Кровь на колёсах

Пустой стакан поставил на стол, сел в кресло и уставился в угол комнаты. От долгого неподвижного взгляда контуры обоев стали расплываться. Я закрыл глаза. «А может, он и прав, – подумал я. – Это же не он решал, ехать или нет. Это я послал туда Агафонова. Как ни крути, я виноват. Да, я знал о предстоящем покушении на меня, но не мог предположить, что жертвами станут совсем другие люди. А сидеть в городе безвыездно только из-за того, что бандиты пригрозили мне расправой, тоже было бы смешно. Трястись и прятаться от бандитов? Это они должны бояться и прятаться от нас, а не мы».

Я попытался представить, что предпринял бы в этой ситуации, находясь там, в автомашине, но ничего остроумного придумать не мог. В смерти парня я себя не винил. Кто из нас знает, где мы встретим свою смерть? Своеобразным оправданием для меня служили слова генерала из фильма «Горячий снег». Он отвечал одному из командиров на обвинения в том, что на поле боя погибают солдаты: «Если я буду думать о каждом солдате, который сейчас погибает на поле битвы, обо всех его родных и близких, то не смогу командовать ими, посылать на смерть ради нашей победы».

Вот и я, словно тот генерал, не мог не послать в этот посёлок ребят. Это была наша война, и они были мои солдатами. Риск – образ жизни любого оперативника, его повседневная работа. Оперативник не может жить без риска. Его нельзя оградить от этого холодящего душу ощущения. Если ты не в силах побороть в себе страх, нужно уходить с этой работы. Ты не оперативник, ты тогда просто милиционер. Трусов в сыске не бывает, и там сразу видно кто есть кто.

Я проснулся ночью оттого, что моя правая рука сильно затекла. Часы показывали около трёх ночи. «Значит, я проспал в этом кресле около четырёх часов», – прикинул я.

Во рту у меня пересохло от алкоголя, я налил из графина воды и с жадностью выпил. Тяжёлые думы не отпускали: «Хорошо, что меня не видели подчиненные! Слабых в любом смысле этого слова в сыске не уважают. Пусть приедет комиссия и разберётся. Если найдут мою вину, я готов ответить по всей строгости».

Я разделся и лёг в постель. «Надо же, в этом городе даже посоветоваться не с кем» – это было моей последней мыслью перед погружением в сон.

* * *

Утром, до начала работы, я наведался в местный отдел КГБ. На пороге приёмной меня ждал майор Каримов. Мы поздоровались как старые друзья и прошли в его кабинет.

– У меня к вам, а вернее, к вашей службе большое дело, – начал я и пристально взглянул на него, пытаясь определиться, говорить мне дальше или лучше замолчать.

Каримов был спокоен. Его взгляд не выражал никакого интереса к моим словам. «Хорошо держится, – подумал я. – Сказывается опыт оперативной работы».

– Мне нужна помощь вашей конторы. Нужны сведения о вчерашних звонках с телефона начальника городского отдела милиции Кунаева.

Эти слова заставили Каримова напрячься. Всем корпусом он непроизвольно качнулся в мою сторону.

– Вы наверняка уже в курсе вчерашних событий? У меня погиб сотрудник и трое ранены. Я хочу знать, кто причастен к этому ДТП. Кто вам предоставил информацию о покушении на меня? Этот человек не может не знать исполнителей. Вы знаете, я был в той машине, и должен был сам ехать в посёлок, но обстоятельства изменились, и вместо меня поехал совершенно другой человек.

О моём выезде знал лишь… Вы догадываетесь кто. Я ему звонил буквально минут за десять до выезда и просил помочь в транспортировке одной из машин, обнаруженных в посёлке. Он мне отказал, сославшись на то, что у него нет людей, которые могут управлять большегрузом. Я довёл до сведения, что мне придётся самому поехать туда и гнать этот грузовик в Аркалык. Я хорошо помню, как он стоял у окна и смотрел на нашу отъезжавшую легковушку.

Каримов откинулся на спинку кресла, словно высказанные мною подозрения в адрес Кунаева непосильным грузом легли на его плечи.

– Виктор Николаевич! Вы ставите меня в крайне неудобное положение. Несмотря на нашу оперативную разработку, Он является начальником городского отдела милиции, и вести его оперативную разработку вам без соответствующей санкции вашего и моего руководства нельзя, – резанул на одном дыхании он. – Нам необходимо на уровне наших руководителей договориться о совместных действиях. Один решить этот вопрос я не могу. Уж извините меня.

– Уважаемый товарищ Каримов, никакой оперативной разработки мне не нужно! Я прошу вас только подтвердить или опровергнуть моё предположение. Всё остальное мы сделаем сами, то есть официальный запрос на ГТС или выемку документов в рамках уголовного дела. Но это всё потом, а сейчас мне очень нужны эти сведения.

– Извините, я не могу вам обещать, что выполню вашу просьбу. Но попробую.

– Заранее благодарю вас. Вы окажете мне лично неоценимую услугу. Не буду вас больше задерживать. – Я пожал ему руку и направился к двери; остановившись на выходе, я повернулся и тихо сказал: – Я очень рассчитываю на вашу помощь, ведь мы с вами делаем одно дело.

Плотно закрыв за собой дверь, я направился к служебной машине, которая стояла метрах в пятидесяти от здания КГБ. И, пока шёл до неё, почувствовал, что у меня замерзают уши. Я поднял повыше воротник пальто и ускорил шаг. «Как я утром не распознал, что на улице так холодно? – подумал я, садясь в машину. – Не дай бог оказаться в такую холодную погоду в степи, непременно замерзнёшь».

Погода действительно была отвратительной. Дул сильный восточный ветер, от которого, казалось, не было спасения. Неослабевающие порывы гнали по улице позёмку. Встречник продувал навылет, и даже в салоне машины металл не мог защитить от пронизывающего дыхания зимы.

Подъехав к зданию милиции, я чуть ли не бегом поднялся к себе. Немедленно согрел чай и с удовольствием выпил стакан бодрящего напитка, высвобождая возможности, дремлющие в глубине организма.

Связался с дежурным:

– Скажите, группа Старостина прибыла? Как только появится, пусть заведёт задержанную женщину ко мне.

– Всё ясно, Виктор Николаевич! – ответил дежурный.

Я достал из сейфа документы и приступил к изучению рапортов старших групп. Все они были практически одинаковы по содержанию. Наша работа по изъятию похищенных машин стала заметно пробуксовывать. Старшие групп, как под копирку, сообщали, что всё проверяемые ими места возможного нахождения покупателей краденых КамАЗов оказались пустыми. В отдельных адресах вообще отсутствовали люди, квартиры были заперты. «Испугались! – подумал я. – Спрятались как крысы по норам. Думают отсидеться до лучших времен. Ладно сами! Нет же, потащили за собой и семьи! Интересно, а их жёны ходят на работу или взяли отпуска? Необходимо это проверить. Если работают, встретить после смены, проехать по адресам их проживания и провести в квартирах обыски».

Достав их кармана блокнот, я записал в нём намеченное мероприятие. От размышлений меня оторвал Старостин, вошедший в сопровождении миловидной женщины лет тридцати пяти.

– Виктор Николаевич, здравствуйте, – произнёс он. – Вот, как вы приказали, доставили гражданку Ким Анну Семёновну.

Я с нескрываемым интересом посмотрел на Анну Ким. Женщина была абсолютно спокойна, словно находилась не в кабинете милиции, а в гостях у подруги.

– Ну-с, Анна Семёновна, – обратился я к ней, – присаживайтесь, где вам удобнее. У меня к вам очень много вопросов, и наша беседа будет долгой.

Ким, поправив юбку, осторожно присела на стул. Холёные, унизанные кольцами пальцы выдавали волнение владелицы мелкой дрожью. «Всё-таки переживает, – заключил я. – Но держится великолепно, словно артистка».

– Анна Семёновна! нам известно, что вы вчера утром встретили сотрудника нашей группы Агафонова и сообщили ему следующее: ночью вам позвонил ваш муж и сказал, что в поселке Целинный стоят два похищенных из Челнов КамАЗа, один из которых принадлежит вашему мужу. Это правда?

– Извините, но я не знаю никакого Агафонова, это раз. А во-вторых, я вообще ни с кем не встречалась, ни с ним и ни с вами. Меня, к вашему сведению, вообще вчера не было в городе, и я не понимаю, о чём вы говорите, – выпалила она на одном дыхании.

– Вы подумайте, Анна Семёновна, над моим вопросом. Не надо спешить с ответами, – спокойно продолжил я. – От того, что вы мне будете говорить, а также от вашего личного поведения зависит, уедете вы сегодня в Набережные Челны или останетесь здесь, в вашем родном городе.

– Что вы меня пугаете? – дёрнула плачами она. – Меня пугать не надо! Я уже пуганая. При чём здесь моё личное поведение? Кто вы такой, чтобы судить о моём личном поведении, священник или учитель? Может, я всегда такая весёлая?

– Анна Семеновна, я вам второй раз задаю всё тот же вопрос. Где вы были вчера утром? – настаивал я. – Назовите адрес, фамилии людей, которые подтвердят ваше алиби.

– Какое это имеет значение, где я была, – вновь с вызовом ответила дама и демонстративно отвернулась от меня. – Может, я была у любовника? Мне что, назвать его фамилию и адрес?

– Давайте оставим на время ваши амбиции. Я не ваш муж и не пытаюсь уличить вас в неверности. Дело в том, что наш сотрудник Агафонов, поверив вашим словам, выехал в посёлок Целинный. По дороге их машина попала в ДТП. Это было не случайное происшествие, а заранее спланированное и подготовленное преступниками. Самое страшное для вас, что в этом ДТП погиб Агафонов, а ещё несколько сотрудников получили ранения и находятся в больнице в крайне тяжёлом состоянии. Вы понимаете, о чём я говорю? Сейчас мы пытаемся понять вашу роль в этом преступлении. Скажите мне, где вы были вчера утром.

Ким сидела, тупо уставившись в одну точку. Натянутая, словно приклеенная, улыбка не сходила с её симпатичного лица. Прошла минута, вторая, но она по-прежнему сидела и молча, рассматривая что-то на моём столе.

– Хорошо. Раз вы молчите, мы будем решать этот вопрос по-другому. – Я достал из сейфа постановление об аресте и демонстративно положил его на стол. – Анна Семёновна! передо мной лежит пустое постановление об аресте. Сейчас от вас зависит, впишу я туда вашу фамилию или нет. Я вас обвиняю в причастности к покушению на работников милиции, повлекшей смерть одного из них. Вы, наверное, догадываетесь, что это тяжкое преступление и наказание будет весьма серьёзным. Если я сейчас вас арестую, вам будет очень трудно в местах лишения свободы. Намного труднее, чем любому другому осуждённому, потому что вы будете сидеть за смерть работника милиции. Поверьте мне, администрация колонии сделает всё, чтобы годы вашего заключения показались вам адом.

Я взглянул на лицо Анны Ким. Нарисованная мной перспектива заметно испортила её миловидное личико. Оно стало похоже на маску, бледную и безжизненную. Из её глаз неудержимо потекли слёзы, оставляя на щеках тёмные следы от косметики. А правая щека стала нервно подергиваться, искажая лицо до неузнаваемости. Я понял, что мои слова кучно легли в цель.

Анна Семёновна Ким больше всего в жизни боялась тюрьмы и сумы. В возрасте восемнадцати лет она по рекомендации своей тёти поступила на работу в продовольственный магазин. Проработав там чуть более года, Анна научилась всем премудростям советской торговли: ловко обсчитывать и обвешивать. Она стала настоящим психологом и с первого же взгляда определяла, как действовать в той или иной ситуации. Если покупатель внимательно смотрел на весы, она легко обсчитывала его. Если он был не особо внимателен и больше смотрел на товар – обвешивала.

Её книжка в сберегательном банке регулярно пополнялась вкладами, а импортный холодильник еле закрывался от обилия деликатесов. Вскоре юная продавщица купила себе кооперативную трёхкомнатную квартиру, которую обставила модной и дорогой мебелью.

Её знали практически все руководители города и нередко обращались к ней с просьбой достать какой-нибудь дефицит. Но, как это часто бывает, счастье закончилось в один момент. Анну Ким арестовали за хищение государственного имущества и поместили в небольшую камеру местного изолятора. Она сидела там, покинутая всеми друзьями и знакомыми. Каждый из них моментально забыл о ней, словно её никогда не существовало на свете.

От тюрьмы её спасли прекрасная внешность и молодое тело. Она вступила в так называемую запрещённую связь со следователем, который вёл её уголовное дело. Близкие отношения длились около полугода, то есть весь срок, что она провела в изоляторе.

Уже через четыре месяца Анна Семёновна поняла, что забеременела и тут же сообщила об этом сожителю. Спустя ещё два месяца её освободили. Сделав криминальный аборт, она через некоторое время забыла о страшных днях, проведённых в тюрьме. Сейчас, слушая сидевшего перед ней милиционера, она с ужасом вспомнила камеру, в которой провела долгих шесть месяцев.

В этот раз, судя по раскладу оперативника, ей светило намного больше. Перспектива провести это время в женской колонии в Пановке или Козловке, о которых она слышала в изоляторе, её совсем не прельщала. Она хорошо понимала, что там будет с ней, если всё пойдет по худшему сценарию. Холодок ужаса медленно прошёл меж лопаток и охватил всё её тело. От ледяного страха занемели ноги. Анна почувствовала, что теряет сознание, и инстинктивно схватилась за край стола. Я протянул ей стакан воды, и она разом осушила его до дна.

– У меня есть шансы? – совсем другим тоном заговорила Ким.

Я кивнул. Теперь передо мной сидела новая Анна, напуганная и беззащитная.

– Хорошо, мне ничего другого не остаётся, как рассказать вам всю правду. Записывайте, – выдохнула она.