Камбала. Роман в двух книгах. Книга вторая

А я стоял и меня разрывало чувство несправедливого обвинения в грехах, которые мне заочно наперед приписывают. С такими мыслями к личному составу, я так подумал, побед не дождёшься и не потому, что подчиненные никудышные, а потому, что их хотят такими сделать. Эх, товарищ капитан 1-го ранга, как же вы ошибаетесь во мне в первую очередь.

Не я буду стрелять вам и моим товарищам в спины. Возможно те, послушные служаки с длинным языком, который им нужен совсем не для изречения умных мыслей, их нет, они простые исполнители воли начальства. И в случае чего, не дай Бог, первыми поднимут руки и пойдут, подняв на сломанном стволе молодой русской берёзки обхезанные от страха кальсоны, изначально бывшие белыми…

Я, товарищ комдив, из тех, кто даже в пьяном угаре буду рвать зубами чеку гранаты, когда рука, которой это можно было бы сделать, перебита вражеской пулей и, если посчитаю ситуацию безнадежной, взорву себя вместе с врагами нашей Родины. Я – русский до мозга костей: я – русский по духу; я – русский и мне не чужды русские традиции, язык, обряды, духовность и нравственность; я – русский матрос, я потомок великого императора и флотоводца, мою силу духа не превзойти ни одному оккупанту, пожелавшего завоевать, хоть пядь русской земли; я – русский и знаю, что означают понятия долг и честь, и не стоит мне приписывать все грехи, не совершенные мной и того, что и в мыслях мне чуждо держать, а не то, что совершить; я – русский, грешный, как и все, в принципе люди, только в разной степени, так и судите же меня за мои грехи; я – русский и готов понести наказание за совершенный дисциплинарный проступок, а не преступление, вот и наказывайте меня за это; я – русский и «Капитал» я не писал, хотя знаю, кто его написал, но если меня будут враги пытать, не признаюсь; я – советский военнослужащий, сын многонациональной страны, у нас в экипаже есть представители почти всех национальностей, мы живём дружно, как братья и никто никого никогда не упрекнул другого в национальной принадлежности; я – тот, над кем вершится суд и надеюсь, что он будет справедливым.

Мои мысли перебил, прибежавший «карасик». Комдив до этого, поняв заминку, но терпеливо дожидался «вынесения приговора», прохаживался вдоль строя дивизиона, но больше за моей спиной.

– Что мешкаете? Срезайте ему лычки!

Мичман Самарин объяснил молодому матросу, который и бегал в казарму за бритвенным лезвием, что нужно делать. Матрос подошёл ко мне с явным испугом, смотря мне в глаза.

– Витя, приказали, делай дело, режь. Не волнуйся, за это тебя никто не накажет, – успокоил я матроса, который стоял в нерешительности перед уже старослужащим, «подгодком».

Матрос начал аккуратно срезать нитки, которыми были пристрочены лычки к погонам робы. Руки трусились, и я его успокоил ещё раз, чтобы тот уверенней был, иначе порежет мне всю робу. Срезав по одной лычке с каждого погона, матрос стал в строй. Кто служил, знают, что разжалование производится на одну степень. И меня должны были разжаловать до старшины 2-й статьи.

– Все! Все срезайте! – закричал комдив, подойдя проверить исполнение его приказа.

Матрос выскочил из строя, чуть не уложив в положение «лежа» впереди стоявшего сослуживца, забыв предупредить, что выходит из внутренней шеренги. Его взгляд вновь был растерянный и испуганный. После такого крика, если вдобавок и неожиданного, можно даже заикой стать.

Не знаю, сколько тянулась эта унизительная процедура, но она была мучительна и камнем легла на душу. И винить в этом было некого. Да и вообще, не люблю, когда кто-то пытается оправдаться, обвиняемого кого угодно и что угодно. Это смахивает на стукачество.

Комдив высказал в заключение ещё какие-то «крылатые» и колкие высказывания с обвинениями и угрозами. Но я это уже не слушал, потому что, эти слова, как и изначальные обвинения, по большому счёту и в большинстве своём адресовались каким-то мистическим врагам, а себя таковым не считал. Прости меня, Господи!

На построении команды был зачитан приказ командира корабля, в котором, закономерно было объявлено «семь суток ареста с содержанием на гауптвахте».

Все, кто неплохо изучали дисциплинарный устав, знают, что запрещается за один и тот же дисциплинарный проступок применять несколько дисциплинарных взысканий. Но для кого это было когда-нибудь ограничением наказать, как говорили «по полной» – никогда. Прав тот, у кого больше прав. Комдив применил два наказания, лишив двух званий одних махом, командир использовал свои права и наказал за дерзость Камбалу, теперь очередь осталась за командиром БЧ-5 и старшиной команды мотористов.

Какие там остались наказания? Выговор и строгий выговор – это не серьёзно после разжалования до матроса и 7 суток ареста. Можно лишить меня очередного увольнения, для начала на одно, а потом ещё найдётся за что наказать. И наряда три вне очереди дать. Вот «караси» покуражатся, если, конечно, кто-то из объявивших будет контролировать исполнение этого наказания. Думаю, что мичман Самарин не настолько «кровожаден», а вернее сказать, он вообще слишком добр, чтобы даже объявить наказание. Уж за полтора года службы, думаю, что был повод наказать, но ни одного наказания от его имени я не получил.

Что касается механика, тоже не могу вспомнить никаких наказаний, а поощрения были и не раз. Так, что может быть на том всё и закончится, думал я, размышляя по поводу событий этого дня.

Зря я успокоился так рано. Я упустил ещё важную составляющую. На следующее утро в красном уголке висела красочная карикатура на меня, где я в широких брюках клёш, с красным носом (это чуть-ли не клеше всех карикатур на кого быто не было) и с бескозыркой на затылке, а текст я и читать не стал. И появилось объявление, что сегодня в такое-то время состоится комсомольское собрание, в повестке дня один всего вопрос «Рассмотрение поступка матроса Иващенко».

Как я забыл за комсомол. Но меня другое удивило, как быстро сработано. Это точно так, как коммуниста, совершившего преступление, исключали из партии задним числом, чтобы на момент преступления он был беспартийным. А иначе – пятно на партию. А здесь, явно и понятно, что совершал проступок-то не матрос, а старшина. Да, Бог с ними. Хотя комсомол и Бог никак не вяжутся. Забираю свои слова обратно. Чёрт с ними!

Собрание было открытое, на нём присутствовали и коммунисты, скорее для острастки, чтобы комсомольцы не проявили солидарности с виновником. Начал собрание секретарь комсомольской организации мичман Дмитрий Гаврилов:

– Довожу до сведения комсомольцев факт задержания комсомольца Иващенко в нетрезвом состоянии патрулём комендатуры. Произошло это в день пребывания матроса Иващенко в отпуске. Во время задержания на нём была неуставная форменная одежда, что является нарушением правил ношения форменной одежды матросами и старшинами.

Данный проступок не остался без внимания и наказания командованием: старшина разжалован до звания матрос приказом командира дивизиона; командиром корабля нарушителю объявлено семь суток ареста с содержанием на гауптвахте.

Нам необходимо осудить поступок комсомольца, предложить возможные взыскания и принять решение, после обсуждения и голосования. Какие будут предложения, товарищи.

– Пусть он сам нам расскажет, так ли всё было, – пытался дать мне возможность высказаться Владимир Молдован.

– Вы, что не доверяете правдивости информации, предоставленной нам из комендатуры, старший матрос Молдован? – спросил присутствующий на собрании лейтенант Протасов.

– Что говорить. Факт проступка подтверждаю. – коротко ответил я на просьбу Владимира.

– Ну, вот видите. Нам остаётся внести предложения о наложении взысканий. У кого есть предложение?

– Строгий выговор объявить и все дела, – с ухмылкой высказал предложение Туров.

– Я хочу спросить, а у комсомольца Иващенко были взыскания до этого? И были ли поощрения? – задал вопрос лоб в лоб Хакимов Хусин.

– Ну не было пока ещё. Но сейчас речь не об этом, а о имеющем место проступке. Что мы будем старые заслуги вспоминать. Факт – есть факт.

– Раз не было взысканий, то нужно объявить просто выговор и все дела, – высказал своё мнение Хусин.

Его поддержали другие, по «красному уголку» прокатился ропот.

– Тише, товарищи. Я считаю, что для такого проступка выговора будет мало, – продолжил председатель собрания, – строгий выговор нужно объявлять, вне зависимости, были до этого взыскания или нет. Проступок серьёзный.

Мне становилось тошно от процедур «для галочки», я, не вставая с места предложил:

– Не нужно строгого выговора, – все притихли, ожидая слов раскаяния, – чистить нужно ряды комсомола, не место таким в рядах славного комсомола, – я сказал с сарказмом, но большинство восприняли, как вызов.

– Да он ещё и дерзит. С такими взглядами не достойно быть в рядах комсомола. Я предлагаю удовлетворить просьбу самого совершившего проступок. Больше мнений нет? Переходим к голосованию.

Я поднялся и вышел из «красного уголка». Сел в курилке и закурил. Слышал обрывки фраз в процессе голосования и знал ещё то, что мой поступок с самовольным покиданием собрания будет одним из определяющих, при вынесении вердикта.

Не прошло и десяти минут, как комсомольцы «высыпали» в большинстве своём в курилку на обсуждение. На многочисленные вопросы, почему я так сделал, ведь всё обошлось бы строгим выговором в худшем случае, ответил:

– Я сделал выбор и наказал сам себя. Ни общее собрание, ни комитет комсомола, а я, понимаете, я сам себя наказал. Имею же я сам себя наказать или нет, а? Это наказание нарастало, «как снежный ком» и на данном этапе, я считаю, что это будет справедливо, – вполне серьёзно ответил своим товарищам.

Все смотрели на меня недоумевая. Они забыли, что обычная «рыба», юлила бы хвостом, изворачивалась, уходила от неминуемого наказания, давала клятвенные заверения и обещания, что такого и подобного больше никогда не повторится, но они забыли, а кто-то и не знал пока ещё, что я отличаюсь от тех тем, что я «рыба-камбала».

Глава IV. Служу Советскому Союзу!

– Дня через три на гауптвахте будет место, готовься, поедем, – сообщил старшина команды, мичман Самарин.

– Да, хоть и сегодня. «Раньше сядешь – раньше выйдешь», – пока ещё пытался шутить я на предложение занять один из «люксовых» номеров на гауптвахте Рижского гарнизона.

***

И сразу всплыли приятные воспоминания. Начало апреля, а в карауле разводящим. Сижу в караулке. Здесь два телефона, один для внутренней связи, а второй городской. Первый развод караула произведён и теперь смена караула будет в 22 часа. А значит, выходим в 21—30, прокручивал я себе в голове план.

Я удивлялся, как молодой «бестолковке» порой рождались гениальные, а порой такие планы, которые приводили к крушению всего ранее достигнутого. Кто строил дворцы из домино, тот знает, что одно неловкое движение и весь труд, вложенный в создание «шедевра» насмарку. Домик рассыпался за секунду.

Вот так и сейчас, я продумывал план, с одной стороны такой заманчивый, а с другой стороны, приводящий к серьёзному нарушению Устава караульной службы. Служивые люди знают, сколько различных Уставов нужно изучить на службе, чтобы…, чтобы потом, зная их, всё же нарушать.

Я уже две недели не виделся с Иришкой из-за того, что на прошлой неделе было штормовая готовность и увольнения на берег были отменены, а теперь вот, караул. Но этому есть и явный плюс, место караула-то – Старая Рига, а это значит, что совсем недалеко, в 20 минутах отсюда живёт Иришка. Но, как же встретиться, сюда никак нельзя её провести. Нам выходить без надобности и исполнения должностных обязанностей, тоже запрещено.

Но ведь на смену караула уходит не меньше, чем минут сорок-пятьдесят. Задерживаться после развода никак нельзя, если караул с разводящим задерживается больше чем на 5—10 минут на маршруте, могут поднять «тревожную» группу. Как известно, в караул заступают с боевым оружием и по ночному городу идут три вооруженных автоматами и боекомплектом патронов военные.

Не хочу стращать никого, но даже в сводках я не помню, чтобы было сообщение о нападении на вооруженный караул с целью завладения оружием. Это же не лихие 90-е, а мирные 70-е годы, когда подобное и в голову не приходило.

Я поднял трубку, когда в караулке не было начальника караула, у него для отдыха было отдельное помещение и немного подумав, набрал знакомый мне номер. Трубку подняла мама Иры: