимой дочери. Солдат же он привел для того, чтобы не позволить народу совершить самосуд над убийцей (или убийцами) его слуги, Густава.

Подполковник был очень привязан к немцу и совершенно не подозревал о его развратных тайных пристрастиях. Даже тот факт, что Густава нашли в могиле Насти без штанов не смог раскрыть офицеру глаза, и он был уверен, что все происходящее есть не что иное, как попытка недоброжелателей лишить его семью заслуженной офицерской чести.

Помимо убийства Густава, была еще одна причина, куда как более важная, по которой Жуковский привел сегодня к храму солдат. Самосуд он собирался устроить сам, чтобы лично отомстить за разорение могилы своей безвременно ушедшей и единственной родной наследницы.

Пройдя сквозь строй окруживших собор пехотинцев, он вышел на площадку перед входом и прокричал:

– Выходите, выходите, кто бы вы ни были! Именем Его Императорского Величества, вы арестованы!

В ответ на его слова разбилось окно храма на втором этаже, и прямо под ноги достойного офицера оттуда выпало до жути изуродованное тело, в котором Жуковский вскоре узнал добросердечного и почтенного, благочестивого отца Николая.

Народ зароптал и начал размахивать факелами, и оцепившим храм солдатам пришлось прикладывать все усилия, чтобы оттеснить толпу от собора.

– Нечистая! – кричали люди. – Ведьма! На костер ее! На костер!

Увидев, что в горло священника вбит православный молитвенник, побледнел даже бывалый подполковник.

– Проклятые богохульники! – прошептал он и, подав знак двум пехотинцам и ефрейтору, велел им пробраться в храм.

– Со слов отца Николая там всего одна женщина. – Найти, поймать, арестовать и доставить ко мне!

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – козырнул ефрейтор и, выставив перед собою ружья со штыками, топая сапогами, военные вошли внутрь храма.

Некоторое время было тихо, а потом раздались истошные крики, звон штыков, прогремел выстрел, и снова наступила тишина.

Спустя несколько мгновений, не дав подполковнику опомниться, из разбитого окна собора, прямо ему под ноги, были выброшены три оторванные от тела головы. В том, что их именно оторвали, Жуковскому сомневаться не приходилось.

Не раз оказавшись в своей жизни в самом пылу военных действий, офицеру случалось видеть всякое, но с подобной страшной жутью ему пришлось столкнуться впервые.

Он и представить не мог, что за страшная сила могла вырвать человеческие головы прямо из тел. На одной из них осталась даже выдранная с мясом и сочащаяся кровью верхняя часть позвоночника с обломками ребер! И понять, как это сделано, подполковнику было не в силах.