Вкус вечной ночи

– Ну что ж, пошли… – пожала плечами Настя.

– Только смотри – не вздумай кричать! – угрожающе взмахнул кинжалом парень. – А то я живо тебя щас как свинью располосую!

Пройдя с незнакомцем подальше от дороги и забравшись в густые заросли орешника, девушка подождала, пока парень приспустит штаны и в момент, когда он с победоносной улыбкой направился в ее сторону, резко схватила его за руку с кинжалом и с силой сжала ее, да так, что затрещали кости!

Парень удивленно вытаращил глаза и выронил оружие.

Оно не успело долететь до земли, когда Настя схватила клинок и воткнула его по самую рукоятку прямо в пах насильнику.

Тот удивленно издал сиплый вздох, схватился за промежность, а глаза его покраснели, надулись от боли, и тонкими струйками из них потекла кровь.

В следующую долю секунды Настя вырвала кинжал из паха, одним его взмахом вскрыла живот бандиту, вонзила в рану руку и, нащупав ногтями сердце насильника, вырвала его из тела, вместе с какими-то крупными сосудами.

– Ну и кто из нас свинья? – задумчиво глядя на незнакомца, тихо спросила у него девушка.

Парень мешком повалился на землю, а Настя откусила от сердца кусок, как если бы это было какое-нибудь крупное и сочное хрустящее яблоко.

Прожевав, сглотнув и осознав, что этот вкус ей нравится, она сожрала сердце целиком, после чего опустилась на колени и вонзила насильнику клыки в горло.

Вдоволь насытившись, девушка встала, отряхнулась, и решила-таки добраться наконец до кельи отца Николая.

Отец Николай проживал при Спасо-Преображенском кафедральном соборе, и в столь поздний час Настя не сомневалась, что он наверняка должен был быть в своей угрюмой, одинокой, аскетичной келье.

Будучи представителем черного духовенства, святой отец никогда не имел детей, отличался редкостным благочестием и как никто знал в городе слово Божие. Именно за его чистоту батюшку и приглашали учителем богословия в Александрийский институт благородных девиц, тем более, что он имел в этом предмете ученую и почетную степень магистра.

Речи священника не оставляли сомнения в истинности православных канонов и все воспитанницы любили его как собственного родного отца. Среди прочих же священнослужителей отец Николай снискал непререкаемый авторитет выдающегося богослова Черноземья и многие из них полагали, что в будущем проповедника ждет достойное место в Святейшем Правительствующем синоде.

Насте не составило труда увидеть в темноте величаво возвышающиеся над городом золотые шпили монументального собора, чьи каменные стены были отделаны светло-зеленым тонким слоем шероховатой, старой штукатурки. Частично архитектура храма напоминала ранневизантийскую, но в общих чертах это был пятикупольный храм с декором в стиле позднего барокко. Устремляясь ввысь, неподалеку от него стояла каменная, более чем пятидесятиметровая колокольня.

В одном из домиков, что окружали собор, горел лишь тусклый свет церковной лампадки, и именно в этом домике, как знала Настя, и проживал уже много лет достопочтенный и известный своим благонравием в городе отец Николай.

Святой отец, одетый в рясу с золотым крестом, благочестиво причащался в своей келье кагором, смиренно закусывая его висящими на шее, на связке, баранками. Крошки от последних постоянно застревали в его длинной и окладистой бороде, и отец Николай неистово крестился всякий раз, как, стряхивая крошки, его ладонь случайно задевала висящий на шее пудовый крест.

Его скользящий масленый взгляд глубокомысленно блуждал по комнате, а седые волосы святого отца были растрепаны и давно уже нуждались в услугах цирюльника.

Священник имел солидный вес, и церковная табуретка, на которой покоился жирный зад, жалобно скрипела всякий раз, когда, усугубив кагору, проповедник тянулся за очередной висящей на шее сладкой баранкой.

Причащался он очень усердно и был уже изрядно близок к небесам, когда, скрипнув дверью, в помещение тонкой тенью проникла Настя.

Обернувшись на скрип, священник разглядел, кто перед ним стоит, раскрыл от изумления рот, после чего влил в него остатки кагора из стакана и начал бессовестным образом орать благим матом на все дворы.

Схватив лежащую перед ним библию, священник забился в угол и выставил святую книгу перед собой.

– Изыди, Сатана! – заголосил святой отец, подумав, видимо, что за грехи его явился сам дьявол, дабы забрать к себе душу богослова.

Действительно, подумать так было с чего. Стоящая перед ним бледная как покойник девушка, одетая в окровавленное белое платье, с растрепанными черными волосами до пояса и непроницаемыми, черными глазами, дружелюбно сверкающая клыками в свете лампадки, к дружеской беседе отчего-то отнюдь не располагала.

– Я вовсе не Сатана, святой отец, – немного обиженно пояснила батюшке Настя.

– Изыди… Черт помойный! – немного подумав, выдал очередное предположение священник и, не дожидаясь ответа девушки, начал молиться, истово крестя ее библией. – Изгоняю тебя, дух всякой нечистоты, всякая сила сатанинская, всякий посягатель адский враждебный, всякий легион, всякое собрание и секта дьявольская, именем и добродетелью Господа нашего Иисуса Христа!

– Я вовсе и не дух и я не сила сатанинская! Я лишь заблудшая душа! – упав на колени, простерла к нему руки девушка. – Умоляю вас, помогите мне, ибо я в беде и мне некуда больше обратиться! Ведь именно вы учили меня с сестрами добродетели и смирению, а теперь вы пытаетесь отбиваться от меня святой библией?!

– Точно не злой дух? – приподняв густую бровь, недоверчиво уточнил священник.

– Вот вам крест! – подтвердила девушка, но, понятным соображениям, накладывать крест на себя она благоразумно не стала.

– Но я же лично видел тебя мертвой и даже отпевал тебя на похоронах! Как же сие возможно?!

– Позвольте покаяться вам, батюшка, после чего готова я пойти под суд Божий!

И Настя рассказала священнику все то, что с ней произошло на балу и после него. Не утаила и про убийство Густава и незнакомца с кинжалом.

Пораженный священник сидел, поглаживая бороду, а потом, приняв какое-то решение, вылил в стакан остатки кагора, разбавил водкой, что стояла под столом, выпил все это без закуски и занюхал выпитое рукавом сутаны.

Далее, поцеловав висящий на шее крест, святой отец перекрестился и произнес:

– Лишь один я вижу путь к спасению твоему, дочь моя! Зримо мне, что поселился в теле твоем дух нечистый, и надобно изгнать его древним, страшным ритуалом экзорцизма. Один я это сделать не могу, ибо надобна в том помощь и поддержка братии моей мне. О том договорюсь я завтра. А сегодня я под утро укрою тебя в подвале храма нашего, и будешь ты там в безопасности!

Доверившись священнику, Настя позволила ему проводить себя в собор, и с первыми лучами солнца она погрузилась в свой глубокий и мистический сон.

Батюшка же времени не терял и, проспав до обеда после «причастия», он сходил в торговые ряды, хорошенько там опохмелился и направился прямиком в полицию, где и выложил как есть, какой убийца спит в подвале храма. В качестве доказательства он указал служивым людям, где им найти растерзанный труп ночного насильника.

Перекрестившись с чувством выполненного долга, он понял вдруг, что хочет до заката еще кое-что успеть, и, путаясь ногами в рясе, немного пошатываясь, поспешил в собор.

Доверившись святому отцу, Настя и не знала, что это вовсе не святой отец, а самый настоящий предатель истинной православной церкви, чьи добродетели невероятно лживы и циничны.

Будучи двуличным актером, уже много лет сей нечестивый священник водил за нос все Черноземье, притворяясь истовым богословом, но на самом же деле этот человек продал когда-то душу Белиалу за долгую и сытную жизнь, помноженную на карьеру и всеобщее глубокое уважение.

Обманывая прихожан и настоящих, искренних служителей веры, отец Николай имел изрядное пристрастие к алкоголю, гедонизму и ко всяческим развратным, богомерзким развлечениям.

Постоянный завсегдатай публичного дома, он оставлял там львиную долю собранных с прихода средств, а остальную же часть денег он просаживал в домах игорных.

Чтобы об этом не стало известно горожанам, высокопоставленный поп снимал там ложу и играл исключительно с приезжими. Никогда не выигрывал и всегда на это злился, изрыгая потом хулу с проклятьями на небеса и церковь.

Всякий раз, когда вышестоящее духовенство интересовалось тратой денег, отец Николай клялся на кресте, что отдал их на благотворительность, чем с каждым днем он все больше и больше загонял свою несчастную гнилую душу в ад.

Благочестивая Настя, дитя добродетели, не могла знать, что, будучи допущенным до воспитанниц Александрийского института, поп не одну воспитанницу в нем обесчестил, и только искренне верующая дочь подполковника Жуковского не замечала никогда его скользких и непрозрачных намеков. И если знала бы она, зачем бежит сейчас сей нечестивец в церковь, она бы, конечно же, проснулась и дала бы ему отпор. Но это только – если бы могла…

* * *

Очнувшись ото сна, Настя почувствовала острую боль между ног, а потом – странную тяжесть на теле и чье-то усердное, сосредоточенное пыхтение в ухо.

В следующий момент она поняла, что на ней лежит благочестивый отец Николай, полы его рясы задраны, как и платье девушки, и, раздвинув ноги Насти, он совершает над ней циничное и богохульственное непотребное насилие!

Поп был толстый, потный и тяжелый. Его до ужаса мохнатое тело терлось о нежную кожу девушки, а висящее на груди распятие больно обжигало ей грудь. Не передать словами ту волну отвратительного омерзения, что охватила Настю.

Девушке показалось, что мир ее рухнул. До настоящего момента она еще верила в то, что может попасть на небеса, но теперь же она почувствовала, как перед нею распахнулись двери в ад. Все то, чему учили Настю родители, все то, что прививали ей в институте, оказалось ложью. Ложью, от которой очень явственно и неприкрыто теперь подванивало гнильцой.