Шурави, или Моя война

В нос ударил знакомый ему запах спирта, видимо, медсестра собиралась сделать ему укол. Так оно и было. Медленно угасло сознание, и он снова провалился в мягкую и бархатную темноту.

Утром все повторилось снова: яркий свет слепил глаза, по лицу потекла какая-то горькая и противная жидкость. Абрамов попытался открыть глаза, но сделал это с большим трудом. Он почувствовал, что кто-то протирает их влажной салфеткой. Судя по всему, веки у него были склеены жесткой коркой гноя. Эти легкие движения салфеткой позволили разглядеть стоящую перед ним женщину, а если вернее, то ее силуэт.

«Значит, я в госпитале», – пронеслось у Виктора в голове.

С каждым движением ее руки, он все отчетливее видел отдельные предметы. Ему снова что-то закапали в глаза и почему-то их забинтовали. В этой темноте и мертвой тишине он потерял чувства времени и места.

– Какое сегодня число? – спросил Абрамов.

Его трижды коснулись рукой.

«Третье число, – подумал он, стараясь вспомнить дату боя. – Выходит, прошло десять дней, как он на койке».

От этой догадки ему стало не по себе. Ему все время казалось, что это было только вчера.

– Скажите, где я? В Афганистане или Союзе?

Снова два легких прикосновения. Значит, уже в Союзе.

«Боже, неужели я на Родине? – подумал Абрамов. – Но, как я вернусь домой? Ведь я ничего не вижу и не слышу?»

Виктору сделали очередной укол, и он как будто полетел над черной бездной. Снова мир тишины и покоя охватил и поглотил его.

***

Окончательно Абрамов пришел в себя лишь через два дня: теперь он мог нормально смотреть на окружающий мир. Но, ему по-прежнему не разрешали вставать, и он ничего не слышал. Виктор общался с медицинским персоналом при помощи записок. Он спрашивал их, они ему писали. От медицинской сестры Абрамов узнал, что он находится в Ташкенте уже около трех недель. У него тяжелая контузия, а также поврежден позвоночник, а если вернее: в трех местах порваны мышцы, удерживающие позвоночник. Он и сам догадался об этом, нащупав на груди гипсовый корсет. Как ему написала медсестра, он просто родился в рубашке. Брошенная моджахедом граната взорвалась от него в метре, не причинив ему осколочных ранений.

– Когда снимут гипс? – спросил ее Виктор.

Она показала два пальца и от этой приятной новости Абрамов заулыбался. Не знаю почему, возможно, от нахлынувшей радости, но у него стала сильно болеть голова. Он сказал медсестре об этом.

– Так и должно быть, – написала она ему. – Это в какой-то степени хорошо, значит, у тебя восстанавливаются нервные окончания.

Ее ободряющий взгляд вселял Виктору определенную надежду. Через два дня с него сняли гипсовый корсет и разрешили осторожно двигаться по палате. Он с радостью поднялся с койки, но сильная боль снова сковала его. К нему подскочила медсестра и, схватив упавшую на пол тетрадку, быстро написала что-то в ней.

– Больной, я же говорила, чтобы вы осторожно поднимались с койки. Еще успеете набегаться. У вас помимо порванных спинных мышц, повреждены и ребра.

Абрамов медленно приподнялся с койки и присел на стоявший рядом стул. Это небольшое движение заставило его изрядно попотеть. Теперь Виктор хорошо рассмотрел палату, в которой находился. Она была довольно большой, в ней в два ряда стояли четырнадцать коек, на которых в различных позах лежали молодые ребята, раненые и покалеченные в Афганистане.

– Ты не куришь? – используя жесты рук, обратился к нему один из них.

– Курю, но у меня нет сигарет. Я бы сам сейчас с удовольствием затянулся, – ответил Виктор.

– Где тебя зацепило? – написал он в тетради.

– Недалеко от Асадабада, – ответил Абрамов.

– А где это? – написал он.

– Недалеко от Пакистана.

– А меня, под Газни. Нарвался на мину. Стопу, как ножом, отрезало.

Виктор ободряюще улыбнулся ему.

– Главное, что остался живой, – ответил он раненому.

Шли дни. Абрамов медленно, но уверенно шел на поправку. Он уже мог свободно передвигаться не только по палате, но и стал выходить во двор. Единственное, что его сильно напрягало, он практически ничего не слышал. Врачи заверяли Виктора, что слух восстановится, но он почему-то не особенно верил им. Заканчивался июнь, а он все еще находился в госпитале. За это время Абрамов один раз написал домой письмо, в котором попытался оправдаться перед матерью, что долго не отвечал. Как всегда главным аргументом его молчания была разъездная форма работы.

Наконец врачи стали поговаривать о выписке его из госпиталя. Виктор уже научился не только понимать своего собеседника по губам, но и немного слышать. Он радовался этому, но еще больше он радовался тому, что скоро поедет домой.

***

«Здравствуй, Виктор! Я так расстроилась, когда узнала, что тебя тяжело контузило при возвращении на базу. Я обратилась к начальнику нашего госпиталя, и он разрешил перевести тебя в наш госпиталь до твоей отправки в Ташкент. Пока ждали самолет, я три ночи провела около тебя, все время плакала и жалела тебя.

Марченко за это время успел съездить в город и купил тебе гражданскую одежду. Твой персидский кинжал он оставил себе на память о тебе. Недавно ему присвоили звание майора и вручили Орден Красной Звезды. К такому же ордену представлен и ты. Иван рассчитывает, что в этот раз ты обязательно должен получить награду.

После налета моджахедов на вашу колонну на базу приезжали люди из Особого отдела и интересовались тобой, а вернее вопросом, кто разрешил этот выезд к нам в госпиталь.

Заместитель начальника гарнизона, который дал согласие на ваш выезд, наотрез отказался от своих слов, а это значит, что вы с Иваном выехали в «самоволку».

Вот и все наши новости. Пиши, адрес – на конверте.

Целую. Татьяна».

***

Виктор сидел во дворе госпиталя и курил. К нему подошла медсестра и попросила пройти в кабинет главного врача.

«Наконец-то! – подумал Абрамов. – Сейчас услышу, что меня выписывают из госпиталя».

Он поспешил за ней. Сердце Виктора учащенно стучало в его груди и казалось еще миг, и оно выскочит от радости наружу и побежит впереди его. Абрамов остановился около двери и перевел дыхание. Немного успокоившись, он постучал в нее.

– Заходите, – услышал он мужской голос.

Абрамов толкнул дверь и вошел в большой светлый кабинет. За столом, покрытым зеленым сукном, сидел мужчина в белом халате. Другой, присутствующий в кабинете человек, был в гражданской одежде. Они переглянулись между собой и мужчина в «гражданке» задал ему вопрос.

– Вы и есть, тот самый, Абрамов Виктор Николаевич?

Он, молча, кивнул.

– Он что у вас немой, что ли? – спросил мужчина у врача.

– Абрамов еще плохо слышит, но говорить может, – ответил врач.

– Это хорошо, что он может говорить, – произнес мужчина. – Тогда я, с вашего позволения, задам ему ряд вопросов.

Врач, молча, развел руками, тем самым давая понять, что он не против этого.